Наперегонки с темнотой (СИ)
И еще я не представлял, с чем мы столкнемся завтра. Паника уже началась, а это означало многокилометровые пробки, переполненные отели, магазины, заправки… Кроме того, можно лишь вообразить реакцию жителей тех городов, куда начнут прибывать люди из зоны заражения. Вряд ли они окажут нам радушный прием.
— Они ведь лгут обо всем, — отрешенно глядя перед собой, сказала Марта. — Ты видел, что нигде ни слова о реальном положении дел? Все замазано какими-то размытыми формулировками…
— Да, видел, — отозвался я. — Нужно позвонить Робу. Хочу убедиться, что у них все в порядке.
Набрав его номер, я долго слушал гудки, прежде чем тот наконец взял трубку.
— Джон? Что-то важное? — прокричал он в динамик.
Вокруг него раздавался невообразимый шум и множество разгоряченных голосов.
— Я только что посмотрел последние новости. Что у вас там творится?
Говоря максимально тихо, я надеялся, что он сможет меня услышать и вроде мне это удалось, потому что Роб ответил:
— У нас творится чертова паника! Все высыпали на улицы и призывы отправиться по домам не помогают. — Немного отойдя от толпы, он проговорил тише: — Билл с ребятами не справляются. Терренс и его дружки уже палили из ружья, ища в толпе зараженных. Вот такие дерьмовые новости.
— Где Терри? — стараясь не перейти на крик, спросил я.
— За нее будь спокоен. Она с Айлин в подвале и обе не выйдут до утра ни при каких обстоятельствах. Они не выйдут оттуда, даже если начнется эвакуация.
— Хорошо, — выдохнул я. — Роб, будь осторожен. Какого черта ты торчишь на улице? Ты же знаешь, что это опасно!
— Кто-то должен делать это дерьмо, иначе они тут все друг друга перестреляют. Не волнуйся, со мной Билл, Броуди и остальные. Ты лучше сам поскорей выберись из того гадюшника.
— Постараюсь, Роб. До связи.
После нашего разговора мы с Мартой еще минут тридцать просидели в шкафу, а затем опять перебрались на кровать. Каждый был погружен в свои невеселые мысли, поэтому переговаривались мы лишь изредка. Порой кто-то из нас предпринимал попытки говорить на отвлеченные темы, но выходило плохо. Все разговоры в итоге сводились к одному — паника, эвакуация, молчание властей. Они ведь действительно так и не сказали всего.
Президент упомянул в своей речи, что им неизвестно как распространяется вирус, хотя было очевидно — это откровенная ложь. Также не прозвучало ни слова о поведении зараженных, о том, как они нападают и чего от них ожидать. И он, и выступающие с трибун многочисленные военные министры молчали, что их можно обезвредить лишь выстрелом в лоб. Они по-прежнему многое утаивали, уклончиво называя тех тварей зараженные или инфицированные.
Вполне возможно, это оправдывалось опасениями, что в панике люди начнут палить друг по другу — скажи они о выстрелах в голову, любой придурок мог взять в руки оружие и, действуя на свое усмотрение, отправиться отделять больных от здоровых. Терренс уже так и поступил. И все-таки они обязаны были разъяснить, как действовать в случае нападения, но вместо того, факты привычно замалчивались.
Крепко прижавшись ко мне, Марта положила голову на мое здоровое плечо, а я время от времени запрокидывал к себе ее лицо и целовал губы, глаза, скулы, лоб… Ощущать ее рядом было чертовски приятно. Наш привычный мир перевернулся, вокруг бушевал хаос, но у нас была эта ночь. В какой-то момент мне пришло в голову, что будь это моя последняя ночь, я бы предпочел провести ее именно так.
Немного погодя я услышал ее размеренное дыхание и понял, что она уснула. Еще долго я прислушивался к нему, думая о ней, о себе и о Терри. За окном была тишина и это успокаивало. Постепенно глаза у меня закрылись и я не заметил, как тоже погрузился в крепкий сон.
Разбудил меня еле слышимый шепот Марты. Склонившись к самому моему уху, она возбужденно шептала:
— Джон, проснись! В доме кто-то есть. Проснись!
Я открыл глаза, но увидел лишь темноту. Ее рука предостерегающе закрывала мне рот. Аккуратно отстранив ее, я прислушался.
На улице шел дождь. Он несильно стучал по крыше и металлическим ставням, но кроме этого звука, я ничего не слышал.
— Это дождь, — так же тихо ответил я.
— Нет же, здесь кто-то есть! Послушай!
Я снова напряг слух и наконец за шумом дождя разобрал, как кто-то передвигается по гостиной чуть слышными, шаркающими шагами. Периодически он натыкался на мебель, терся о стены и издавал приглушенные звуки. Я узнал их. Они были едва различимы, однако уже слишком хорошо мне было знакомо это бульканье, повизгивание и хрипы.
С каждой секундой они слышались все яснее — зараженный явно шел прямо к двери нашей комнаты. Даже в темноте я ощутил, как Марту захлестнул ужас. Она вся сжалась в тугой комок и почти не дышала. Теперь уже я закрыл ей рот рукой и зашептал:
— Что бы не произошло, не издавай ни звука. Он не войдет, дверь заперта.
Страх охватил и меня, да так, что сердце подпрыгнуло к самому горлу. Нащупав на тумбочке у кровати обрез, я стиснул его в руках и приготовился к худшему. Я не был уверен, чувствуют ли эти ублюдки присутствие живых, но если ему вздумается ломиться внутрь, мне придется стрелять.
Слушая, как он приближается все ближе, а звуки, издаваемые его глоткой, становятся все отчетливей, мы замерли в леденящем оцепенении. Когда он натолкнулся на дверь, раздался громкий удар. Марта резко вздрогнула и судорожно задышала, а я схватил ее за руку, давая знак успокоиться.
К нашему облегчению, ублюдок недолго потоптался под дверью, затем, обтирая стену, двинулся дальше. Шаги удалялись. По-прежнему не двигаясь с места, мы вслушивались в происходящее снаружи, а спустя время я догадался, что он ходит кругами.
Минут через пять зараженный вновь подошел к двери, стукнулся об нее и пошел на второй заход. Похоже, он намеревался прогуливаться по дому до восхода солнца, но самое печальное заключалось в том, что мне нужно было в туалет. За вечер я выпил литр воды и теперь организм настойчиво требовал избавиться от лишней жидкости.
В других обстоятельствах я бы не раздумывая воспользовался освободившейся бутылкой, однако теперь оставалось лишь ждать. Я очень надеялся, что смогу продержаться до наступления рассвета, потому как производить лишнего шума точно не стоило. Да и Марту шокировать мне не хотелось.
— Он ходит по кругу, — прошептал я ей на ухо. — Сколько сейчас времени?
Она осторожно достала из кармана телефон, прикрыла экран подушкой и посмотрела на часы.
— Пять двадцать утра.
— Дерьмо! Рассветет только через пару часов. Надеюсь, ему надоест тереться о стены и он куда-нибудь свалит.
— А если нет? — панически зашептала она.
— Если нет, я прострелю ему башку. Днем они не так опасны. — В попытке приободрить, я притянул ее к себе. — Не волнуйся, мы выберемся.
«Мы выберемся», — эти слова уже превратились в мантру, которую я без устали повторял ей снова и снова. За прошедшие часы я сказал их по меньшей мере раз десять и старался, чтобы мой голос звучал уверенно, хотя сам эту уверенность ощущал все слабее.
Куда мы выберемся? Даже если все сложится удачно и я пристрелю эту тварь, а затем мы найдем машину и беспрепятственно доедем до дома, то что потом? Там нас ждет хаос и эвакуация, и я понятия не имел, сколько она продлится, а также какой теперь будет наша жизнь. Прошедшая ночь сблизила нас, но связь эта была еще настолько хрупка, что вызывало сомнения, выдержит ли она предстоящие испытания.
Для себя я четко знал, что хочу быть с ней, но одновременно с тем прекрасно понимал, какая пропасть лежит между нами. И потом, только сейчас мне пришло в голову, что я совсем ничего не знаю о ней. Вполне может быть, что у нее кто-то есть.
— Расскажи мне что-нибудь. Расскажи о себе, — попросил я тихо.
— Сейчас? — удивилась она.
— Почему нет? Нам нужно чем-то занять два часа. Мы свихнемся, если будем сидеть в тишине и слушать, что происходит за дверью. К тому же я ничего не знаю о твоей жизни. У тебя есть кто-нибудь?