Просьба сердца (СИ)
— Таков закон. Общечеловеческий. Вам не понравилось, что я с ним, допустим, но зачем сразу причинять вред?
— По-другому бы не отстал, — прошептала Зоя.
— Сблизиться, чтобы потом подговорить? Я бы не сумел, и Антон это знает. Будем существовать отдельно друг от друга. Прощайте.
***
— Закрыл на задвижку?
Лёжа в смятой постели, Антон держался рукой за голову. Вокруг него были разбросаны журналы. На тумбочке стояла кружка с недопитым яблочным соком. Из-за будильника выглядывал градусник.
— Закрыл. А где твои?
— В универмаге. Предупредили не делать резких движений. Как видишь, не делаю. Удалось поговорить с бросальщиком?
— Больше они тебя не потревожат, — сев на табурет, сказал я тихо.
— Они? Мог не приходить.
Валентина Ивановна отпустила Антона домой и строго-настрого запретила напрягаться.
Я решил, что был ему необходим. Как-никак, он получил травму. И всё из-за чего? Невероятной, по-настоящему детской обиды.
— Как себя чувствуешь? Что-нибудь принести?
— Хотя бы ты не начинай! — буркнул Антон. — Мама извелась. Сашка вообще психанул, что меня обидели. А меня не обижали. Я не злюсь на таинственных «них». Правда, теперь тяжело сосредоточиться. Сегодня же пятница? Не погуляем. Плакало твоё воспоминание. На следующей неделе ускоримся.
— Наоборот. Я рад. Не потому, конечно, что тебе прилетело.
Поправив подушку, он подпёр кулаком щеку.
— Тогда почему? — показалось, Антон затаил дыхание.
— Всё обошлось, ведь так? Да и, к тому же, какая разница! Наше с мамой прошлое связано не только с уличными развлечениями.
Оглядевшись, я приметил застеклённый шкаф, в котором теснились книги. Цветные, совсем новые и старые. Да, Антон действительно обожал литературу.
— Разницы и впрямь никакой, — произнёс он слегка огорчённо. — Что предпримем? Я не в том состоянии, чтобы думать.
— Тебе и не придётся. Как насчёт чтения?
— По ролям? — выпив сок, спросил Антон.
— Мама читала вслух, когда я болел или просто капризничал.
— А ты сам умеешь выразительно читать? Чтобы с чувствами, переживаниями!
Открыв дверцы, я опешил. Помимо исторических и классических романов, большое место на полках занимала мистика. Серебряные буквы на корешках указывали на что-то удушающее и неизведанное. От одних названий по коже разливался холодок, а волосы на затылке вставали дыбом.
— Что взять?
— На свой вкус. Или нет, чтобы было страшно! Пару абзацев, и ты выскочишь за порог! — сказал он.
Даже сейчас Антон не переставал дразниться. Какая наглость, завёрнутая в одеяло!
— Мстишь за колесо?
— Нет, что ты! Просто любопытно…
Я хотел было вынуть томик сочинений Куприна, но в последний момент поменял решение. Стругацкие, Дюма… Вот, Алексей Толстой.
— О, «Упырь»! Сашке повесть понравилась. Оставила неизгладимое впечатление, так сказать.
— А тебе?
— Конечно. Меня всё необычное привлекает.
— Устраивайся поудобнее.
— Не тяни кота за хвост, — хитро сощурился Антон.
Я прочистил горло. Чёрные буквы на тонких листах уже начали тускнеть.
— Бал был очень многолюден. После шумного вальса Руневский отвёл свою даму на её место и стал прохаживаться по комнатам, посматривая на различные группы гостей. Ему бросился в глаза человек, по-видимому, ещё молодой, но бледный и почти совершенно седой…
Когда незнакомец объяснил Руневскому, каким образом общаются упыри, я ненадолго отложил книгу. Зато Антон был в восторге. Его губы расплывались в блаженной улыбке.
— Только представь, щёлкают языком! Дальше, дальше!
Он спокойно реагировал на жуткие подробности, а на моменте с манускриптом так и вовсе прослезился. Я добавил голосу проникновенные интонации.
Над Марфой проклятие мужа гремит,
Он проклял её, умирая:
«Чтоб сгинула ты и чтоб сгинул твой род,
Сто раз я тебя проклинаю!
Пусть вечно иссякнет меж вами любовь,
Пусть бабушка внучкину высосет кровь!
И род твой проклятье моё да гнетёт,
И места ему да не станет
Дотоль, пока замуж портрет не пойдёт,
Невеста из гроба не встанет,
И, череп разбивши, не ляжет в крови
Последняя жертва преступной любви!»
Несмотря на объём повести, я управился с ней гораздо быстрее, чем предполагал. По телу пробегала дрожь. В мыслях крутился образ бабки, впивающейся в шею связанной внучки. Повсюду кровь, запах смерти и мрак.
А вот Антон… дремал. Я и не заметил, как он заснул.
— Эх, балда. Кто вообще дрыхнет под ужастики?
Конечно же, Антон не ответил. В надежде, что ему снится дивный мир, а не кошмар, я убрал «Упыря». Вместо него отыскал сборник произведений Тургенева. Уходить не хотелось.
========== Глава 10. Пирог с вареньем ==========
По жёсткой линии рта люди могли предположить, что мама обладала строгим характером, поэтому я исправил деталь. Узкий подбородок и выщипанные брови сделал Антон. Лёгкими движениями он округлял кончик носа, а второй рукой убирал отпечатки пальцев с шеи. Проблемнее всего было с короткой стрижкой. Фёдор Леонидович подсказал, как лепить пряди, чтобы получились настоящими. Полупрозрачные волосы сливались с прижатыми к голове ушами. Единственное, что пока не выглядело достойным — это глаза. Маленькие, озорные, в которых проступало ехидство.
— Они глубоко посажены, — предположил Лёвка, не отрываясь от белой земляники, для которой уже приготовил косточки.
— Самое-то, — ответил Антон. — По крайней мере, если верить рисунку.
— У меня хорошая память на внешность, — сказал Костя.
Он возился с плетёной корзиной. По идее Нины, в ней должны были лежать грибы. Основная часть фруктов, ягод и овощей размещалась отдельно. Фёдор Леонидович занимался синицами, обедающими на ветках рябины.
— Если что-то не так, ищите новые пути, — произнёс он, нежно держа птиц. — Попробуйте удалить глину и начните заново. Снова и снова, пока не достигните нужного результата.
— Нин, — позвал я, — подойди, пожалуйста.
— Некогда! Видели бы вы эти лисички вблизи! Они какие-то неправильные! — вскрикнула Нина.
— Ядовитые?
— Съедобные, но корявые. Шляпки постоянно рвутся.
— Тонкие, вот и рвутся, — объяснил Костя. — Дай покажу, как лепить.
— Не утешай меня! Всё кончено!
— Что это за упаднические настроения? — спросил Фёдор Леонидович.
— Простите, — всхлипнула она. — Просто… я надеялась принести пользу… чтобы мы представили превосходную работу… сообща… мы же команда.
— Глупенькая, — ласково проговорил Лёвка и, протерев ладони о влажную тряпку, приобнял за плечо. — Конечно, представим. Считай, уже на той неделе. Не сдавайся.
— Ты всегда говоришь, чтобы я была сильной. Но что, если мне не дано? Что, если я слабачка? Ты, конечно, будешь отговаривать, потому что веришь. Мне не достаёт веры. Я зажигаюсь и быстро гасну.
— Вот те раз, — кашлянул Антон.
— Нервы, — сказал я шёпотом.
— Пускай не достаёт. У меня хватит на обоих! — уверенно прозвучало в ответ.
Нина провела щекой по руке Лёвки. Он обнял её по-настоящему, на виду у всех, и она с благодарностью приняла заботу. Внутри кольнула зависть. Странное чувство! Почему так горько и одновременно одиноко?
— Не спи, — щёлкнув пальцами, проговорил Антон. — Бюст не закончен.
— Ага, соня-засоня.
— Ты про кого? Меня?
— Ну а кого ещё?
Он так и не рассказал, почему заснул. Я настолько ужасно читал?
— Хорошо, засоня. Но только потому, что у тебя очень приятный голос, — признался Антон.
— Приятный для того, чтобы озвучивать книги?
— У тебя бывало такое, что запоминаешь чей-то голос? Вроде, ничего особенного, а слушать нравится, — сказал он с некоторой неловкостью. — Причём неважно что. Главное, чтобы человек говорил. И был как можно ближе.
— Нет. У меня по-другому.
— Как? — поинтересовался Антон.
— Нравится запоминать детали, движения. Как у кого-то поднимается грудь на вздохе. Или озаряется лицо, когда он наслаждается природой.