Инженер Петра Великого 9 (СИ)

Мы врезались в их строй сходу, на полном скаку. Первые ряды диверсантов, не ожидавших удара с тыла, были просто сметены, растоптаны, перемолоты в кровавую кашу, не успев даже понять, что происходит. Грохот тысяч копыт смешался с хрустом ломаемых костей, предсмертными криками и визгом лошадей. Мой первый удар вышел неуклюжим, почти дилетантским, но я вложил в него всю свою злость — клинок с отвратительным звуком вошел во вражеское тело. В кино не показывают этого. И там нет этих запахов. Смесь пота, горячей крови и опорожненных от ужаса кишок. Запах скотобойни.
  
Пронзенный штыком в шею, мой конь захрипел и свалился на бок, придавив ногу. Адская боль прострелила голень, однако, еле выдернув ногу из-под туши, я вскочил посреди кипящей свалки. От дыма нечем было дышать. В двух шагах дюжий вражеский гренадер, работая в паре с другим, уже замахивался прикладом, чтобы размозжить мне голову — профессионалы, четкая тактика. Сабля застряла в чьем-то теле, и вырвать ее времени не оставалось. Черт, Орлов убьет за такую ошибку!
Сработал вбитый на тренировках рефлекс. Правая рука сама метнулась за пазуху, пальцы нащупали знакомую гладкую рукоять. Не целясь, я выхватил свой маленький дерринджер и, ткнув его в сторону гренадера, нажал на спуск. Резкий выстрел утонул в общем грохоте, но эффект был ошеломляющим: получив в упор заряд в лицо, вражеский солдат дернулся, и его голова дернулась.
Тут же рядом вырос Орлов, с черным от копоти лицом и дьявольским огнем в глазах.
— Живой, Алексеич⁈ — рявкнул он, протягивая мне поводья своего запасного коня. — Держись, прорвемся! Где Дубов⁈ Почему фланг провисает⁈
Мы прорвались. От стремительности и ярости нашего удара враг, понесший огромные потери и утративший тактическое преимущество, дрогнул. Их офицеры что-то кричали на чужом языке, пытаясь восстановить строй, но их голоса тонули в реве наших драгун. Отступая шаг за шагом, диверсанты начали отходить от ворот, огрызаясь огнем, но уже не пытаясь атаковать. Они пятились к господскому дому, который, как я понял, и был их главной целью.
Бой переместился во двор. Повсюду — тела моих людей: техников, мастеров, простых рабочих, что, схватив под руку первое попавшееся, пытались защитить свой дом. Их растерзанные тела лежали рядом с телами убитых врагов. Враг заплатил за каждый шаг по этой земле. Но он прошел. Как? Как это могло произойти?
Бой рассыпался на ожесточенные стычки, превратив двор моего имения в кровавую кашу из тел, брошенного оружия и дымящихся обломков.
— Дубов, оцепить дом! — прокричал я, перекрывая шум боя. — Взять под прицел все окна! Никому не дать уйти! Орлов, зачищай флигели и мастерские! Проверить каждый угол, каждого раненого!
Пробираясь через этот хаос, я спотыкался о тела. Это были убитые солдаты. А вот старый мастер, дед Анисим, с пробитой головой. Вот несколько женщин из обслуги, скошенных одной очередью за штабелем дров. Мои люди. Не солдаты, не гвардейцы, а простые работяги, техники, ученые — душа и сердце Игнатовского. Их вырезали, как скот, чтобы посеять ужас и сломить волю к сопротивлению.
Внезапно из-за угла кузни, прихрамывая, выскочил один из моих техников, молодой парень из учеников Нартова. За ним гнались двое диверсантов. Парень споткнулся и упал. Успеть на помощь с саблей я не мог — слишком далеко. Вскинув СМ-1, который я подобрал у павшего воина, я выстрелил. Расстояние предельное, благо пуля нашла цель, хотя я целился не туда: враг схватился за ногу и упал. Второй, не обращая на меня внимания, уже заносил штык над упавшим парнем. Но тут из окна механического цеха грянул выстрел — диверсант дернулся и ткнулся лицом в землю. В проеме окна — знакомая фигура Андрея Нартова с дымящейся винтовкой в руках.
Жив. И не просто жив, а дерется. Не все потеряно.
Мы перегруппировались у парадного крыльца, укрываясь за опрокинутыми телегами и телами убитых. Дом стал крепостью. Из каждого окна огрызался огонь. Мои драгуны, спешившись, пытались вести ответную стрельбу, но их фузеи были бессильны против толстых стен и умело расположенных стрелков. Мы прятались за наспех сооруженными «редутами».
— Штурмовать в лоб не получится, генерал, — доложил подбежавший Дубов, пригибаясь от пролетевшей над головой пули. — Положим всех людей, а толку не будет. Они там как в каменном мешке.
Он был прав. Тупик. Мои лучшие гвардейцы, пытаясь подобраться ближе, падали один за другим. Мы отбили первую атаку, но теперь сами оказались в положении осаждающих, не имея ни осадных орудий, ни времени.
И тут меня накрыло. Алексей. Он там. В этом доме-ловушке. Я уже дважды чуть не терял его: первый раз по глупости, во время аварии «Бурлака», второй — из-за интриг и заговора. Каждый раз его спасало чудо, случайность, чье-то вмешательство. Но третьего раза не будет. Статистика — упрямая, безжалостная вещь. Не вытащу его сейчас — история не даст другого шанса. Эта мысль — стальной стержень, выпрямивший позвоночник и прогнавший остатки шока.
Думай, Смирнов, думай!
— Дубов! — мой голос прозвучал незнакомо. — Огонь по окнам второго этажа! Не дать им высунуться! Орлов, тащи сюда все бочки с дегтем и маслом из мастерских! Складывайте под главным входом! Будем выкуривать их, как лис из норы!
Мои люди бросились выполнять приказ, но тут из окна второго этажа, прямо над парадным входом, раздался звон разбитого стекла. А следом — пронзительный женский крик. Отчаянный, полный ужаса и неповиновения вопль.
Голос Изабеллы.
Мозг мгновенно отключил все протоколы безопасности. Расчет вероятностей? К черту! Оценка рисков? В топку! Система дала сбой и перешла в аварийный режим, управляемый единственным импульсом — спасти. Если они добрадись до Изабеллы, значит и до Алексея, он бы не дал врагу причинить ей вред.
— За мной! — рявкнул я и, никого не дожидаясь, бросился через простреливаемый двор к парадному крыльцу.
За мной, ругаясь и отстреливаясь, ринулись Дубов, Орлов и десяток самых отчаянных гвардейцев. Пули щелкали по каменным плитам у ног, одна сорвала с моей головы шляпу, другая обожгла плечо. Добежав, мы уперлись в тяжелые дубовые двери, окованные железом. Они были заперты и, судя по глухому стуку, забаррикадированы изнутри чем-то массивным.
— Таран! — прохрипел я, тут же осознав бессмысленность приказа. Пока его притащат, пока мы высадим эту дверь, нас перестреляют из окон, как куропаток.
Мы вжались в стену, укрывшись в «мертвой зоне» под козырьком крыльца. Временная, хрупкая безопасность. Я лихорадочно искал выход, перебирая в голове самые безумные варианты: взорвать стену, поджечь крыльцо, лезть через окна первого этажа… Все долго, рискованно и почти наверняка обречено на провал. Ловушка, которую мы сами себе устроили: отбили врага от ворот, чтобы запереть его вместе с самым ценным, что у меня было.
Усадьба была Г-образной, поэтому вход мог простреливаться с бока. Кажется я попал в ситуацию, из которой не выберусь. Еще и людей своих подвел. Впервые я действовал на эмоциях, что давно себе не позволял.
И вдруг в большом венецианском окне сбоку, что-то изменилось. Стрельба прекратилась. В наступившей тишине створки окна медленно, без скрипа, распахнулись.
В проеме появилась фигура. Высокий, худощавый человек в чистой форме шведского генерала, словно он только что прибыл на бал. Лицо спокойное и непроницаемое, как у игрока в шахматы.
Он был не один. Двое его солдат, с безразличной эффективностью мясников, грубо втащили в оконный проем царевича Алексея. Тот был связан, на скуле багровела свежая ссадина, но держался он с яростным упрямством глядя на захватчиков. Голова высоко поднята, во взгляде ни тени страха — просто лютая, бессильная ненависть.
  
Рядом — Изабелла. Платье разорвано на плече, обнажая тонкую белую кожу, волосы растрепаны, но она, как и Алексей, не сломлена. Она смотрела вниз, прямо на меня. Ее широко раскрытые глаза будто отдавали безмолвный, отчаянный приказ: «Думай!». И тут же, словно невзначай поправляя выбившуюся прядь, она скосила взгляд в сторону восточного флигеля, где располагалась моя лаборатория. Едва заметный взгляд, который мог означать что угодно или ничего.