Мой любимый враг (СИ)
***
Утром я проснулась всё в том же радостном возбуждении. Даже сама поразилась, как мало, оказывается, мне надо для счастья. И в школу я мчалась чуть ли не вприпрыжку, совсем слегка досадуя, что уроки с 11 «А» у нас не пересекаются. Я ещё вчера сверила расписание. Когда у нас на втором этаже уроки, у них – на третьем и наоборот.
Только два последних уроках – на сдвоенной физкультуре – мы будем заниматься вместе. Но, во-первых, у нас ведь мальчики – отдельно, девочки – отдельно. Их физрук, скорее всего, погонит парней на стадион, а наш Попович будет мариновать нас в спортзале. А во-вторых, последний урок ещё дождаться надо, целый день пройдет. То есть мы с ним никак не встретимся до четвертой перемены.
Однако томиться не пришлось. Дима сам поджидал меня на крыльце школы. Просто стоял, сунув руки в карманы, и прицельно высматривал всех, кто заходил в школу. Вид у него был сосредоточенный и ждущий, и когда он увидел меня – улыбнулся.
Улыбался он, конечно, очень по-своему – совсем слегка приподнимал один краешек губ. Не как я – во все тридцать два. Но меня и это вполне устраивало. Ведь из всех он улыбнулся только мне одной.
– Доброе утро, – поздоровался он, когда я поднялась по ступенькам.
– Привет, – ответила я.
В фойе мы вошли вместе, снова обеспечив всем прекрасный повод для сплетен. На нас пялились, оборачивались, украдкой кивали в нашу сторону, но Рощин будто не замечал всей этой возни.
– Как настроение? – поинтересовался он, когда мы подошли к окошку гардеробной, где уже скопилась приличная очередь.
– Отличное, – ничуть не соврала я.
– Я рад. А какие планы на сегодня? – спросил с явным намеком. И я немедленно просияла.
– Надо свериться с ежедневником, – пошутила я, а потом спросила: – А что?
– Ты вчера обещала мне свидание. Давай после уроков сходим куда-нибудь?
Я кивнула, рдея от радости и немножко от смущения.
– Ну раз обещала… надо выполнять обещания… давай.
Господи, хоть бы я не выглядела сейчас, как счастливая дура! Впрочем, и он явно был доволен. Даже улыбался чуть шире.
– Тогда встречаемся сразу после уроков, да? А где?
– Давай в сквере за школой? Видел, может, с торца школы есть скверик? Там фонтан ещё, скамейки…
Он кивнул.
– Договорились. Давай сдам? – Дима взял мою ветровку.
И тут как раз наша очередь подошла к самому окошку, и я увидела, что перед нами стояла Женька Зеленцова. Сама не своя от радости, я её даже не сразу заметила.
Сдав куртку, она стрельнула в меня коротким, но убийственным взглядом и прошла мимо. Впрочем, такая ерунда не могла омрачить моей радости. Это даже, наоборот, хорошо, что она всё слышала. Пусть знает, что все пути к Гольцу свободны. Может, хоть теперь успокоится.
Дима подошёл ко мне, вложил в мою ладонь номерок.
– Тебе сейчас куда?
– На третий, у нас химия сейчас.
– А мне на второй, идем?
Мы с ним поднялись на два пролета и, не сговариваясь, остановились.
– Не хочется идти на урок, – вдруг признался он и посмотрел так, что сердце скакнуло к горлу, а потом ухнуло вниз. Потому что сказал он это не так, как завзятый прогульщик, которому учиться лень. Нет. Он произнес это по-особенному, с подтекстом, который я сразу ж уловила. «Не хочу уходить от тебя» – вот что было в его словах.
– Мне тоже… – ответила я серьезно.
Но звонок, как проклятье какое-то, опять всё испортил.
Я поднялась на третий этаж, торопливо подошла к кабинету химии и облегченно выдохнула – Ольга Юрьевна опаздывала. И тут же с порога услышала:
– А больше тебе ничего не переслать? – повысив голос, высказала Женька.
– Не хочешь пересылать, так покажи, по телефону, из своих рук, я тогда, так и быть, даже извинюсь перед тобой, – прищурившись, что-то требовала от Зеленцовой Филимонова.
– Ничего я тебе показывать не обязана! Иди к черту! – огрызалась Женька. – Может, тебе еще пароль от своего акка дать?
– Так я и знала. Трепло ты, Зеленцова, если не сказать похуже. Таких скринов я могу нафотошопить сколько угодно. Может, Ларионова и ни при чем. Она вот говорит, что это ты всё сочинила.
– Ага, и про её отца тоже я сочинила? – отбивалась Женька.
– А ты не смешивай теплое с мягким, – пожала плечами Филя. – Я бы тоже не афишировала на ее месте такую родословную.
– Слав, ну хоть ты скажи! – обратилась к Гольцу Зеленцова. – Тебе-то я переслала сообщение наст… от нее. А не скрин…
– А что это меняет? Мне вообще фиолетово, что Ларионова писала про Гольца. Ты мне покажи ее слова обо мне, – настаивала Филя.
Остальные заинтересованно молчали. Я тоже замерла на пороге.
– Ничего я тебе показывать не должна! – повторилась Женька, вся пунцовая, особенно в сравнении с сидящей рядом Бусыгиной, бледной, аж зеленой.
– Всё с тобой ясно, – хмыкнула Филя.
– А мне неясно, – вступил Шлапаков. – Я хочу знать, кто меня назвал…
Он выматерился.
– Я тоже, – поддакнул Окунев.
– Ну, дерзайте, – усмехнулась Филимонова.
– Короче, так, Зеля, – изрек Шлапаков. – Или ты нам показываешь переписку с Ларионовой в телефоне или все мы понимаем, что ты у нас…
Шлапаков снова выматерился.
Женька сидела, окаменев, и молчала. Только щеки полыхали.
– Народ, так вот кого надо игнорить! – он положил ей на голову ладонь.
– Отвали! – взвизгнула Женька, сбросив его руку. А потом увидела меня – я стояла в дверях, наблюдая всю эту сцену – и ее буквально перекосило от лютой ненависти.
Мне хотелось ей сказать: «Жень, ты совсем уже? Ау! Это ты всё придумала, насочиняла, наврала с три короба, а когда всплыло – виновата опять я. Где логика?».
Но что ей ни скажи – она сейчас просто ничего не поймёт…
Весь день я сидела как на иголках. Да, радовалась, ждала, предвкушала, но и нервничала. Как всё пройдет? Как себя вести? Плохо, что у меня с собой нет ни пудры, ни помады! Я, может, бледная, как моль. И ногти... ну, почему я не накрасила вчера ногти?
***
В столовой наши устроили очередной цирк. Теперь все садились подальше от Женьки, кроме, разумеется, Лиды Бусыгиной. Она мужественно демонстрировала свою верность Зеленцовой, правда, беспрестанно чихала, кашляла и шмыгала носом, а Женька кривилась, морщилась и отворачивалась от верной подруги.
Со мной же некоторые из наших пытались заговаривать, но я как гордая – если и отвечала, то сквозь зубы, нехотя. А если бы не ликовала так в душе – то вообще могла бы послать. Потому что не надо быть таким стадом.
С Филей, правда, обменялась парой фраз вполне дружелюбно, пока не появился он – Дима Рощин.
Весь обед мы с ним многозначительно переглядывались и улыбались друг другу. И потом вместе вышли из столовой, вместе добрели до коридорчика, где находились наши раздевалки.
– У вас на стадионе будет физра? – спросила я.
– Да. Я смотрю, анафеме конец? – улыбнулся он.
– А-а, ты про бойкот? Ну да, но мне, знаешь, всё равно.
Он на это лишь усмехнулся, затем напомнил:
– Значит, встречаемся после уроков? В сквере за школой?
– Да, – кивнула я. – А куда пойдем потом?
– Куда захочешь. Есть у меня несколько вариантов, – загадочно улыбнулся Дима.
Мы разошлись с ним по нашим раздевалкам за пару минут до звонка. Девчонки, и наши, и из 11 «А», уже переоделись и убежали в спортзал. Только Бусыгина сидела неприкаянная в одиночестве.
– Чего сидишь? – спросила я, снимая блузку.
– Меня освободили, – прогундосила она. – По болезни.
– Ну так иди домой. Лечись.
– Я жду.
Я не стала спрашивать, кого она ждёт – и так понятно.
На физкультуре Попович заявил, что на день здоровья, оказывается, наши поедут вместе с ашками. То есть в лагерь поедет не только наш класс, но и вся параллель. И помимо эстафеты, прыжков в мешках, перетягивания каната и прочего подобного будут соревнования по волейболу, поэтому надо потренироваться как следует.
Наши сразу заныли: «Зачем нам эти ашки? Лучше бы без них».