Человек с Золотым Торком (ЛП)

Итак; они нашли меня. Я резко оглянулся, когда из боковой улицы вышел мужчина. Очень элегантный, гламурный мужчина со знакомым лицом, который выглядел чрезмерно довольным собой: Мэтью Друд. Его манеры были уверенными, даже дерзкими, но я заметил, что он всё ещё держится на почтительном расстоянии от меня. Он улыбнулся и кивнул, и я кивнул ему. Насколько я мог судить, он пришёл один, и это меня обеспокоило. Это не было семейной политикой, когда дело касалось изгоев. Казалось, он ждал, что я что-то скажу, буду защищаться или оправдываться, поэтому я просто стоял и смотрел на него. Мэтью слегка нахмурился и погладил сверкающие белые манжеты своего дорогого городского костюма.
- Я знал, что ты придёшь сюда в первую очередь, Эдди, - самодовольно сказал он. - Простая дедукция, старина. Всё, что мне оставалось делать, это застолбить место и ждать.
- Вообще-то, это была моя третья остановка, - сказал я. - Как всегда, с опозданием, Мэтью. Почему они выбрали для этого именно тебя? Вызвался добровольцем, не так ли, чтобы произвести впечатление на Матриарха? Или, может быть, из-за Алекс? Ты же не злишься на меня из-за неё? Это было очень давно, мы просто были подростками.
- Конечно, я вызвался, - сердито сказал Мэтью. - Ты позор семьи, Эдди. Я всегда говорил, что ты не годишься, и теперь моё мнение подтвердилось.
- Что они тебе предложили? - спросил я. - Честно говоря, мне любопытно. Я имею в виду, что ты не был бы первым кого бы я выбрал, чтобы расправиться с опасным и опытным изгоем. Ты никогда не был хорошим силовиком. Старое доброе ультранасилие… Прессовать напыщенных ничтожеств в Сити, - вот твой уровень; угрожать биржевым маклерам, которых поймали с рукой в кассе…
Мэтью уставился на меня, на его щеках горели ярко-красные пятна. - Как только я проявлю себя, - возьму тебя, они передадут мне всю твою территорию и все твои полномочия, старина, в придачу к моим собственным. Я буду самым значимым, лучшим агентом в одном из самых важных городов мира. Сама Матриарх дала мне слово.
- Она использует тебя, Мэтью, так же, как использовала меня. Я почувствовал внезапную усталость, изнеможение. - Она подставляет нас. Разве ты этого не видишь? Она готова пожертвовать тобой, лишь бы притормозить меня, пока сюда не прибудут более опытные агенты. Мы больше не можем доверять Матриарху, Мэтью. У неё теперь свои планы.
Мэтью посмотрел на меня так, как будто я вдруг заговорил на иностранном языке. - Она… Матриарх. Её слово, - закон. Мы живём и умираем по воле её. Так было всегда. А ты просто грязный маленький предатель!
Я огляделся вокруг. Подкрепления для Мэтью попрежнему не было. Может быть, он действительно единственный, кто был достаточно близок…
- Мне не нужна помощь, чтобы уничтожить такого предателя, как ты, - сказал Мэтью.
- Я не предатель, - сказал я, делая шаг к нему. Он не двигался.
- Ты всегда был предателем, - сказал он, и его улыбка была холодной и неприятной. - Ты предал дух того, что мы делаем. Долг и традиции семьи. Тебе не следовало давать столько свободы; посмотри, к чему это тебя привело. Бешеная собака, бегающая на свободе, которую нужно усыпить для всеобщего блага.
Я мгновение изучал его. В его голосе и улыбке определенно было что-то такое… - Это ведь не официально? - наконец спросил я. - Вот почему ты здесь без прикрытия. Семья ничего об этом не знает. Ты здесь представляешь Матриарха, и никого другого. Ты здесь не для того, чтобы вернуть меня живым, не так ли, Мэтью?
Его улыбка стала шире. - Какой в этом смысл?
- Ты мне никогда не нравился, - сказал я. - Ты всегда был любимчиком учителя.
Мы оба облачились в броню, живой металл встал на своё место вокруг нас. Было жутковато смотреть на Мэтью в его броне, как на зеркальное отражение. Я не знал, какое у него может быть оружие, но не думал, что он станет его использовать, опасаясь, что я воспользуюсь своим. Оно сделало бы ситуацию слишком непредсказуемой. Кроме того, нам обоим было любопытно. Мы хотели сделать это сложным путём, голова к голове и рука к руке, просто потому, что прошли столетия с тех пор, как кто-то пытался это сделать. Очень редко два Друда сражались в золотой броне. Нам никогда не разрешалось делать это вне тренировок, потому что было немыслимо, чтобы Друд дрался с Друдом. В библиотеке были записи о таких столкновениях, очень старые записи, но в них было много цветистых слов и мало деталей. Я хотел этого, и он тоже. И если мы оба делали это по неправильным причинам, здесь не было никого, кто мог бы нас остановить.
 
Мы бросились вперёд, протягивая золотые руки. Одинаково мотивированные, одинаково яростные, одинаково решительные. Мы столкнулись друг с другом, и удар брони о броню прозвучал как звон огромного колокола в глубинах Ада. Мы сильно били друг друга, нанося удар за ударом со всей своей усиленной силой, даже не пытаясь защищаться. Ужасный звук разнёсся по пустой улице, но никто из нас не пострадал. Наши доспехи защищали нас. Неудержимая сила встречалась с непоколебимым объектом. Я едва почувствовал удары его кулаков, и я уверен, что он не почувствовал моих. Все, что мы делали, это изматывали друг друга. Некоторое время мы неуклюже боролись, грудь в грудь, ни один из нас не мог получить преимущество. В конце концов я поставил ему подножку и, пока он лежал, так сильно пнул его ногой по рёбрам, что он проехал несколько ярдов по улице. Я побежал за ним, и пока он всё ещё поднимался на ноги, схватил его, поднял и швырнул в ближайшее здание. Он проломил стену, наполовину вошёл в неё и мгновение держался на месте, пока выбитые кирпичи дождём сыпались на его броню. Он с трудом высвободился, и стена за его спиной рухнула. Он бросился на меня, совершенно невозмутимый, и мы снова столкнулись. Мы не могли причинить друг другу боль. Мэтью оттолкнул меня, протянул руку и схватился за стальной столб уличного фонаря. Он выдрал его из бетонного основания, зазубренный конец потянул за собой провода и искры. Он замахнулся столбом - шестом и сделал выпад, как бейсбольной битой, а я не мог двигаться достаточно быстро, чтобы уклониться от него. Тяжелая сталь врезалась в мои рёбра, сбила меня с ног и отправила в полёт. Я сильно ударился о землю, в нескольких ярдах от него, с перекатом и тут же снова поднялся на ноги, не пострадав, даже не сбив дыхания. Мы снова принялись за дело; неистово носились по улице, круша всё, с чем соприкасались, кроме друг друга.
Мы били всем, что попадалось под руку, пробивали друг другом стены, разрушая улицу из конца в конец… Здания рушились, стёкла разбивались, вспыхивали пожары, а мы даже не замечали. Мы сражались как боги, бездумно топча бумажно - картонный мир простых смертных. Наконец, у нас закончилось место, и мы подошли к баррикаде, установленной в конце улицы. За рядом стальных столбов, обнесённых колючей проволокой, полдюжины полицейских стояли, наблюдая за происходящим из-за припаркованных машин, а позади них толпа ротозеев, привлечённых шумом. Все они с немым ужасом наблюдали, как мы с Мэтью дрались прямо у них на глазах, сходились и расходились, настолько поглощённые своим праведным гневом, что нам было абсолютноо наплевать на то, что доспехи видит публика.
Полицейские и зрители разбежались, когда мы с Мэтью врезались в баррикаду и прошли сквозь неё, колючая проволока мгновенно оборвалась, несущественная, не более чем туман, для нашей бронированной силы. Теперь мы находились за пределами зоны отчуждения, и здесь все могли нас видеть, их крики привели меня в себя. Я пытался отступить, но Мэтью зашёл слишком далеко, чтобы остановиться. Он поднял одну из полицейских машин, как будто она ничего не весила, и бросил её в меня. Я увернулся, и она пролетел мимо меня и врезалась в витрину магазина. Я схватил припаркованную рядом машину и бросил её в Мэтью. Он устоял на ногах, и передняя половина автомобиля деформировалась, ударившись о его неподвижную фигуру. Она внезапно взорвалась, превратившись в расширяющийся оранжевый огненный шар. Ближайшие здания загорелись, и воздух задрожал от сильного жара. И Мэтью вышел из сердца огненного шара, отмахиваясь от пылающих обломков, совершенно невредимый. Люди бежали, истерически крича, а полицейские висели на своих рациях, крича фальцетом, о вооружённом подкреплении. Я посмотрел на Мэтью, на его золото, и волосы встали дыбом на моём затылке. Таким ли меня видели люди? Это ужасное.., бесчеловечное - нечто?