Боярышня Евдокия 4 (СИ)

Баню затопили чин чином, а Машка мыться не захотела! Подружки её под руки подхватили и силком потащили. Пока Евдокия думала, чью сторону принять, во дворе появился Семёнов дружок и начал размахивать хворостиной, словно кого-то невидимого отгоняет.
— Дурдом, — проворчала Дуня и получила подзатыльник от вышедшей во двор матери.
— Всё правильно они делают, — наставительно произнесла она, а старшие родственницы закивали головами.
  
Дуняша покосилась на них и пошла жаловаться ключнице на несправедливую жизнь.
— И тебя так же замуж выдавать будем, — радостно пообещала она, одобрительна поглядывая на парня с хворостиной, и боярышня сбежала.
А вечером стали подъезжать ещё родственники и их начали селить у соседей. В доме же Дорониных начался коллективный девичий рёв. И так тоскливо они горевали, да кручинились, что Дуня присоединилась к ним. И каково же было её удивление, когда появился Семён с дружками и раздал всем сладостей.
Пока Дуня вытирала слёзы, девчонки расхватали вкусняшки и начали хвастаться, кому чего досталось. Евдокия опустила глаза и увидела, что ей на колени положили завернутую в бумагу пастилу. Пока она пробовала угощение, отец отвёл Машу в мужской круг, и она там при всех полезла обниматься к Семёну.
После этого Дуня уже ничему не удивлялась. Она молча смотрела на скромную одежду сестры, когда её венчали с Семеном, потом с интересом смотрела на переодевшуюся в нарядный сарафан Машу и то, как она вышагивает в нем. Ее свадебный наряд весил не меньше, чем кольчуга. Но московские бояре одобрительно кивали, глядючи на такую красоту. Ну, а когда на пиру в доме жениха какой-то мужик в медвежьей шкуре заскакал козликом возле Дуни, она лишь отпихнула его от себя, чтобы не пах шкурой, а то у неё в носу засвербело. Он же ей в отместку прямо в ухо крикнул:
— Медведь в углу!
Все горсти дружно подхватили клич, а скромная Машка вдруг выкрикнула в ответ:
— Семёна Григорьича люблю! — и полезла целоваться.
— Обалдеть! — беззвучно выдала оглушённая Дуня, наблюдая такую картину несколько раз.
И несмотря на то, что во время пира она совсем ненадолго присела за общий стол и за ней трепетно приглядывали все родственники, как родные, так и из семейства Волчары, пришла к выводу, что за женским столом спокойнее, чище и не так духовито.
Подросшего поросенка Дуня передала Маше только спустя неделю, резонно опасаясь, что задержавшиеся в новом доме Семёна гости быстро отнесут его на кухню, веля подать на стол. Молодой муж миловался с юной женой, так что Дуня из рук в руки вручила порося Григорию Волчаре. А тот при всех устроил экзамен мини пигу!
Сначала поросенок брал запах сыновей Волчары и искал их, потом находил спрятанные кошели под одобрительные возгласы гостей. Кто-то из них так расчувствовался, что полез целовать свинёнка в нежный пятачок, чем изрядно напугал образованное животное.
Дуня гордилась малышом, потому что он блестяще справился со всеми заданиями. Больше за будущее Пятачка можно было не бояться :  у него поклонников стало вровень с котом Говоруном. Во всяком случае допуск в дом ему был дан, и цокот копытц можно было услышать как на женской половине, так и в мужской. 
* * *
— Чего-то я устала, — пожаловалась Дуня брату, когда родственники поехали навестить другую свою родню, а эпопея с Машиной свадьбой закончилась.
— Займись делом! — наставительно произнёс Ванюшка.
— Да у меня полно дел! — чуть не задохнулась от несправедливого намека Дуняша.
— Это какие же? — брат повернулся к ней и требовательно смотря, ждал ответа.
— Ну-у-у… э-э-э-э, ну-у-у…
— Вот видишь, всё за тебя делают, — осуждающе резюмировал он. — Хоть бы сходила, проверила как дела в твоей будущей слободке.
— Я там была, — вяло ответила она, спихивая брата со скамьи. — Канал вырыли…
— Вот зачем он тебе? — возбудился Ванюшка, защищая свою территорию.
— Я думала там водопроводные трубы проложить, — не в первый раз уже озвучила она свою идею.
— Но зачем-то соединила две реки, — брат обличительно ткнул в неё пальцем, заставляя отступить.
— Скажешь тоже… Неглимна* (* впоследствии река Неглинная ) и какой-то прудик, — без азарта возразила сестра, оставляя сражение за скамью за братом. — Ну кто ж знал, что получится новый водный канал? 
— Ты рыла от реки к реке, — напомнил ей техническое задание Ванюшка — и теперь удивляешься?
— От реки к пруду… да там даже не пруд, а какое-то болотце! А ещё там был холм, — не сдавалась Дуня. — Из реки мои жители брали бы воду, а в болото сливали… очищенную, конечно, — начала объяснять Дуня первоначальный план и показывать руками суть своего проекта, а потом осеклась. Вспомнилось, как она на пальцах показывала артели, где рыть.
Выглядело это так: «там множко, тут немножко, а здесь чуть-чуть и туда завернуть» .  Дед не мелочился и соединил реку с заболоченным прудом, коих на Москве было вдосталь. 
Дуня состроила жалобное выражение лица, на что Ванька строго погрозил ей пальцем.
— Дед сказал, что тебе повезло, потому что канал рыли неглубоким и в конце лета было мало дождей, поэтому на месте твоего болотца выкопали котлованы, чтобы вода в них собиралась и сильно не разливалась по округе, — наставительно пояснил брат.
Дуня покивала. Она видела эти водоёмы. Теоретически они ей понравились: ровненькие, округлые, как будто инопланетяне рыли. Практически же она не знала, что с этим делать. На всякий случай спросила у мелкого, вдруг великовозрастный младенец изречёт умную мысль.
— А чё мне с ними делать?
Ванюшка пожал плечиками, но сжалившись, дал совет:
— С дедом-то поговори, а то носишься, как та коза Дереза.
— И ничего я не коза и уж тем более не Дереза, — обиделась Дуня.
Но самым неприятным было то, что она поняла, что не способна решать технические задачи.
А с другой стороны, из-за экстраординарных технических решений она капитально осушила свою пустошь. В начале осени не переставая шли ливни и там, где дороги не мощены, до сих пор несусветная грязь и любой транспорт напрочь вязнет, зато в месте будущей слободки у Дуни только пару раз засосало сапожок в грязь.
И если никому не говорить, что канал рыли не для пуска по нему воды, а для прокладки под землей труб, то... Дуня грустно выдохнула, потому что она уже всем растрепала про водопровод и остаётся только делать умный вид, как будто ничего страшного не случилось. Но с дедом поговорить надо!
Вечером Еремей вёл суровую мужскую беседу с сыном и внуком, так что Дуне было не подступиться. А утром спозаранку уехал в Кремль. После присоединения новгородцев и псковичей дел у московских приказов было невпроворот. А князь ещё подкинул бумажной работенки, собираясь с этого года начать укреплять все пограничные городки, особенно по реке Оке.
Дуня долго слушала вечерние разговоры мужской половины, но так и не поняла, ждать нападения или не ждать. Отец говорил, что хан Ахмат обязательно пойдёт на Москву через Оку. Дед же был убежден, что надо ждать подлянки от Казимира. Ванюшка тоже имел своё мнение и выбрал своими врагами Ливонских рыцарей, но подтверждения его версии у него не было. Зато Дунин отец говорил, исходя из того, что наблюдал у османов:
— Ахмату некуда деваться, — убеждал он отца. — Хан тратит уйму сил и золота на внутренние интриги, а внешняя политика ослабевает, особенно со стороны осман. Они его ни во что не ставят! Ахмату нужны победы и ресурсы.
— А я думаю, что Казимир себя проявит, — подумав, возразил Еремей Профыч. — Чую, что не простит он новгородцев за то, что они к нам подались. По моему разумению Иван Васильевич не купцов ради дороги ровнял, а чтобы быстро дружину вести на подмогу.
  
— И ливонцы ударят! — влез Ванюшка, стуча кулачком по столу.
На этом Дуня ушла к себе в светлицу, намереваясь потолковать с дедом о своих делах утром, но Еремей Профыч уехал, даже не позавтракав.
Боярышню никто не будил. Она проснулась сама. В доме было благостно. Привычный шум и суета поспособствовали отличному настроению, и даже мамины разговоры о женихах не испортили его Дуне.