Рандеву

— Это просто необходимо. Чем быстрее на машине появятся французские номера, тем скорее мы перестанем платить дорожный налог. Позвони им завтра сама.
Эрик слез со стремянки. Обнял меня одной рукой и слегка коснулся губами щеки.
— Дорогая, я побежал. Открой пока винцо и возьми в холодильнике камамбер. У меня тоже скоро возникнет такое желание… Я вернусь через часик.
— Хорошо, — я слышала свой голос будто со стороны.
Под шум отъезжающей машины я пошла на кухню, чтобы взять бутылку вина и сыр. Рука застыла над упаковкой камамбера. Я засомневалась. Я вовсе не собиралась целый час сидеть на улице в ожидании Эрика. Мне пришло в голову, что к возвращению домой он, наверное, уже забудет о своем обещании. Сразу завалится спать.
Я закрыла холодильник, выключила на кухне свет и вернулась в караван. Может быть, лучше просто постараться заснуть.
  
10
 
Кажется, в жизни колоний диких кроликов бывают периоды, когда у самцов сморщивается мошонка. И иногда в то же самое время поблизости случайно оказывается чужой самец. Молодой кролик, полный сил, но еще не имеющий собственного места. Поскольку самцы в колонии больше не участвуют в размножении, они не сразу замечают новичка. Таким образом, как раз в нужный момент чужой самец незаметно внедряется в колонию.
И приступает к размножению.
Раннее утро. Я отвезла детей в школу, а потом обменялась любезностями с бургомистром и другими людьми из муниципалитета, которых встретила по пути к машине. Затем побывала у булочника и сделала постоянный ежедневный заказ — четыре длинных батона. Приехала домой, собрала в караване грязную одежду Изабеллы и Бастиана, вытрясла мелкие камешки из карманов рубашек и брюк Эрика и загрузила стиральную машину. Вот и все. Такова моя новая, напряженная, очень неспокойная жизнь на самом юге Франции.
До одиннадцати часов делать было вообще нечего. При двадцати четырех градусах в октябре, под сияющим солнцем и белыми кучевыми облаками в небе мне хотелось только одного: улечься где-нибудь на траве, почитать книгу, немножко отдохнуть и запастись энергией.
Бригада работала. Громко играло радио, парни во весь голос подпевали рэперам, но все это заглушалось стуком молотков и визгом пилы.
Я взяла из шкафчика в караване книгу и не спеша спустилась с холма по высокой траве. В ней уже вырисовывалась чуть приметная тропинка, протоптанная мною во время ежедневных прогулок к озеру.
Оно лежало за руинами, «украшавшими» опушку леса, наверное, больше двухсот лет. Прежде они были двухэтажным домиком, узким и высоким. Это еще можно было рассмотреть, если хорошо приглядеться. От домика остались только стены, которые с двух сторон частично обвалились. Окна и двери совсем исчезли, крыша тоже. Полностью растворились, стертые временем. Сгнившие или, что более вероятно, поглощенные природой, бесчисленными насекомыми, съевшими дерево. Изабелла и Бастиан назвали его «ведьмин домик», и мне пришлось признать, что если бы ведьмы, а также феи и эльфы существовали, то, по всей вероятности, они захотели бы жить именно в этом месте.
Пройдя чуть дальше, я оказалась у развалин голубятни. Когда-то это была круглая башня с острой крышей и специальными окнами для птиц, но сейчас от нее остался только круглый каменный остов из больших валунов, частично оплетенный растениями: плющом, извивающимся вокруг камней, и всевозможными светло-зелеными вьюнками, на которых распустились лиловые цветы, похожие на колокольчики.
Вода прозрачная, как стекло. Над гладкой поверхностью плотными стайками висят мелкие мошки. Они похожи на серые рассеянные облачка, постоянно меняющие форму. Мимо с жужжанием пролетел шмель. Беспрестанно стрекотали кузнечики.
Я глубоко вздохнула. Сегодня утром воздух казался плотным и сладким от бесчисленных чудесных запахов. Можно было подумать, что сейчас все еще лето или даже весна, а не середина осени.
Со стороны нашего дома сюда доносились звуки стройки, очень приглушенные. Как ни странно, они вызвали у меня чувство умиротворения.
 
Я невольно вспомнила вчерашний разговор с Эриком. Спрашивала себя, что же случилось, почему он так увлекся домом и не мог или не хотел понять, что именно сейчас, в этой сложной новой ситуации, мне особенно нужен кто-то, кто поддержал бы меня. Я сама во всем помогала Изабелле и Бастиану, ходила в префектуру, устанавливала социальные контакты, готовила еду для бригады Петера. Я взяла на себя административные функции. Я читала написанные на запутанном французском совершенно непонятные письма, которые нам приходили, и отвечала на них, поминутно заглядывая в словарь. Пособие на детей, медицинская страховка, счета за телефон, электричество, банковские операции, абонемент на мобильную связь… На мои плечи легло многое плюс каждый день прибавлялось что-то новое, и никто не стоял рядом, чтобы проверить, не наделала ли я ошибок, и помочь мне их избежать.
У меня не было ни минуты отдыха. Его не было ни в семь часов утра, когда я вставала, чтобы помочь детям одеться, отвести их в дом, умыть и причесать, ни тогда, когда я отвозила их в школу, в шести километрах отсюда, встречая там десятки людей, которые годами были связаны друг с другом, и постоянно задаваясь вопросом, с кем я должна поздороваться, чтобы меня не сочли невоспитанной или неприветливой. И уж конечно, никакого отдыха не было днем, в мой час пик, когда я становилась всеми любимой кухаркой, приготовившей для бригады обед, накрывала на стол, сервировала еду и по два часа участвовала в разговорах, которые велись на таком своеобразном французском — да еще частично и на диалекте, по моим подозрениям, что до меня доходил разве что самый общий смысл. После обеда меня ждали уборка и мытье посуды, административные вопросы, телефонные звонки, а иногда — поездки на строительный рынок за чем-нибудь, совершенно необходимым Эрику или Петеру. Дальнейшие мои действия зависели от детей — нужно было привезти их из школы, помочь Бастиану сделать уроки, выучить с обоими новые слова или погулять с ними. Не могли же они все время сидеть дома!
Около восьми часов, как только уезжала бригада, я могла заняться ужином, который мы съедали всей семьей за большим столом на улице. Затем я должна была проследить за туалетом детей, уложить их в постель и приготовить одежду на следующий день. После такого переполненного делами дня я элементарно уставала. Еще часок или около того могла оставаться с открытыми глазами, но потом просто падала от усталости и моментально засыпала.
И все это — не имея возможности поговорить с Эриком о чем-либо таком, что меня волновало. В плотном расписании не было предусмотрено ни минуты покоя: едва открыв утром глаза, я уже оказывалась в поезде, бешено мчащемся вперед.
Покой я находила только здесь, у озера. Единственный час утром и иногда полчасика вечером, которые были мне совершенно необходимы, чтобы прийти в себя. Я принадлежала себе самой и пользовалась этими моментами без малейшего чувства вины, потому что знала: без них я просто развалюсь, причем очень быстро.
Я не смогла заставить себя читать. Положила книгу рядом и улеглась на спину. Глубоко дыша, раскинув руки. Волны сладкого запаха трав и цветов вокруг. Я смотрела на белые шлейфы самолетов в небе высоко над собой. На птиц, беззвучно паривших ниже, на облака самых разных очертаний, в которых я постоянно угадывала новые фигуры.
Иногда люди говорят, что ко всему быстро привыкаешь и в какой-то момент перестаешь замечать красоту вокруг себя.
 
Это точно не про меня.
Я не переставала каждый день удивляться тому, что живу здесь, за тысячу километров от «дома», и что эта непостижимо, головокружительно прекрасная природа вокруг — наш сад. Может статься, когда-нибудь и я начну ко всему привыкать. Но еще нескоро.
Я широко взмахнула руками, как бабочка крыльями. Так я делала раньше, на пляже, когда была еще ребенком и считала такие движения позволительными. Улыбнулась, и улыбка осталась у меня на лице. Какое блаженство — медленно провести руками рядом с собой и почувствовать, как мягкие травинки щекочут кожу! Я закрыла глаза.