Сказ о Владе-Вороне (СИ)

— Не даст Златоусту жизни Владимир Красно Солнышко, — говорил тем же вечером Кощей, что-то записывая большим острым пером невиданной синей птицы.
Лист хоть и на томе толстом лежал, буйволиной кожей туго обитом, а подглядеть и письмена прочитать не выходило — все расплывалось перед глазами; если и удавалось Владу рассмотреть, то отдельные руны.
— А ты не любопытствуй раньше времени, — пофыркивал Кощей, — плошку с жидкостью письменной держи лучше, а то опрокинется еще, постель мне содержимым испачкает.
Чародей пребывал в хорошем настроении, несмотря на то, что Влад ему поведал. Это удивляло.
— Златоуст правян чтит, за ним тянутся люди, которые новую веру принимать не хотят, — сказал Влад. — Потому Владимир и гневается.
— О том и речь.
— Я лишь не понимаю, почему ты повеселел, — признался Влад. — Златоуст ведь и тебе услуживал, и мне помог тогда…
— Не мне, — поправил Кощей, — а Чернобогу.
— Так не велика ж разница!
Кощей снова фыркнул и пробурчал что-то под нос. Влад разобрал лишь: «… больно умный».
— Златоуст богов не забывает ни одного, за то честь и хвала ему. Сам он — волхв великий и мудрый, у него учиться следует, — заявил Кощей, намного разборчивей; вроде говорил и меж делом, а воспринялось распоряжением и советом. — Из меня наставник жуткий, Влад, особенно если ты вообще ничего не умеешь, а вот он без лишних криков и шуток спокойно объяснит, соломкой али кубиком корень женьшеня нарезать надобно или, скажем, на какой зорьке и куда надо пойти, чтобы папоротников цвет сам на твоем дворе вырос.
— Ты снова потешаешься, — укорил Влад.
— Я-то?..
— Нехорошо над чужой бедой смеяться.
— Оттого и радуюсь, что не беда это, Влад. Ты вот… — Кощей, на миг задумавшись, куснул кончик пера, — отведи Златоуста и тех, кто с ним, в Китеж-град, а уж я через тебя подсоблю, чтобы скрыть его ото всех, у кого взгляд ложью замылен, а сердце правильного пути не ведает. — И он развеял наконец чары над свитком. — Справишься?
— Справлюсь, — заглянув в него, ответил Влад.
И все сладилось. Златоуст не слишком и спорил, а когда узнал, что останется жить в Яви, не будет оторван от родной земли, сможет вмешиваться, если на то необходимость случится, согласился окончательно. И стал Китеж легендарным городом, песни и сказки о нем сложили, которые люди иноземные, конечно же, переврали, попытавшись под свою религию подмять, но никому до того дела уже не было. Влад тогда спокойнее дышать начал, впервые поверив: никуда не уйдет жизнь из Руси, и исконная вера никуда не денется, как росла в душах, так и продолжит. И пусть люди заблуждаются сколько им заблагорассудится, рано или поздно все равно прозреют, а то и незаметно перемелют, переделают чужое извращение, обратят в испокон свое.
К Златоусту он частенько наведываться начал, а тот и рад оказался ученику такому, принялся помогать в науке волховской и даже дурнем и олухом бестолковым ругался не каждый раз, а через два на третий. Он же невольно подсказал, как Кощея на ноги поставить, но Влад оставил думу на потом — очень уж цена ошибки показалась великой.
Шло время, течения которого он не замечал. Все чаще приходили мысли о том, что сам Кощей от полона не оправится, и хоть разговаривали они еще лучше, чем раньше, притерлись, а снова поднимала голову глухая тоска, гадюкой свернувшаяся вокруг сердца.
Каждое утро смотрел Влад на заповедный сад, где рос дуб мокрецкий, из-под корней его били тысячи ключей, но лишь два с мертвой и живой водой. Пусть Кощей и говорил когда-то будто Влад отличить их сумеет, а не верилось. Понимал Влад, что рано или поздно придется рискнуть, и страшился этого. Несколько раз он пытался заговорить с Кощеем о волшебных водах, но умолкал в последний момент. Чародей мог и посмеяться, и запретить подходить к дереву. Обманывать же его Влад не посмел бы.
 
…Рассвет только-только раскрасил небо, когда Влад вышел на высокое крыльцо и спустился в сад. Вокруг стояли чудесные золотые статуи, цвели невиданные цветы. Ночные еще не закрыли бутонов, а дневные только-только распускались. Волшебные ароматы кружили голову. То тут, то там порхали птицы, не превышающие размером шмелей.
Влад шел все дальше, почти не обращая внимания на окружающие красоты. На этом рассвете ему предстояло или погибнуть, или все же добыть воду живую. Дуб приближался. Одновременно находясь во всех мирах, он в единый миг переживал разом четыре времени года. На одной стороне ветви стояли голые, на других набухали почки и нарождались яркие листочки, зрели желуди и золотилась листва. Вода журчала на все лады. Владу слышался тихий шепот и задорный смех, звон бубенчиков и скрежет стали о сталь. Он закрыл глаза и вздрогнул. Дуб никуда не исчез. Его и через веки удавалось рассмотреть отчетливо, но выглядел он немного иначе: сиял, переливался всеми цветами моста, землю и небеса связывающего, и вода вовсе не водой была — это уж Влад сразу приметил.
Он шарахнулся в сторону, когда один из родников вдруг кровью обагрился, засмотрелся на источник молочной реки, подивился на хрустальные переливы ледяного ключа. От вида потока, более всего похожего на черный смерч с вспыхивающими в глубине синими и серебряными искрами, в душе все перевернулось. Кощей предстал таким же — в тот день, когда Влад впервые обернулся и влетел в окно его башни, — образ навсегда в глазах, памяти и сердце отпечатался.
Поднося фиал к струе, Влад не имел ни малейшего понятия, источник ли то живой воды или мертвой. Он ведь и в сути царя Нави не разобрался пока. Для таких, как Финист, являлся Кощей первейшим злом, а вот для Влада — светом в оконце, к которому летишь сквозь туман, бурю и ураганный ветер. Подумалось даже, что для каждого он свой — источник живой воды: для кого-то смертелен, а иного на ноги поднять может. Несколько капель упало на руку, и мир окончательно преобразился, изменив и Влада.
…Кощей открыл глаза резко, вмиг сгоняя с себя дрему, сел, притушил тревогу, скручивающую нутро. Попался! Уже и выспаться спокойно не в состоянии, не чувствуя чужого присутствия. Впрочем, не этого ли он желал бесконечные годы? Всему на свете бывает начало и конец, в том числе и спокойствию с одиночеством.
— Ну и где летает? — спросил он в пустоту.
Тотчас тарелочка с голубой каемочкой прямо из воздуха возникла, по нему наливное яблочко покатилось, а в центре возник сад: его собственный.
Некоторое время Кощей не мог в толк взять, с чего Влада туда понесло — не цветочки же нюхать и златом любоваться. А как понял, кулаки сжал, да так, что ногти длинные в ладони впились: успокоиться не помогли, лишь порезали кожу до крови.
В коридор он вышел, держась за стену, спотыкаясь через шаг, обливаясь потом от слабости, а как за угол доковылял, рухнул прямо на руки несносному птенцу.
— Ты… — прошипел Кощей, собственным глазам не веря. Предвидел-то уже много чего плохого.
— Я… — Влад смотрел на него огромными радостными глазами. Выражение лица глупым не было, но за счастье, на нем отразившееся, хотелось не просто ударить, а шею свернуть. — А ты встал!