Плохой хороший парень (СИ)
Совсем как у меня.
— Ты ведь просишь не только за него? — коготки женщины проехались по моему плечу, руке и остановились на животе. — И всё-таки Тимур продуманный парень. Всегда оставляет себе спасительный круг. Но справедливости ради, я тоже не смогла бы ему отказать.
Меня передёрнуло.
— Не смей так говорить! — отбросив её руку, я пришла в бешенство. Так хотелось её сломать. — Считай это чем угодно, но мы обе знаем, что тем самым ты избегаешь ответственности! Ты чёрствая, не способная на любовь и сострадание! Твои извинения — фальшь! Ты никогда не пожертвуешь собой ради меня, ни ради кого-либо! А я с огромным удовольствием продолжу ненавидеть тебя! Всю свою жизнь!
Впервые на лицо Виктории упала тень. Она дотронулась до шёлкового шарфа, словно ей стало трудно дышать. Скромная слеза скатилась по её бледной щеке.
— Я пойду на это, дочка. Если это сделает тебя счастливой, пусть будет так.
Я оторопела. Остыла. Всё размышляла над тем, с кем веду диалог. Актриса ли передо мной или женщина, чей материнский инстинкт внезапно проснулся?
— Хорошо, — ещё прибывая в шоке, ответила я. Других фраз не нашлось, благодарить Викторию было не за что.
Она была ужасна. Во всех смыслах этого слова. Но я не лгала, когда обещала ей прощение. Ведь желаемый поступок действительно требовал мужества.
— Здравствуй, — сказала мама, отчего я только больше растерялась. — Рада встречи, Олег. Давно мы не виделись.
Обернувшись, я видела отца, что топтался в нескольких метрах от нас и, почему-то, держал руку на «пульсе». Поводов для перестрелки не было, однако он был напряжён. Беглый взгляд, дрожь в пальцах и растрёпанные волосы — он будто стал героем вестерна, что неизменно ждал какой-то подвох.
— Отойди от неё, Юна! — приказал он. — Иди в машину, сейчас же!
Мы с Викторией синхронно улыбнулись.
— Хватит, пап, — попросила я, подойдя к нему. — Самое страшное, что могла сделать мамаша, она уже совершила… Родила меня.
— Ты должен быть благодарен за это, — добавила мать. — И куда же делись цветы? Ты впервые пришёл на свидание с пушкой.
Поморщившись, отец обратился ко мне.
— Что она несёт? — растерянно прошептал он. — Она навредила тебе? Мне арестовать её? Скажи, дочка, и…
Меня вдруг коснулось понимание, что предложения отца не имеют никакого значения. Он был слаб перед ней. Женщиной, что он непоколебимо любил. Да и возьми её силой, ей бы удалось выкрутится. Она вела свой бизнес грамотно, не оставляя улик. Все те, ко был менее аккуратен, уже давно пожинают вендетту закона. К тому же, она и без того согласилась сдаться.
— Мне плевать, правда, — пожав плечами, ответила я. — Но вам точно нужно поговорить. В этом я уверена.
Поставить точку в истории, которая отравляла жизнь, — осталось в мыслях. — Что мучала нас годами и дарила лживые надежды.
Уходя, я часто оборачивалась, гадая над тем, о чем те беседуют. Обмениваются претензиями или просто прощаются? Радуются встречи или бросаются угрозами? Эти мысли не покидали меня, даже когда я оказалась в патрульной машине. Даже когда Кабанов разразился утомительными нравоучениями. Даже когда рукоплескал так, что дрожали стёкла. Ясным оставалось одно: отец, наконец, её отпустил. Несмотря на собственные чувства и тёмную судьбу «любимой».
Мне следовало взять с него пример…
Но не тот, что советовал гоняться за любовью долгие годы. Правильнее было принять неизбежное и двигаться дальше. Перестать уничтожать себя, веря в то, что нельзя изменить. И никогда не корить себя за то, что оказавшись по разные баррикады, вы когда-то рискнули переступить через правила и позволили себе быть счастливым. На краткое мгновение, но такое незабываемое.
Как и отцу Викторию, мне нужно было отпустить Майского.
Это было правильно. Ведь несмотря на обещание, Виктория не явилась в участок. Ни через день, ни через месяц, ни через пять долгих лет…
Пятьдесят девять месяцев спустя
Исправительное учреждение города Х
12:46
Тимур
— Чего скалишься, Майский? Опять стащил мои мюсли? Если это так, то я прикончу тебя ночью. Зуб даю, что порешаю, — ворчал Сифон, зубы которого крошились не реже тюремной штукатурки. Худощавый парень был дерзок в выражениях, пусть на деле мог сразиться разве что с тенью. Когда-то бедолага не поладил с раковиной, за что получил кричащее прозвище.
Как по мне, весьма ироничное.
— На твоём месте я бы не стал рисковать тем, что и так в избытке, — парировал я, нарочно улыбнувшись во весь рот. — Как и есть то, что твёрже детского пюре.
А ведь и правда повод для радости был. Весомый. Почти грандиозный. Лёжа на исхудавшей подушке, что стала мне любимой, я готовился к бесстыдному разрыву. И неспроста, ведь меня заждалась не менее прекрасная леди. Имя ей — свобода.
И это было лучшим расставанием за всю мою жизнь.
— Да не жрал он твою бурду! — прогремел второй мой сокамерник, отложив гирю в сторону. Огромный, как Годзилла, и разукрашенный наколками, он настоятельно просил называть его… Веня. — Хорёк с комиссии вернулся. Наверняка путёвку получил, вот и лыбится. Колись, Май, когда на волю?
Взмахнув рукой, я посмотрел на невидимые часы.
— Воля ждёт меня к часу. И — О боже! — я вот-вот пропущу с ней свидание, — прозвучало с неистовым удовольствием. — У кого есть целые капронки?
Годы в заточении лишь сейчас казались мгновением, по правде дни тянулись бесконечно долго. Работа в соседней деревне отвлекала только днём, а вот бессонные ночи были подстать каторге. Выключался свет и меня накрывало мыслями о прошлом. Прошлом, что могло пройти иначе сотню раз. Я мог стать кем угодно — слесаря до офисного червя, но стал тем, кто носит именную бирку на грудном кармане. Я мог быть с кем угодно, но лишился всех тех, кому я был хоть немного дорог. Впрочем, из всех насущных вопросов мне удалось переосмыслил только эти два.
В остальном я был лапочкой.
— Поверить не могу, что уже завтра не увижу твою рожу, — возрадовался Сифон, подскочив со скамьи. — Никаких анекдотов и жутких песен с утра… Наконец-то, отсижу свой срок по-человечески.
— То есть, съеденные мною мюсли тебя больше не тревожат? — поинтересовался я. — Чудно! А ведь я уже хотел прибегнуть к совести. Отвратительное чувство.
Веня расхохотался, а вот Сифон повёл костлявой челюстью.
— Рано радуешься, Май, — процедил парень. — Здесь ты клоун, а вот за стенами — никто. Тебе ведь даже строчки не накатали. Ни одного письма. И свиданки не было. Вывод прост: ты никому не нужен. Теперь уже и закону не сдался.
Спрыгнув со шконки, я похлопал «соседа» по плечу.
— Хорошая попытка, Сифа, но этим меня не пробить. Единственное, о чём я сожалею, так это о том, что не научил тебя свистеть. Твой забор мог дать фору богемской рапсодии. Тебя могли бы кликать Соловьём…
Не дав мне договорить, парень вцепился в ворот моей робы и до треска накрутил её на кулак. Лицо обдало зловонным запахом.
— Похоже, кое-кто не чистит сифон. Застой годовой, не иначе.
— Ну держись, чёрт!
Подпрыгнувший Веня был готов утихомирить нас, но его отвлекли. Металлическая дверь распахнулась, на пороге показался охранник тюрьмы.
Его я прозвал Миша. Довольно скучно, но таким невзрачным было его имя.
— Опаздываешь, Майский, — сказал он, усердно жуя жвачку. — Хочешь остаться здесь ещё на месяц или всё же выберешь прогулку?
— Себя хоть слышишь? — хмыкнул я. — Звучит как: «Сломай себе ногу» или «Схрумкай мюсли сокамерника». Я выбираю второе, — убрав руку Сифона, я обратился к парням и сделал низкий поклон: — Моё почтение, барышни. Соседство с вами было тем ещё приключением, но я ни о чём не жалею. Разве что о том, что Соловей так и не стал птицей…
— Проклятье, уведите его уже наконец!
* * *