Спросите Фанни

Лиззи согласилась.
— Он в самом деле забыл имя Гэвина?
— Это Рут так сказала?
— Да.
— Только на миг. Назвал его Кельвином.
— Кельвин!
— Очень похоже. Но он сразу поправился.
— Тогда беспокоиться не о чем. Имена все забывают.
— Даже сам Гэвин, — кивнул Джордж. — Все время зовет меня Грегом.
— Знаешь, — улыбнулась Лиззи, — если забыл имя — это еще ничего. Вот если забыл, кто ты есть, — тебе пора!
 Глава 11 
 Ар бисхен фулла марг 
 
Не только Лиззи и Джорджу пришлось в те выходные столкнуться с измененным сознанием. На следующее утро Мюррей проснулся в растерянности, не понимая, где он, словно после ночного кошмара, хотя никаких снов не помнил. Он лежал в кровати, смотрел в окно на клен и думал: «Откуда взялся этот клен? Какой месяц на дворе? Какой сегодня день недели? Где дети? Где Лиллиан?»
Но уже через пару секунд вспомнил: Лиллиан давно умерла. Потом он сел в кровати — клен склонился налево. Мюррей помигал и увидел, что дерево медленно выпрямляется. Старик свесил ноги с кровати, нащупал тапочки и, держась за стены, прошаркал в ванную.
Только включив свет и взглянув в зеркало, он понял: и в самом деле произошло нечто весьма скверное. Правая сторона лица обвисла, как часы на картине Дали, а под правым глазом набрякла складка кожи пепельного цвета. Мюррей попробовал улыбнуться — улыбка вышла кривобокой и нелепой, а язык показался куском мяса.
Он вспомнил, что у него в гостях дочь Рут.
— Моль! — крикнул он. — Кому! — И стукнул кулаком в стену.
В ванную вбежала Рут, торопливо завязывая поношенный розовый халат. Через мгновение примчалась Лиззи в длинной футболке.
— Что случилось?! — закричала Рут. — Лиззи, зови Джорджа!
Мюррей шлепнул себя по щеке, надеясь вернуть к жизни омертвевшую мышцу. Джордж вошел, взглянул на отца и велел сестрам вызывать скорую.
— Папа, — спокойно обратился он к Мюррею, — ты знаешь, какой сегодня день?
— Ар бисхен фулла марг! — воскликнул Мюррей.
В первую очередь Джордж усадил отца на табуретку, стоявшую возле ванны. Потом дал ему какую-то таблетку. Мюррею никак не удавалось ее проглотить, поскольку работала только одна сторона рта, но, пролив порядком воды, он все-таки принял лекарство.
— Где твой тонометр? — спросил Джордж.
Мюррей указал на бельевой шкаф. Врач говорил ему, что нужно ежедневно измерять давление, но Мюррей не следовал предписаниям; на самом деле он так и не научился пользоваться чертовым аппаратом. Джордж нашел прибор, обернул вокруг запястья отца манжетку и стал смотреть на мигающие цифры. Когда аппарат издал сигнал, Джордж записал показания, но не назвал их Мюррею, да тот и не хотел их знать: давление наверняка намного выше нормы.
— У тебя что-нибудь болит, папа? — спросил у него сын.
Мюррей помотал головой. Он никогда не видел Джорджа за работой. Временами Мюррей посещал врачей в больнице в центре Конкорда и встречал в кафетерии Джорджа в униформе санитара, с аккуратно собранными в густой короткий хвостик волосами. Но сын ни разу не принимал его как пациента, и теперь Мюррей с удовлетворением отметил, как спокойно и рассудительно тот себя ведет.
Тем временем прибыла скорая: пятеро мужчин протопали наверх, как пожарная бригада, в ботинках и парусиновых жилетах, с тяжелыми пластиковыми ящиками в руках, и принялись одновременно задавать множество вопросов, измерять давление и ставить капельницу. Мюррей мог только кивать и мотать головой, а когда его потащили вниз на каталке, он подумал, не настал ли конец привычной ему жизни, не произошло ли то самое событие, которое отправит его в дом престарелых; не зря Рут все время твердила, что рано или поздно ему понадобится особый уход, — возможно, уже нет «рано или поздно»; возможно, осталось только «здесь и сейчас», и у Мюррея было ужасное чувство, что между вчерашним вечером и сегодняшним утром он потерял и самостоятельность, и авторитет в качестве старейшины семьи. С этого момента, с упавшим сердцем подумал Мюррей, дети станут распоряжаться его судьбой.
 
Его вывезли на улицу, спустили по ступеням крыльца, погрузили в карету скорой помощи, и он посмотрел в окно. За стеклом стояли трое его детей, сбившиеся вместе: Джордж в спортивном костюме, Лиззи в джинсах и Рут в том же самом поношенном розовом халате. Родители Лиллиан подарили его дочери на Рождество, вспомнил Мюррей (по крайней мере, воспоминания остались при нем!). Он так и видел, как жена со свисающей с губ сигаретой сидит на обитом ситцем диване в освещенной солнцем гостиной в Конкорде и открывает большую коробку из магазина «Джордан Марш». В то же Рождество они купили детям новые лыжи и комбинезоны, а когда выходные закончились, Мюррей и Лиллиан начали присматривать дом в Белых горах, чтобы проводить там уик-энды и школьные каникулы; они надеялись, что свежий воздух и физическая активность уберегут детей-подростков от неприятностей.
Хочешь рассмешить Бога? Расскажи ему о своих планах.
Кто это сказал?
Джордж приник к квадратику дневного света:
— Мы поедем следом. Ты поправишься, папа.
Конечно, подумал Мюррей без малейшего раздражения, потому что знал, что так всегда говорят глубоко больному человеку, хотя прекрасно понимают, что дни его уже сочтены. Он хотел попросить Джорджа — вообще-то, всех трех детей — не волноваться, но побоялся, что изо рта снова вырвется какая-то абракадабра, и просто показал большие пальцы.
— Вам не холодно, мистер Блэр? — поинтересовался врач.
Мюррей помотал головой. Ему было удобно. Но как только машина тронулась, закружилась голова и стало тошнить, поэтому он закрыл глаза. Ему представлялся дом в Конкорде весной, когда в саду начинали зеленеть деревья и зацветали рододендроны. Мюррею не нравился их тревожный лиловый оттенок, и он порывался их обрезать, но вскоре они увяли, и во дворе обосновались красные и желтые тюльпаны — леденцовый сад, как он это называл, — и действительно, на третий или четвертый день рождения Лиззи, он точно не помнил, Лиллиан воткнула в землю гигантские спиральные леденцы на палочках для стайки девочек, пришедших на праздник в пышных юбочках и черных лакированных туфельках. А еще он видел, как его дети, вереща от восторга, резвятся в струях оросителя в тот субботний день, когда он сидел на заднем крыльце и читал протоколы судебных заседаний. Потом его мысли снова обратились к Рождеству, когда на перилах были развешаны гирлянды, а высокая бальзамическая пихта наполняла дом хвойным ароматом.
Здоровой рукой Мюррей потер щеку, жалея, что не получилось побриться. Теперь он будет выглядеть как дряхлый старик, а он вовсе не такой. У стариков течет слюна, у них мутные глаза, и они носят подгузники. Машина снизила скорость, сделала большой поворот и вскоре резко остановилась. Двери распахнулись, каталку вывезли наружу, холодный воздух лизнул шею, из носа потекло, и Мюррею отчаянно, больше всего на свете захотелось, чтобы ему дали салфетку, прежде чем капля жидкости на конце носа кристаллизуется, заморозит его вены и превратит его в глыбу голубого льда на белой простыне, в то время как вокруг него люди будут выкрикивать цепочки цифр, которые никогда не сложатся вместе.
* * *
Лежа внутри аппарата МРТ и мучаясь от ритмичного грохота, Мюррей пытался успокоиться. Он вспомнил, как Лиллиан прямо перед его речью прошептала что-то смутно двусмысленное.
Вспомнил случай с иском о получении травмы в результате падения, где фигурировали магазин «Кей-март», банка томатного соуса и стодвадцатикилограммовая женщина в розовом спортивном костюме с начесом.
Вспомнил Рут, которая позвонила ему сообщить, что поступила в Йельскую школу права.
Джорджа, выигравшего художественный конкурс в седьмом классе.
Жонглирующего Дэниела.
Вспомнил кухню в Конкорде, дверцу холодильника, увешанную фотографиями, рисунками и справками для школы, и мечту иметь хотя бы одно, всего одно не загроможденное вещами место в своем доме, своем замке.