Дарио (ЛП)

— Спасибо, — тихо поблагодарила его.
— Спасибо, что присоединилась к нам, bella, — сказал Никколо. — И к тому же вовремя!
— Да, ну, вы должны себя поздравить, — сказала я. — Я никогда не видела, чтобы шесть итальянцев приходили вовремя.
Все захихикали, кроме Дарио.
Хотя он улыбнулся… едва заметно.
— Это Ларс, — пошутил Никколо. — Его шведские корни компенсируют наши вечные итальянские опоздания и заставляют нас всех приходить вовремя.
— А я подумала, что это il Duce3 во главе стола, — сказала я, кивнув на Дарио, — заставляет поезда ходить вовремя.
Моя шутка была встречена молчанием.
На секунду я испугалась, что совершила ужасную оплошность.
А потом вся комната разразилась хохотом.
Даже Дарио ухмыльнулся.
— Муссолини-Розолини, — зарифмовал Никколо.
— Что я могу сказать, — сказал Дарио. — Хорошо быть диктатором.
Братья рассмеялись, но от его шутки у меня заныли зубы.
Дарио был диктатором в доме…
Его сапог плотно прижимался к моей шее, а моя жизнь была в его руках.
Я старалась не обращать внимания на чувство обиды, но оно медленно нарастало в течение всего ужина.
Возможно, моя дерзость немного усилилась от вкусного красного вина. Возможно, я немного переборщила с ужином, который был просто восхитителен. Я никогда не ела столько великолепно приготовленных блюд. Слуги приходили и уходили в тишине, убирали тарелки и ставили новые блюда:
Тарелки pappa al pomodoro — томатного супа из созревших на солнце тосканских помидоров.
Tagliolini al tartufo — длинные ленты пасты, политые растопленным маслом с чесноком и измельченным черным трюфелем.
Potato tortelli — макароны с начинкой из картофельного пюре, приправленные чесноком и шалфеем.
Bistecca alla Fiorentina — нежный стейк, обжаренный со специями и солью.
К тому моменту, когда на десерт мы попробовали райский тирамису, я чувствовала себя набитой едой.
И более чем слегка подвыпившей.
А это означало, что мой язык развязался больше, чем следовало.
За ужином я говорила очень мало. Разговоры в основном сводились к деловым вопросам, которые меня нисколько не интересовали. Много обыденных вещей, связанных с перевозками и подкупом местных чиновников.
К счастью, мне не пришлось выслушивать разговоры о том, что кого-то избили или убили.
Не обошлось и без нецензурных шуток, которых можно было ожидать от компании двадцатилетних мужчин.
Но у меня возникло ощущение, что, если разговор заходил слишком близко к теме настоящего «семейного бизнеса», Никколо быстро сворачивал его.
И это меня раздражало.
Все это было шоу — фасад, призванный создать иллюзию, что все нормально, хотя это явно было не так.
Я была вынуждена находиться здесь.
И не могла уйти.
Один из сидящих за столом мужчин убил кого-то прошлой ночью прямо у меня на глазах.
И он дал понять, что моей жизни угрожает человек, сидевший прямо напротив меня…
… тот самый, который сказал, что сделает меня своей шлюхой.
Ублюдок, не раз со злостью думала я про себя.
Больше всего меня раздражала его красота.
Какой он могущественный.
Какой богатый, загадочный и опасный.
А я сидела в его доме, ела его еду, надела платье, которое он мне подарил…
Его пленница.
Я была в ярости.
Я ненавидела его.
Отчасти потому, что в моем воображении он был деспотичной фигурой злодея…
… а отчасти потому, что я не могла отвести от него глаз.
Его великолепное лицо…
Его широкие плечи…
Татуировки, видневшиеся из открытой горловины его рубашки…
Дарио, казалось, не замечал меня, хотя время от времени ловил на себе мой взгляд.
Первые несколько раз я виновато отводила глаза, когда он ловил меня.
Но по мере того, как я пила все больше вина, стала воспринимать это как вызов. не сводила с него глаз, как бы заставляя его уступить первым.
Но он никогда этого не делал.
Его глаза впивались в меня, и я начинала чувствовать жар…
Я почти ощущала, как он мысленно раздевал меня…
 
Пока, наконец, не отводила взгляд, испытав неловкость от того, как мое тело реагировало.
Все это не улучшало моего настроения…
И закончилось в конце ужина.
— Я бы хотела завтра покинуть территорию, — объявила я. — Временно.
— Зачем? — спросил Никколо.
— Я хочу посетить церковь.
На самом деле это была уловка, чтобы покинуть поместье. Я хотела не столько посетить церковь, сколько пообщаться с отцом.
А может быть, и вообще сбежать.
— В западном крыле дома есть домовая часовня, — сказал Дарио. — Иди туда.
— Я не могу там исповедоваться, — запротестовала я.
Дарио откинулся в кресле и ухмыльнулся.
— Какие именно ужасные грехи ты совершила?
— Не такие ужасные, как твои, я уверена, — огрызнулась я.
И тут же пожалела об этом.
Ты дура! — подумала я. — Что ты ДЕЛАЕШЬ?!
Все взгляды тут же устремились на Дарио.
Однако его ухмылка не исчезла.
Казалось, его даже позабавил мой вызов его авторитету.
— Я уверен, что если ты попросишь, Бог тебя простит, — сказал он насмешливым голосом.
Я ответила ему также насмешкой.
— Может быть, ты не понимаешь, как все это работает, ведь ты никогда не был в церкви, но мне нужно поговорить со священником.
— Здешние священники еще хуже, чем мы, мафиози, которых ты так презираешь. Поверь, в часовне тебе будет лучше.
— Я хочу…
— Нет, — резко прервал он. — А теперь перестань просить.
Я прищурила глаза и усмехнулась.
— Но я действительно должна покаяться за всю ту ненависть, которую чувствую в своем сердце.
— Ненависть — это ничто. Тебя больше волнует, что ты чувствуешь между бедер.
Как он смотрел мне прямо в глаза, когда говорил это.
Как он заставил меня покраснеть…
Я возненавидела его еще больше.
— Поверь мне, похоть — наименьший из моих грехов, — парировала я.
— Наверное, это правда, учитывая всю ту ложь, которая исходит от тебя.
Я уставилась на него.
— Что?!
— Ты не хочешь идти в церковь, чтобы исповедоваться. Но хочешь связаться со своим отцом, как пыталась сделать сегодня по телефону.
Значит, он знал.
— Все телефоны в доме подключены к центральному коммутатору, — осторожно пояснил Никколо. — Женщина, отвечающая за систему, сказала, что сегодня днем кто-то пытался сделать исходящий звонок. Когда на ее вопрос не ответили, она решила, что это ты.
Я сильно покраснела.
Поскольку чувствовала себя дурой.
Я думала, что была такой незаметной.
А они все знали.
И смеялись за моей спиной.
Глупая деревенская девочка…
Я поднялась со стула с таким достоинством, на какое только была способна.
— Тогда, пожалуй, я пойду в часовню… чтобы избавиться от сидящего здесь мудака.
Это был один из редких случаев в моей жизни, когда я использовала ругательство.
И почувствовала укол вины.
Но это было так приятно.
Дарио холодно улыбнулся.
— Осторожно, девочка. Бог может простить тебя… но я не прощаю ничего.
— От дьявола я меньшего и не ожидала, — сказала я и, повернувшись, вышла из комнаты.
  
Глава 12
 
Подвыпившая и плохо понимающая, где нахожусь, я пробиралась по западному крылу особняка, пока наконец не добралась до часовни в дальнем конце.
Многое в доме было новым или отреставрированным — ванные комнаты, кухня, кабинет. Но другим частям особняка сотни лет: каменные стены, арочные потолки, мраморные лестницы.
Часовня являлась частью здания, оставшейся от далекого прошлого…
И она была прекраснее, чем я могла себе вообразить.
Дверь представляла собой массивную дубовую плиту, на которой были вырезаны сцены из Библии: Адам и Ева, Ной и потоп, распятие. Казалось, что ее мог создать какой-нибудь художник эпохи Возрождения пятьсот лет назад.