Княжич Олекса. Сказ второй (СИ)

Откинув в сторону плащ-корзно, подбитый пурпурной паволокой и украшенный собольей опушкой, князь спешился с коня и неторопливо приблизился к архиепископу. С должным почтением Ярослав снова перекрестился и поцеловал протянутый ему золотой крест и икону. Спиридон с чувством облегчения благословил его на княжение на Новугородской вольнице и всех землях, что платили ей дань. Еще пуще затрезвонили колокола на церковных звонницах, объявляя всем, что архиепископ дал свое благословение князю и что отныне Новугород находится под опекой князя Ярослава и его грозной дружины.
Приняв слова приветствия и пожеланий долгих лет жизни от посадника, тысяцкого и именитых бояр, Ярослав вместе со своей свитой и сыновьями отправился в палаты Владычного двора, где по случаю прибытия князя было устроено пиршество. Зрелище ломящихся от яств столов, расставленных в просторных палатах, невольно удивило княжича Александра — он много слышал от разнообразных послов о страшном голоде, терзающем Новугород, и знал о роли своего отца в этом, однако только сейчас задался вопросом: «А разумно ли так роскошествовать в столь трудные для новугородцев времена?»
Княжич взял было ложку, но потом отложил её — кусок в горло не лез, в голове крутились досадливые мысли о голодающем народе. Зато Федор и Андрей, притомившиеся от верховой езды, резво работали ложками, насыщая свои утробы. Александр сосредоточил свое внимание на отце, который восседал во главе стола в окружении новугородских управленцев и архиепископа и вел с ними беседу.
— Урожай в этом году не радует, пресветлый князь! Уж осень наступила, пора думать о лютой зиме, что вскорости постучится в наши двери! А который год летом непогода лютует, уничтожает посевы — то заливает ледяными дождями, то иссушает палящим солнцем, то на аршин вглубь промораживает землю! Народ мрет аки мухи — без числа! — дребезжащим гласом вещал Спиридон, обращаясь к Ярославу. — Столь много погибло от голода, что отстроил я скудельницу для погребения умерших, так три тысячи мертвых тел так быстро заполнили скудельницу, что пришлось строить еще две! Доколе, князь, народ новугородский будет претерпевать горести и лишения? Когда же благодать вернется на эти земли и снова начнет господин Великий Новугород процветать?
Ярослав ответствовал не сразу, он неспешно отпил вина из золотого кубка, отер усы и только потом поглядел на взволнованного архиепископа. Князь не хотел сейчас, на пиру, обсуждать политику; ему хотелось насладиться своим триумфом, отдохнуть после славного завершения борьбы за власть над Новугородской Вольницей, быть может даже потешить себя надеждами, что отныне никто из здешних именитых богатеев не посмеет «указать дорогу» ему или же его сыновьям… Впрочем, князь Ярослав был человеком деятельным и хорошо понимал, как важно ни на миг не выпускать из рук узд, коими управлял он подвластными ему землями и людьми, их населявшими.
— Не кручинься, владыка Спиридон! Коли вернулся я княжить в Новугород, то, не сомневайся, в беде я земли эти не брошу! — так ответил князь ему.
Но столь туманное обещание отнюдь не удовлетворило архиепископа. И Михаил Черниговский, придя княжить в Новугород, щедро сыпал разнообразными обещаниями — а что из того вышло? Что толку от добрых слов, ежели на деле князь Черниговский побоялся вступить в войну с Ярославом и позорно отступил, стоило только переяславскому князю созвать свою дружину?.. Нет, хотел Спиридон услышать более надежные заверения в том, что, с приходом князя Ярослава на эти земли, настанет конец всем напастям и страданиям народа!
— Как же не кручиниться, княже? Зело тяжело нам дались последние три годины! Городская чернь от голода или в другие веси уходит или смутьянствовать начинает — зажиточные дома и лавки огнём жжёт, бояр как собак вешает на оградах, — продолжал повествовать Спиридон с возмущением. — Мало того, от всех напастей, обрушившихся на долю людскую, начал отступать народ от веры православной! Нет вспомоществования от бога христианского и слуг его — так говорит люд — так мы обратимся к богам древности, коим поклонялись предки наши! Понатыкали деревянных идолищ в лесу и ходют туда на поклонение, бесов тешут своим отступничеством! Коли так пойдет и дальше, то ослабнет вера православная на сих землях, одичает люд совсем, пошатнется основание Святой Софии!..
 
Князь Ярослав, недовольный его жалобами, бросил на архиепископа тяжелый взгляд.
— Сказал же я, что горести народные я унять собираюсь! А раз сказал, значит, сделаю! — сурово проговорил он. — Но ежели надобно тебе, владыка, немедля узнать, что я делать собираюсь — то скажу тебе прямо, что замыслил. Открою я пути торговые через Волок Ламский и Торжок, чтобы к зиме подвезли купцы хлеб в Новугород. Окромя этого, призову я в Новугород немецких купцов — у них нынче урожай на славу удался! — по первому зову моему приплывут они сюда на шнеках, полных жита. Не пропадет Новугород этой зимой, не печалься!
Спиридон истово перекрестился, довольный его ответом.
— Хвала тебе, княже Ярослав, за мудрость твою и милосердие! — пробормотал архиепископ почтительно. — Опора ты наша и защита! Пропали бы мы без тебя, сгинули бы в водовороте бед и горестей…
Александр, внимательно слушавший отца, почувствовал легкое — едва ощутимое! — но все же облегчение. Значит, отец сменил гнев на милость и собирается остановить голод в новугородской земле!
Жестоковыйный Ярослав Всеволодович, которого все вокруг обвиняли в бессердечии и сребролюбии, воспитывал своих сыновей под стать себе: приучая их смотреть на беды мирских людей свысока, драть с подданных три шкуры и ставить княжеские интересы поперед народных. Княжич, заседая в гриднице рядом с отцом, когда тот судил-рядил да принимал послов, гонцов и выдвиженцев от бояр, привык равнодушно внимать рассказам о бедах и напастях, о неурожаях и наводнениях — памятуя о наставлениях отца о том, что князю негоже вестись на уловки хитрецов, не желающих платить дань или протестующих против княжеского притеснения. В глазах Александра любое решение отца являлось конечной истиной, но по приезду в Новугород шевельнулось что-то в душе мальчика — испытал он непривычное ему чувство сострадания, увидев, как вольный и некогда гордый новугородский народ вынужден униженно целовать землю перед копытами княжеского коня.
Поймав себя на таких странных мыслях, Александр тут же устыдился их. Как может он, сын князя, сострадать тем, кто в прошлом унизил их княжеское достоинство? Разве не прогнали новугородцы его отца три года назад, когда Ярослав призывал их вступить в его дружину и вместе идти войною на Ригу? Разве не пытались они похитить самого Александра и его брата, чтобы удерживать в заложниках до возвращения князя из похода? Разве не из-за дурных намерений новугородцев Александру и Федору пришлось срочно бежать из Новугорода и затем подвергать свою жизнь опасности, добираясь сначала до Смоленска, а потом до Переяславля-Залесского?.. Нет, новугородцы не заслужили сострадания — сами они навлекли на себя княжеский гнев!
Александр задумчиво посмотрел на нетронутое блюдо перед собой. Из-за чего он отказался есть? Из-за жалости к новугородцам?.. Узнай отец о его мыслях, то, несомненно, назвал бы его недостойным воинской и княжеской доли! Воинской — потому что голодающий воин ослабевает и в битве не может сражаться в полную силу. Княжеской — ибо князь должен руководствоваться не жалостью и сердечным волнением, а холодным рассудком и твердым расчётом. Отец являлся для Александра небом и землей и не было для княжича никого важнее и влиятельнее на всем белом свете — и страшнее смерти для него было осуждение отцовское! Потому не имел права он, как сын Ярослава, позволить себе слушать свое сердце! Мальчик взял ложку и принялся есть, наслаждаясь вкусом сытной и горячей пищи.
Князь Ярослав, откинувшись на спинку резного кресла, с удовольствием прислушивался к тому, как скоморохи играют на гуслях и флейте. Этим вечером ему хотелось отдыхать душой! Он поглядел на своих сыновей, сидевших по его правую и левую руку, отмечая про себя, что каждый их них выглядит как будущий богатырь — это заставляло его отцовское сердце преисполняться гордостью за свое потомство.