Второй шанс 5 (СИ)
Я видел, как внутри маклера борются страх и алчность, но в итоге последняя победила. Покидал я его квартиру с чувством выполненного долга. Денег, конечно, было немного жаль, да даже и не немного, но я бы потом сам себя истерзал мыслями о том, какая же я неблагодарная сволочь. Тем более кто его знает, как в жизни повернётся, вдруг этот Аркадий Львович мне в будущем пригодится.
На следующий день с утра, прихватив все необходимые документы, включая выписку из студенческого табеля, я поехал на Каланчёвскую-26, в училище железнодорожного и городского транспорта. Месторасположение относительно удачное, от моей новой квартиры до него добираться всего около часа: пять-семь минут пехом до метро, потом на метро до «Курской», пересадка на «Курскую кольцевую» и минуты три до «Комсомольской». На длинном эскалаторе вверх, от входа в метро до Каланчёвской еще минут пятнадцать пешего хода.
О моём появлении в СПТУ№ 129 руководители учебного заведения были оповещены заранее, так что оно ни для кого сюрпризом не стало. Когда я ткнулся в приёмную, молоденькая секретарша, казалось, от счастья сейчас грохнется в обморок. А вот директор училища Виктор Петрович Назимов встретил меня не то чтобы настороженно, но с долей изрядного скепсиса.
– Так что же, к нам, значит, решил перевестись?
– Переезжаю в Москву, надо же где-то доучиваться по профилю.
– Интересно, чему тебя там в твоей Пензе успели обучить… Будущий помощник машиниста, значит?
– Кхм, получается, так.
– И вот прямо планируешь по специальности работать?
– Виктор Петрович, жизнь такая штука, что в далёкой перспективе ничего нельзя планировать. Во всяком случае, думаю, практику на поездах я всё-таки откатаю, а там будет видно.
Назимов нахмурился, раздувая волосатые ноздри. Видно, в его глазах я представлялся этаким мажорчиком, неожиданно свалившимся на его бедную голову, от которого неизвестно ещё чего ждать. Но деваться ему было некуда, если даже Козырев или его люди с ним не общались, в любом случае по закону он обязан принять меня в студенты своего училища. Тем более что я напомнил, кто является автором «Гимна железнодорожников». После этого Назимов немного просветлел лицом и даже выдавил из себя какое-то подобие улыбки.
Дальше мне пришлось пройти процедуру оформления документов, знакомства с мастером и моей группой. Мастер Андрей Викторович Бушмин был полной противоположностью моего прежнего мастака. Внешностью он походил на медведя, каждая ладонь – как лопата, а улыбка на его лице, судя по всему, была редким гостем. Разве что ухмылка. И никакого пиетета, похоже, передо мной он не испытывал.
– Будешь шалить – рука у меня тяжёлая, – пригрозил Бушмин.
И в доказательство своих слов сжал моё когда-то травмированное плечо с крепостью бульдожьих челюстей. Напрягши бицепс, не без труда мне удалось сохранить невозмутимое выражение лица, с трудом удержавшись от желания пробить в печень… Хотя правой удобнее, конечно, в район селезёнки. Бушмин хмыкнул и убрал руку.
– А ты, я слышал, по боксу чемпион?
– Есть такое.
– Смотри, а то в группе у нас есть парочка отмороженных, Коля Жмакин и Федя Фролов. Так вот они чуть что – сразу в рыло. И ты для них уж точно не авторитет.
– Да? – поднял я брови. – А вы?
– Что я?
– Вы для них авторитет или они вас ни во что не ставят?
Физиономия Бушмина начала багроветь, и он потянулся было снова к моему плечу, но в последний момент убрал руку.
– Ты, Варченко, особо-то не заговаривайся. Это, может, ты у себя там в Пензе в училище был авторитетом, а здесь будешь с первого дня доказывать свою… хе-хе… профпригодность.
– Я вас понял, Андрей Викторович. Могу быть свободен?
– Погоди… 31-го августа у нас собрание, в 9 утра чтобы был в училище как штык. 27-я аудитория. Не забудь!
– Не забуду, буду как штык.
Не с распростёртыми объятиями меня встретили, ну так что ж – стерпится-слюбится. Всего-то потерпеть до следующего лета. Да и сборы скоро, а там Япония, считай, до Нового года я здесь появлюсь чуть ли не считанные разы.
На часах перевалило за полдень. В пятнадцать ноль-ноль я должен быть на киностудии имени моего тёзки – Максима Горького. Конечно, на самом-то деле он Алексей Максимович Пешков, но раз уж киностудию так назвали, по его псевдониму, то значит мы тёзки. Как предупредила меня вчера по телефону Корн, лучше подойти минут за двадцать-тридцать.
Но перед этим ещё одна встреча с Козыревым, который отвёз меня на служебной «Волге» в спорткомплекс «Динамо», расположенный на одноимённом стадионе в Петровском парке, после чего укатил по своим делам, а я остался общаться с будущим наставником. Владимир Николаевич Грачёв оказался воспитанником легендарного, как он сказал, ушедшего из жизни год назад Михаила Соломоновича Иткина.
– Ничего, подготовим тебя к чемпионату мира, – подмигнул мне Грачёв. – Кстати, я коллекционирую боксёрскую символику, как из Японии вернёшься – с тебя как минимум значок. А лучше набери там всего, связанного с боксом, я тебе расходы компенсирую. Когда тебя ждать у нас в зале?
– Форма пока в Пензе, вместе с остальными вещами захвачу – и сразу в зал.
– Ты лучше запиши на всякий пожарный телефон тренерской… А знаешь что, и мой домашний тоже, мало ли что… Есть куда записать?
Ну вот, познакомились – теперь бы пообедать. Обедать домой… в смысле, на съёмную квартиру ехать не хотелось. Ну да, так-то там меня ждёт борщ, который вчера вечером Инга под чутким руководством мамы сварила, со сметаной и чесночком. Чеснок я люблю, а от запаха жвачка есть. Но это приехал, шустро закинул в себя обед и тут же уехал на киностудию. Уж лучше неторопясь где-нибудь по пути перекусить. Желательно поближе к киностудии. Или вон в той «Пельменной». Если память не изменяет, мы там с Ингой уже как-то перекусывали, и в общем-то накормили нас неплохо.
И на этот раз я вышел из «Пельменной» сытым и довольным… Но как только вспомнил про приёмку фильма – тут же внутри меня снова тренькнули струны волнения. Ну не должны зарубить, не должны положить на полку! Ну максимум попросят какие-то сцены вырезать, по их мнению, пропагандирующие жестокость и насилие. Хотя Ростоцкий вряд ли бы перегнул палку, видел я его фильмы, нет там таких откровенных сцен. Ну разве что лёгкая эротика с девушками в бане в картине «А зори здесь тихие». У нас тоже присутствует сцена с обнажённой женской грудью, Станислав Иосифович сказал, что оставил её согласно моему сценарию. Это где главной герой и его возлюбленная партизанка уединяются на сеновале.
…Она поймёт, как давят э-э-ти сте-ены-ы-ы…
Я замер на месте в состоянии лёгкого шока. Охренеть! Это же вон из того «Жигуля», стоящего на перекрёстке под запрещающий сигнал светофора, через опущенные стёкла доносится моя песня «Одна» [12]. Добежать до машины было делом нескольких секунд.
– Слышь, мужик, откуда у тебя эта песня?
– Чего?
Водитель посмотрел на меня через каплевидные стёкла солнцезащитных очков.
– Песня, спрашиваю, откуда?
– А, песня…
В этот момент загорелся жёлтый, и водила обхватил набалдашник в виде спрятанной внутрь стеклянной сферы розочки ручки переключения передач.
– Это вон мне брательник подогнал кассету, – кивнул он на сидевшего справа парня лет двадцати пяти.
– А мне подруга дала послушать, а я на своём магнитофоне переписал, – успел сказать «брательник», прежде чем машина тронулась.
– Ты чего встал посреди дороги, осёл?!
Это уже в мой адрес выразился водитель бортового ГАЗа, едва не упёршись в меня передним бампером. Я быстро, прежде чем меня переедут и физически, и морально, вернулся на тротуар. Шёл и думал, от кого могла произойти утечка? Запись была только у членов нашей группы, только у ребят из первого состава. Даже Саня и Гольдберг эту вещь, кажется, не слышали. Вот и думай, кто из троих подгадил. Если сами не сознаются – так и не узнаешь, не пыткой же выбивать показания. Либо устраивать расследование – хватать за конец цепочки и идти к её началу. Но я же не мент, а просить Козырева…