Боевой ограничитель (СИ)

— Харон, мне что, по всей станции за тобой гоняться? Это смешно, наконец! — возмутилась Эмили. — Если всё так замечательно, просто дай мне в этом убедиться.
— Убеждайся, — гуль тяжело вздохнул. — Только быстро.
Эмили, привстав на цыпочки, заглянула ему в лицо.
Тонкий и длинный — от середины лба до скулы — лоскут кожи был содран почти начисто; параллельно ране тянулись ещё два узких, но глубоких пореза.
— Ну? — нетерпеливо спросил Харон. — Теперь мы можем идти?
— Десять минут — и пойдём. Скажи спасибо своему тоннельному верхолазу, — Эмили через силу улыбнулась. — У тебя препаршивейшая скальпированная рана.
— Ужас-то какой, — язвительно ухмыльнулся он. — Знаешь, гули немного по-другому устроены. Если бы они могли умереть от заражения крови, они бы… давно умерли от заражения крови. Каждый первый.
— И? Может, мне хочется поиграть в доктора.
— Ну наконец-то серьёзная причина.
— Я быстро, — пообещала Эмили. — Без излишеств, просто промою и перевяжу. Ладно?
Гуль нехотя кивнул. Подошёл к нижней ступеньке эскалатора, уселся на неё.
Эмили метнулась к рюкзаку, вытащила из него аптечку. Ополоснув руки антисептиком — растревоженный шрам заныл под повязкой, ну да и чёрт бы с ним, — подбежала к Харону. Тот закрыл глаза, выражая полнейшую покорность.
Эмили осторожно отвела в сторону слипшуюся от крови прядь волос.
— Это надо срезать, — проговорила она севшим голосом, глядя на тонкую перемычку, на которой держался сорванный лоскут кожи. — Обратно пришивать… не знаю, есть ли смысл. И это будет очень-очень больно, а я не хочу делать тебе больно.
Харон молчал.
Протерев лезвия ножниц раствором карболки, Эмили аккуратно поддела пальцами левой руки окровавленную полоску кожи. Примерилась. Руки не дрожали — не было у них такого права.
— Всё, всё, — прошептала она успокаивающе, откладывая в сторону отрезанный лоскут. — Осталось перевязать — и я от тебя отстану, слово даю.
Эмили вылила на сложенную в несколько слоёв марлю остатки чистой воды и начала вытирать грязь и кровь с лица Харона, злясь на собственные пальцы за неловкость и медлительность. Вроде и помогала отцу в клинике всю сознательную жизнь — а толку никакого. Хотя в Убежище даже самые суровые конфликты обычно заканчивались парой выбитых зубов да несерьёзными порезами. До семнадцатого августа две тысячи двести семьдесят седьмого года, конечно.
Эмили выбросила грязную повязку, потянулась за новой, смоченной в антисептике, — и, стиснув зубы, принялась обрабатывать края раны. Харон замер, крепко зажмурившись и не дыша. Только вена на виске билась под тонкой прозрачной кожей.
— Прости, — чуть не плача, попросила Эмили. — Прости, знаю, что больно. Потерпи ещё немножко.
— Это ведь так мерзко, — процедил он сквозь зубы. — Дотрагиваться до…такого вот. Тебе, должно быть, невыносимо…
Вязь шрамов на сожжённой радиацией коже, мышцы и сухожилия, просвечивающиеся из-под тонкого прозрачного слоя эпидермиса — всё это Эмили прекрасно видела, но это зрелище с самого начала не вызывало в ней ни страха, ни брезгливости, ни жалости. Вот такой уж он есть, Харон. И другим не будет. А значит, проблема заключалась только в одном. Как объяснить Харону, что никакой проблемы нет.
— Господи, так в этом всё дело?.. — её голос дрогнул. — Ну, перестань. Всё хорошо. Я… открой глаза, ну пожалуйста. Ты же такой храбрый и опасный гуль. Просто посмотри на меня. Видишь, я в порядке.
Ресницы Харона шевельнулись. Рыжие ресницы. Золотые.
— Мне стыдно, — глухо проговорил он. — Стыдно, что тебе приходится пачкать руки.
— Харон, — попросила она ласково. — Вспомни, пожалуйста, где ты меня встретил?
— В «Девятом круге».
— В Подземелье. В городе гулей. Я там провела почти месяц, и, наверное, осталась бы жить, если бы не встретила Рейли. И потом, ты правда думаешь, что мне что-то в тебе может быть противно?
— Ты ненормальная, — он обречённо покачал головой. — Ладно. Делай что хочешь. Хоть скальп с меня сними.
— Это как-нибудь в другой раз, — прошептала Эмили. И, повинуясь безотчётному порыву, осторожно дотронулась до щеки Харона внутренней стороной ладони. На секунду, не больше. Но этого мимолётного украденного прикосновения к горячей шершавой коже хватило ей, чтобы окончательно понять: нет. Не неприятно и не страшно. Как угодно — только не неприятно.
  
  *
Харон не обманул — действительно, заживала рана на удивление быстро. Ночью Эмили размотала бинты, ожидая увидеть под ними ужас ужасный, — ничего подобного: не было ни гноя, ни воспаления, а рана наполовину затянулась тонкой прозрачной кожицей. К утру Харон выбросил старую повязку, а от новой отказался, заявив, что если Эмили так уж хочется попрактиковаться в медицине, то он может поймать для неё дикого гуля и хорошенько его отделать.
А к полудню они добрались-таки до супермаркета.
Сначала они увидели трупы. Присыпанные снегом, изувеченные, почерневшие, — Эмили даже не сразу поняла, что это такое. Кто-то просто свалил их в кучу у обочины дороги — на радость тощим воронам, слетевшимся сюда со всей округи.
Что ж, по крайней мере, этот жутковатый знак невозможно было истолковать неправильно. Мертвецы — значит, поблизости обосновались рейдеры. Значит, будет драка.
— Не смотри, — мягко сказал Харон, снимая с плеча рюкзак. — Хватит с тебя кошмаров собственного сочинения.
— Не понимаю, — Эмили устало помотала головой. — Нет, не понимаю. В чём смысл, Харон? Хорошо, ну нужно тебе чьё-то барахло — так отбери. Убей. Но мучить, издеваться — зачем? Зачем рейдеры это делают? Просто потому, что могут?
— Да, — гуль принялся раскладывать боезапас по карманам разгрузочного жилета. — Когда-то давно я бы сказал тебе: всё, что нужно знать о рейдерах — это что они убогие злобные мрази, без которых мир станет чище.
— Но не так всё просто? — Эмили, выпутавшись из лямок рюкзака, поставила его на землю рядом с вещами Харона и потянулась, разминая затёкшую спину.
— Несколько позже я сказал бы, что у них нет особого выбора в условиях примитивной стайной иерархии и недостатка ресурсов. Жестокость — простейший способ самовыражения. Ну и какая-никакая сублимация творчества.
— Ишь ты, — Эмили откинула барабан «Магнума», проверила, все ли гнёзда заполнены патронами.
— Ещё позже я сказал бы тебе, что они так борются со страхом смерти. Умирать страшно, — нет, гранаты не трогай, их я понесу, — и рейдеры, превращая убийства в ритуалы, создают для себя иллюзию контроля над собственной жизнью. Пытаются приручить смерть, стать с ней накоротке.
— Бедненькие.
— Но знаешь что? Всё это нисколько не отменяет моего изначального мнения, — Харон мрачно улыбнулся. — Мрази они, и нечего тут понимать. Ну что, как будем действовать? Эффективно или благородно?
— Благородно? — Эмили приподняла бровь.
— Мы можем дать рейдерам знать о нашем присутствии. Они примутся по нам палить, мы станем отстреливаться. Суть этого идиотского действа в том, что первыми начнут они. Если вдруг для тебя это важно.
— Они уже начали первыми, — Эмили посмотрела в сторону мертвецов. — Сделай что надо. А я помогу.
— Удивительно приятно с вами работать, мисс Данфорд, — Харон одобрительно кивнул.
  *
Что ж, по крайней мере, всё закончилось быстро. Или, с грустью подумалось Эмили, она просто начала привыкать к смертям, перестрелкам и прочему непотребству.
Рейдеры, чтобы укрыться от мороза, засели в офисе директора, не додумавшись выставить охрану снаружи. Связка гранат, брошенная в окно, решила все проблемы. Кроме одной: объект, на который Рейли возлагала столько надежд, ни к чёрту не годился.
Здание супермаркета доживало последние дни: торец раскололи огромные трещины от крыши до фундамента, пол прогнил, генератор, судя по всему, отказал лет сто назад, и даже на складах было хоть шаром покати… Нет, не то, чтобы Эмили считала, что эти рейдеры умерли зря. Они заслужили. Но на душе всё равно было погано.