Фатерлянд

Операция по захвату Фукуоки была направлена на устранение препятствий для объединительного процесса, причем Япония должна была исполнить роль проигравшей державы. Все чаще эта страна воспринималась как язва не только на теле Азии, но и всего мира. Ее загубленная экономика уже не могла восстановиться, и за этим обязательно должен последовать неизбежный всплеск милитаризма. Крупные корпорации вывели свои активы за рубеж; во всех больших городах, по общему мнению, насчитывалось более миллиона бездомных.
Чан был поражен, насколько тщательно была продумана операция. Разумеется, одной Республике такое было не под силу. Впрочем, даже если ведущие мировые державы и не были непосредственно задействованы в подготовке, они в любом случае должны были знать об этом плане и не препятствовать действиям Северной Кореи. В идеале группировка войск КНДР — хватило бы ста тысяч человек — совместно с войсками ООН, преимущественно американскими и китайскими, могла бы полностью оккупировать остров Кюсю, после чего военно-политический союз между Поднебесной и США станет неизбежным, а остров превратится в буферную зону. Военное присутствие обеспечит поддержание общественного порядка на территории формально японского острова, а раз остров остается «формально японским», то и львиная доля финансовой нагрузки закрепится за Японией. Такое положение дел даст возможность построить новую железнодорожную линию, которая свяжет Европу и Дальний Восток, а также протянуть трубопроводы, через которые в Пусан пойдут каспийский природный газ и нефть из любого месторождения. Разрушения, что могут возникнуть в результате военных действий, коснутся только лишь острова Кюсю и, в частности, города Фукуока. Совместные действия объединенного миротворческого контингента позволят американцам взять на короткий поводок сторонников антикитайской политики. Сторонники милитаризации Японии, скорее всего, потребуют от правительства возврата Кюсю. А поскольку Япония не сможет противостоять объединенным силам США и Китая, то, помимо потери целого региона, она окажется в полной политической, экономической и военной изоляции.
— Привал, — произнес Хан.
Группа вышла к площадке для отдыха. Между деревьями был виден причаливающий паром. На тщательно подстриженном газоне ровными рядами цвели кусты камелии; под увитыми глициниями шпалерами расположились бетонные столики и сиденья. Рядом — питьевой фонтанчик, неподалеку была общественная уборная. Для готовки тут же, на площадке, было устроено что-то вроде плиты из кирпича.
Ввиду раннего часа туристы еще не появлялись. Чан присел на один из столов и снял с плеч рюкзак. Чо Су Ём устроился за соседним столиком. Послышались голоса — подошли Ли и Ким. Чан повернулся: девушки застенчиво жались на краю площадки, словно школьницы на пикнике. Он догадался, что они хотят сесть к Чо Су Ёму, и поторопился подсесть к нему. Хан сел с Кимом, к ним присоединился Чхве. За третий стол уселись Пак Мён и Чо Сон Ли.
Чо Сон жестом пригласил девушек, но они вежливо отказались.
— Вы не возражаете, если мы сядем рядом? — спросили они, подходя к Чо Су Ёму.
Тот немедленно поднялся и сделал приглашающий жест.
«Ну точно, как на школьном пикнике», — подумал Чан.
Легкий ветерок донес едва различимый фруктовый аромат. Судя по карте, где-то неподалеку от кофейной плантации располагались теплицы. Вероятно, там выращивают тропические фрукты. Запах усилился. Девушки потянули носами.
— Интересно, чем это пахнет? Что за цветы? — спросила Ким.
Как истинные дочери Республики, девушки, достав фляжки, прежде всего налили воды мужчинам.
— И мне нальете? — игриво бросил Чо Сон Ли, но Ким и Ли не обратили на него внимания.
— А по-моему, это все-таки фрукты, — заметил Чо Су Ём, открывая свой паек. — Впрочем, товарищ Чан, вероятно, лучше знает, что это может быть, — добавил он.
В состав пайка, упакованного в алюминиевые коробки, входили рис, скумбрия в остром соусе и огурцы кимчи. В запахе пряной бобовой пасты и чеснока было что-то ностальгическое, как будто последнее «прости» их Родины.
  
— Почему вы так думаете? — почтительно спросил Чан.
Чан был младше Чо на четыре года и даже подумать не мог о том, чтобы притронуться к пище раньше него. Кроме того, Чо Су Ём ему очень импонировал. Чертами лица он походил на актера, а его глубокий голос действовал завораживающе.
— Но вы же часто бывали в Китае? — отозвался тот. — Значит, много чего повидали.
— Ну да, мне тоже кажется, что это какой-то фрукт. Но вот какой — никак не могу понять.
Чо сидел бок о бок с Ким, а Чан оказался рядом с Ли. Сиденья были врыты в землю очень близко, и каждый раз, когда Чан поворачивался, он невольно то локтем, то коленом слегка касался своей соседки. Он вдруг понял, что подобное с ним происходит в первый раз в жизни. Чан был единственным ребенком в семье. Друзей у него не было. В детстве он мечтал о старшем брате и испытывал что-то вроде зависти к своему однокласснику, у которого брат был. Со временем эти чувства исчезли, и размышлять об этом Чан считал пустым занятием.
Чо Сун Ём с едва уловимой улыбкой вдруг стал читать стихотворение о революции — его попросили об этом девушки, зная, что в университете он писал стихи. Его голос был поистине великолепен. За соседним столиком Чо Сон Ли и Пак Мён оторвались от еды и стали слушать.
— Ведомые красной гвардейской стрелой, / Мы идем к нашей цели. / Много лет мы не пили, не ели, / Для того чтобы выковать меч / Священной войны, / Чтобы стать единым народом!
Чан огляделся — никогда еще он не видел более спокойного места. В воздухе плыл чудный аромат; на столах плясали причудливые тени от шпалер; по зеркальной глади залива неспешно проплывали суденышки: да еще красивый профиль Ли… И все же что-то настораживало, что-то было не так.
Скоро настроение Чана передалось остальным членам группы. Виной всему был запах, который становился все сильнее и ярче. Вдруг ветви цветущих камелий зашевелились, и из-под них на площадку вышли двое японцев с коробками, наполненными красноватыми продолговатыми фруктами.
— Доброе утро! — произнес тот, кто выглядел моложе.
Второй, мужчина средних лет, судя по всему, был его отцом. На обоих — рабочие комбинезоны и бейсболки; на шее у каждого болтались полотенца.
— Не желаете ли купить папайи? — спросил молодой. — У нас гораздо дешевле, чем на кофейной плантации.
Речь незнакомцев звучала необычно. Чан взволновался, не зная, как правильно поступить. Оба, отец и сын, говорили на местном диалекте. Хан, а за ним и остальные поприветствовали незваных гостей. Чан надеялся, что японцы не обратят внимания на акцент, однако те заметно напряглись. Оба переглянулись и поставили ящики на один из столов.
— Нет, правда хорошая папайя! — сказал тот, что помоложе, подталкивая свой ящик в сторону Хана. — У них нет косточек, так что есть будет приятно.
Может быть, они выглядят встревоженно из-за того, что торговля с рук здесь запрещена?
— Нет, спасибо. Нам не нужно, — ответил Хан.
На лицах торговцев появилось подозрительное выражение.
— Вы откуда? — спросил пожилой изменившимся голосом, не сводя глаз с Хана. Он отодвинул свой ящик и прикурил сигарету. Затем нагнулся к уху сына и шепотом, но так, чтобы было всем слышно, произнес: — Ты тоже чувствуешь запах чеснока?
— А откуда они?
— Из Китая, а может, и корейцы.
— Тут совсем недавно китаёзы свистнули велик прямо у почты.
— Лучше позвать полицию.
— Попробуй! — выкрикнул Хан.
В ту же секунду Чхве шагнул вперед и ткнул указательным и средним пальцами в глаза молодого человека. Из горла жертвы вырвался звук, похожий на свист ветра, — это был даже не крик, а звон скрутившихся от страшной боли нервов. Отец сделался бледнее покойника. Видя, как пальцы Чхве погрузились в глазницы сына, он попытался крикнуть, но Ким Хак Су тотчас же ухватил его за плечо и свободной рукой свернул набок нижнюю челюсть. Раздался хрустящий звук, словно сломалась толстая сухая ветка. От удара голова мужчины мотнулась вбок, и он буквально упал в объятия Кима. Ким, подхватив тело, потащил его в кусты. Рот мужчины распахнулся, словно тот захотел зевнуть. Его сын, навалившись на руку Чхве, трясся в предсмертной агонии.