Наперегонки с темнотой (СИ)

У нее никого не было. Марта рассказала, что когда-то была замужем, но из этого ничего не вышло. В двадцать три года она выскочила за своего приятеля по колледжу, а уже через пару лет им обоим сделалось ясно, что они совершили ошибку. Для брака они оказались слишком молоды, кроме того, оба были больше увлечены построением каждый своей карьеры, нежели друг другом.
В дальнейшем у нее случалось несколько коротких романов, но, по ее признанию, ничего серьезного они из себя не представляли. Каждый из них завершался по одной причине — Марта была чересчур влюблена в свою работу.
— Журналистика все, что у меня есть, — с категоричностью заявила она, чем тут же привела меня в скверное настроение. — Вы, мужчины, хотите слишком многого и никто не готов мириться, что в моей жизни есть вещи, которые являются для меня важными. Все мои бывшие парни рано или поздно начинали требовать больше, чем я могла дать или ставили перед выбором — либо они, либо работа. Я всегда выбирала работу. Ну а ты? Теперь твоя очередь.
— Разве тебе недостаточно того, что писали обо мне в газетах? — усмехнулся я. — Вдовец, имеющий десятилетнюю дочь и проблемы с законом, бывший алкоголик, владелец зачуханной автомастерской, житель такого же зачуханного городишки и, возможно, будущий заключенный на долгий двадцатилетний срок. Как тебе? Такой характеристики хватит?
— Нет. Эту чушь писали в газетах, а я хочу послушать твою историю. — Мне показалось, что Марта улыбается над тем, какими словами я себя описал. Устроив поудобней голову на моем плече, она мягко попросила: — Расскажи мне о своем детстве. Каким оно было? И какой была твоя семья?
И я рассказал. Рассказал, что отец всю жизнь пил, пока в тридцать девять лет не свалился от болезни печени, а в сорок шесть от нее же не умер. Рассказал, что во время своих пьяных загулов он нередко поднимал руку на мать, а она, несмотря ни на что, от него не уходила. Она терпела все — его хронический алкоголизм, паршивый характер, побои, отсутствие денег и даже измены, а когда он заболел, в придачу ко всему вышеперечисленному, взвалила на себя непосильную ношу по уходу за ним.
— В детстве у меня бывали периоды, когда я люто его ненавидел и никак не мог понять, почему она от него не уйдет, — тихо шептал я. — Не понимал, почему она терпит, ведь он вел себя с ней совершенно по-скотски. Даже когда он уже болел, то и дело орал на нее, постоянно чего-то для себя требовал, вел себя как эгоистичный, самовлюбленный мудак, которому все вокруг должны, хотя, кроме своего мизерного пособия, не приносил в семью никакого дохода. Чтобы продержаться на плаву, мать много работала, но почти все уходило на его лечение. — Унесясь воспоминаниями в прошлое, я надолго замолчал, но потом усмехнулся и продолжил: — Из-за него я не поступил в колледж, а когда мне исполнилось пятнадцать, тоже начал работать. Если бы по-настоящему хотел, я мог бы, наверное, уехать, но не представлял, как оставить ее с ним одну. Как только я стал постарше, при мне он опасался корчить из себя крутого парня, а сама она бы не справилась. Да и денег вечно не хватало, так что… Не стану лицемерить — когда он умер, я испытал облегчение. Мне было девятнадцать тогда. Мать после его смерти прожила всего шесть лет. За то время, что он болел, она сильно подорвала здоровье из-за нервотрепки с ним, плюс я был не подарок, да и работа тоже, но хотя бы последние свои годы она пожила спокойно. Вот тебе история о моем детстве. Понравилось?
— Мне жаль, Джон. Очень жаль, — уткнувшись лицом мне в шею, глухо прошептала Марта. — Знаешь, моему детству тоже особо не позавидуешь, но твое куда паршивее.
— И что было в твоем?
— Я не очень-то хочу копаться в воспоминаниях, но раз уж у нас ночь откровений… Я жила с матерью и ее сменяющими друг друга приятелями. Она вела довольно веселый и бурный образ жизни, так что скучать мне не приходилось. Вместо алкоголя она баловалась наркотиками и, думаю, этой подробности достаточно, чтобы понять, что представляло из себя мое детство.
 
— Да уж, тебе, похоже, тоже пришлось не сладко, — проведя ладонью по ее волосам, с сочувствием сказал я.
— До определенного момента так и было, но потом все более-менее наладилось. Когда мне было одиннадцать, мать вышла замуж за своего очередного приятеля и завязала с наркотиками. Приличным или порядочным человеком его не назовешь, но вместе они хотя бы начали вести приемлемый образ жизни и, в общем-то, до поступления в колледж мое существование с ними было вполне сносным. Сейчас мы почти не общаемся. Семь лет назад они перебрались в другой округ и я не особо лезу в их жизнь. К счастью, они в мою тоже.
— Так у тебя здесь совсем никого нет?
— У меня есть моя работа, — с твердостью в голосе произнесла она.
Я хотел подробнее расспросить ее об этом, а также о друзьях и, в целом, о ее увлечениях, но к тому моменту два часа уже истекли. К половине восьмого утра темнота в комнате стала понемногу рассеиваться. Серый свет узкой полоской пробивался из-под двери, появились смутные очертания предметов, так что я даже смог различить лицо Марты.
Все это время зараженная тварь ходила кругами, периодически натыкаясь на запертую дверь нашего убежища. Всякий раз Марта нервно вздрагивала и надолго прерывала наш разговор, а я сильнее стискивал ее в объятиях. Когда мы смолкли окончательно, я понял, что на протяжении нескольких минут из гостиной не доносится никаких звуков. Перестав бродить по дому, тварь затихла. Шум дождя тоже стих.
— Кажется, рассвело, — прошептал я. — Ты его слышишь?
— Нет. А ты?
— И я нет. Попробуем выйти?
— Нет, Джон, не надо! Он там! — схватившись за мою руку, запротестовала она.
— В любом случае нам придется выбираться. Мы же не можем торчать тут вечно?
Я стремился ее успокоить, но кто бы успокоил меня самого. Пульс подскочил, а сердце в груди вновь заколотилось глухими, прерывистыми толчками. Они отдавались шумом в ушах, внутри же все сжималось в тяжелый свинцовый ком.
Собравшись с духом, я высвободился из рук Марты и, прислушиваясь после каждого движения, поднялся с кровати. Вокруг стояла плотная, еле просвечиваемая мгла.
— Приподниму немного ставни, ни черта не видно.
— Нет, нет! Он услышит!
Призывая меня не делать этого, Марта отчаянно замотала головой.
— Я тихо. Не бойся.
Беззвучно ступая по полу, я подобрался к окну, нащупал на стене ленточный привод и обеими руками потянул вниз. Я пытался не производить шума, но звук, с которым ставни поползли кверху, показался мне оглушающим. К счастью, пары сантиметров хватило, чтобы в комнату пробился бледный утренний свет.
Застыв в неподвижности, всю следующую минуту я вслушивался, не возобновятся ли в гостиной шаги. Везде было тихо — тварь либо впала в дневную спячку, либо притаилась в ожидании нашего появления. Вернувшись к Марте, я знаками показал, что нужно вставать, на что получил категоричный отказ, однако после пары таких же молчаливых протестов, она все-таки покинула кровать.
Пока она обувалась, я поднял с пола рюкзак, положил в него фонарь и направился к шкафу. Моя футболка была разодрана на бинты, а куртка продырявлена и пропитана кровью, поэтому я намеревался позаимствовать что-нибудь подходящее у хозяев приютившего нас дома. Под руку мне попался бесформенный, крупной вязки коричневый свитер. Не особенно разбираясь, подходит ли он по размеру, я натянул его на себя.
Свитер пришелся впору. Марта тем временем стояла в центре комнаты и выглядела, точно пассажир тонущего корабля. Ее лицо было бледным, а в глазах плескался все тот же пресловутый страх вперемешку с растерянностью.
— Готова? — закидывая за спину рюкзак, спросил я.
— Нет! А что, если он не один? Что, если их много?
— Марта, не выдумывай. Он один. Мы бы услышали, если бы они закатили там шумную вечеринку. Я проверну замок, а ты резко потянешь дверь на себя, идет? — Я взял в руки обрез, а дробовик старика отдал ей. — Выстрелить сможешь? — Она неуверенно кивнула. — Да? Послушай, я уверен, что это не потребуется, но на всякий случай… Не бойся. Действуем быстро. Я выгляну и, если он там, сразу стреляю в голову. После этого мигом на улицу. Ну, готова?