Грехи отцов

Ральф с достоинством исполнил ее желание, метко пустив в Питера камнем, после чего прекратилось преследование воображаемого кролика.
— Вы жестоки к животным, — заметила мисс Артур.
— Едва ли. Надеюсь, что я справедлив и к людям и к животным, — мрачно отвечал он. — Хорошо ли вы спали, мисс Артур?
Улыбка исчезла с ее лица, и она пристально посмотрела на него. Но Ральф умел владеть собою.
  
— Благодарю вас, я спала хорошо. Почему вы спрашиваете об этом с таким мрачно-таинственным видом?
— Не я один таинствен.
— Вы говорите загадками, мистер Гэринг.
— В самом деле? Кажется, я всегда прямодушен.
— А меня вы подозреваете в противном?
— Я не сказал этого.
— Но так говорят ваши взгляды и намеки. Что я сделала вам?
Она произнесла это с таким очаровательно умоляющим видом, что Ральф совсем растаял, как он сам сознался после.
— Что я вам сделала, — продолжала она, — что с тех пор, как я вошла в этот милый, счастливый дом, вы всегда смотрите на меня недоброжелательно? В чем моя вина?
— Ваша вина?
— Да. Только раз вы немножко забылись в Кенсингтонском музее и были приветливы со мною, а потом снова впали в прежнюю суровость. Что я сделала вам?
— Это пустой вопрос, мисс Артур. Я не могу осуждать вас, не зная обстоятельств вашей жизни.
— Но все-таки вы осуждаете меня за что-то, — с краской досады вскричала она, сделавшись еще красивее в своем гневе. — Поэтому-то я и спрашивала, что можете вы иметь против меня? С первой нашей встречи в доме миссис Уэльтер вы вооружились на меня. Признайтесь, ведь вы отговаривали миссис Уэльтер от дружбы со мною?
— Не намерен признаваться ни в чем.
— Отказ в признании равносилен признанию!
— По вашей логике, может быть.
— Так скажите мне правду, мистер Гэринг!
— Вы этого желаете?
Нечто в его тоне предостерегло ее о вступлении на опасную почву, и она покраснела.
— Желаю, если только…
— Если только что?
— Ничего, пустяки. Пойдемте в дом, уже звонили к завтраку.
— К завтраку еще не звонили. Так как же, хотите знать правду, мисс Артур?
— Да… нет… право, судя по вашему лицу, это будет какая-нибудь ужасная правда, за которую, пожалуй, мы еще можем поссориться, а этого мне не хотелось бы, — с внезапною мягкостью произнесла она, — так как сегодня я провожу здесь последний день.
— Последний день?
— Да. Завтра я покидаю Англию.
Ральф остолбенел и несколько мгновений не мог выговорить ни слова.
— Вы уезжаете? — спросил он наконец.
— Да. Я должна уехать, — тихо сказала она.
— Надолго?
— Не знаю. Я боюсь… я полагаю, что очень надолго.
— Зачем?
— Это мой долг.
Он посмотрел ей прямо в глаза, она ответила таким же прямым взглядом, потом опустила ресницы и вспыхнула. Какая женщина не сумеет прочесть в глазах влюбленного мужчины его сердечную тайну?
Раздался колокол, призывавший к завтраку.
— Мисс Артур, — поспешно сказал Ральф, — могу я просить вас прийти сюда через час? Мне нужно переговорить с вами.
Смущенная девушка, наклонившись, гладила Питера, чтобы скрыть свое лицо.
— Хорошо, я приду, — тихо отвечала она и быстро направилась в дом.
Завтрак показался Ральфу нескончаемым, и ему досадно было видеть, с каким аппетитом Энид прихлебывала чай и ела яйцо, словно на свете не существовало ни тайников, ни ископаемых свертков, не говоря уже о терзаемых любовью людей, лишенных всякого аппетита и едва отличающих чай от яйца! Но и завтрак кончился, как кончается все, за исключением людского безумия, и он вышел в сад с сигарою в зубах, которую забыл закурить. У него не было никакого определенного плана; он слепо предоставлял все случаю, решившись говорить и действовать под впечатлением минуты. Получасовое ожидание показалось ему вечностью, но когда Энид пришла, он не находил слов и молчал так долго, что наконец она смутилась.
— Вы хотели переговорить со мною? — начала она, храбро идя навстречу своей судьбе.
Ральф взглянул на ее опущенные ресницы и вспыхнувшие щеки и вдруг набрался отваги.
— Я… я хотел просить вас рассказать мне что-нибудь о себе, — отвечал он. — Конечно, это желание довольно странное, и вы совершенно вправе отказать мне, но…
— Поверьте, мистер Гэринг, — мягко произнесла она, видя, что он замялся, — что я с радостью рассказала бы вам все, тайна ненавистна мне столько же, сколько вам. Я часто страшилась минуты, когда мои милые, добрые друзья захотят узнать прошлое приголубленной им девушки, и вот минута эта наступила! Неужели вы думаете, что я не жаждала сама много раз излить мою душу добрейшей миссис Уэльтер, так деликатно избегавшей всяких намеков на мою прошлую жизнь, видя, что мне это тяжело? Что же касается вас, то даже сначала, когда я думала, что вы терпеть меня не можете…
— О, вы знаете, что этого никогда не было! — с жаром прервал ее Ральф.
— Даже тогда я дорого дала бы за возможность объяснить вам мои обстоятельства, разубедить вас в вашем дурном мнении обо мне. И в самом деле, какое основание имели вы думать обо мне хорошо?
— Скажите же мне все теперь! — настаивал Ральф.
— Не сердитесь на меня. Я не могу сказать вам всего. Это касается другого лица.
— Родственника?
— Да. Слушайте, мистер Гэринг, я считаю себя вправе сообщить вам только то, что относится лично ко мне, и вы можете передать это нашим милым друзьям, если найдете нужным. Я прибыла в Англию несколько времени тому назад для выполнения некоторой, для меня священной, обязанности, дав обет хранить глубокую тайну. На пути моем мне пришлось преодолеть много препятствий, но я твердо решилась во что бы то ни стало достигнуть моей цели. С Божиею помощью, это удалось мне, теперь я счастливее, чем была когда-либо в жизни.
— И все это ради другого человека? — спросил Ральф.
— Да, ради другого, — тихо сквозь слезы, отвечала она.
— Ради вашего мужа?
Энид в неописанном изумлении уставилась на него, потом поспешно утерла слезы и рассмеялась.
— О, нет, мистер Гэринг. Такого джентльмена не существует еще, да и вряд ли будет когда-нибудь существовать, — печальнее добавила она.
— Разве вы не намерены выйти замуж?
— Моя жизнь полна иной великой заботы. У меня нет времени для семейных интересов.
— И эта забота никогда не исчезнет?
— Довольно, мистер Гэринг. Я сказала вам все, что могла. Теперь поговорим о чем-нибудь более веселом. Пойдемте гулять.
— Подождите, еще одно слово, — остановил ее Ральф. — Я должен сделать вам одно признание. Думайте обо мне, что хотите, Энид, но я не в силах дольше обманывать вас. Я знаю часть вашей тайны.
Она побледнела как полотно и с ужасом смотрела на него.
— Вы знаете о моем отце?
— Нет. О нем я не знаю ничего, но знаю, что в этом доме было нечто, что вам нужно было достать, и вы достали это сегодня ночью.
Несколько секунд она молчала, отвернувшись от него.
— Как вы узнали? — тихо спросила она наконец.
— Я следил за вами, — сознался Ральф, прескверно чувствуя себя в эту минуту.
— Следили за мною! — машинально повторила она.
— Да. Сначала я случайно узнал, что вы хотите пробраться в погреб, а потом мы видели все, что там происходило.
— Мы! Кто же еще, кроме вас?
— Мистер Уэльтер.
Опять наступила пауза. Лицо Энид приняло жесткое, вызывающее выражение.
— Что же вы видели, скажите!
Ральф рассказал.
— Не судите нас слишком строго, — заключил он, — мы боялись, что вы страдаете сомнамбулизмом или временным умственным расстройством и что с вами может что-нибудь случиться…
— Что же намерены вы делать теперь со мною? — нетерпеливо и резко прервала она его. — Вот, вы знаете, что я унесла из-под плиты вашего погреба какой-то предмет. Может быть, мистер Уэльтер будет преследовать меня?
  
Говоря это, она вся дрожала.
— Энид! Что вы? Какие у вас мысли? Неужели вы думаете, что мы подозреваем вас в чем-нибудь дурном? — горячился растерявшийся Ральф. — Я убежден, что вы действуете по уважительным причинам. У вас есть какая-то тяжелая семейная тайна, в которую, разумеется, без вашего согласия никто не дерзнет заглядывать… — Тут, к великому ужасу Ральфа, Энид закрыла лицо руками и разразилась потоком слез. Понятно, что он сделал при этом: человек, видящий любимую женщину в слезах и не пытающийся утешить ее, недостоин названия мужчины.