Агентство "Иллюзия". Возлюбленная для бастарда (СИ)

При дворе не пытались даже создать видимость доброго отношения и уважения к юной жене тогда еще принца. Замуж за короля ее отдали в тринадцать, а спустя год – заговорили о неспособности ее величества родить наследника.
Раньше я не думала об этом, а сейчас задалась резонным вопросом: а как, собственно, она должна была рожать в столь раннем возрасте?
Хотелось верить, что его величество, будучи более чем воспитанным, дождался, пока супруга хотя бы войдет в тот возраст, когда смогла бы принимать его на своем ложе не в ущерб собственному здоровью.
– Оставьте, – все с тем же гортанным акцентом отмахнулась королева. – Я не чувствую в ней угрозы.
И обе женщины снова потеряли ко мне всякий интерес. А я запоздало осознала, что девчушка и нянька – не просто прислуга, а готовые в любой момент броситься на защиту ее величества и его высочества телохранительницы. И, полагаю, еще и советницы, учитывая взгляды, которые они бросали на Кассандру, и ту легкость, с которой она их разгадывала.
– Присядьте, мисс Дерсон, – кивнув на огромную подушку, велела королева. И мне не оставалось ничего иного, как принять приглашение. – Вы совсем не такая, как я вас представляла.
– Боюсь даже предположить, какой вы могли меня представить, – заметив рядом с ее величеством свежий “Сплетник” со снимком Туманной Розы, ответила я. – Вероятно, в вашем воображении я – чудовище?
Королева, сдержанно улыбнувшись, чуть подалась вперед, взяла со столика ещё не остывшую чашку с кофе и проговорила с таким видом, словно доверяла мне страшную тайну:
– За годы, что я провела в этих стенах, мне случалось видеть настоящих монстров. И вы даже при всем своем желании не способны с ними соревноваться, – а после снова откинулась на подушки, взмахнув грациозно кистью. Заиграла музыка и потянуло магией. А я отчетливо занервничала. – Не волнуйтесь, мисс Дерсон, мне просто не хочется быть подслушанной, – призналась ее величество, с нежностью взглянув на малыша в колыбели. – В этих стенах меня не любят. И не желали бы видеть в качестве королевы. Тешились, что я не могу понести. Они даже не подозревали, что наш сын появился от первой же… близости.
– О! – выдохнула я, осознавая, что король действительно не прикасался к жене, пока та не стала взрослой. И уже это вызывало уважение. Как и объясняло наличие любовниц.
– Не радуйтесь так, Адалинда, – легко опустив официальный тон, посоветовала мне королева. – Это не благородство, а желание избавиться от этого брака. Мужчины в этом доме делают все исключительно для своей выгоды.
У меня неприятно сжалось сердце. Чувствовало, видимо, что королева пыталась мне поведать нечто важное. Но я не была уверена, что желаю это слышать.
Но кто бы меня спрашивал?
И снова это тепло, окутавшее плечи, коснувшееся кожи у основания шеи. Магия девчушки никак не ограничивала возможностей Бенджамина. И это меня неожиданно обрадовало.
– Боюсь, ваше величество, ничего нового вы мне этим не поведали. Наш мир в принципе построен на поисках выгоды… – пожав плечами, принялась рассуждать я.
– И какая же выгода вам, мисс Дерсон, в ваших отношениях? – довольно резко перебила меня жена монарха. В прах развеивая мои попытки разгадать ее игру. – В моем родном городе вас бы уже раздели донага, измазали нечистотами и заставили пройтись по всему городу, чтобы всякий знал о вашем падении, – меня передернуло от слов и спокойного тона, которым королева это произнесла. – Но здесь не принято беречь чистоту до брака. Женщины и мужчины вступают в близкие отношения, еще не ведая, готовы ли они связать себя святыми узами. Так какая выгода быть любовницей и демонстрировать это свету?
Я неожиданно поняла, что меня передергивает от слова любовница, когда оно касается меня.
– Возлюбленной, – совсем тихо поправила я, невольно вспоминая слова Стейна.
– Пусть так. Но вы же не думаете, что станете женой? Никто не позволит вам этого! А вы не показались мне глупой.
Мой взгляд метнулся в сторону девчушки, та сдержанно улыбнулась, и я поняла, что мой предыдущий визит не остался вне внимания королевы. И она далеко не так проста, как могло бы показаться.
 
– Разве влюбленная девушка может думать о выгодах? – туманно ушла я от ответа.
– А если бы была возможность? – не оставляла своих попыток королева. – Если бы вы получили гарантии безбедного будущего, на что вы были бы готовы?
Я сделала вид, что задумалась. Ведь надеясь на безбедное будущее, совсем недавно я решилась заключить контракт, который в другое время не подписала бы и под страхом смерти. Но желание получить заработок и независимость затуманили мой разум. Однако я прекрасно понимала, к чему ведет королева. Она подводила меня к самой идее предать Стейна и стать ее человеком. И Бенджи это предусмотрел, даже намекал, чтобы я дала согласие.
Но у меня тоже были принципы. Пусть даже это было практически приказом бастарда, я не могла переступить через них.
– Даже безбедность не гарантирует счастья, если ты не можешь ужиться со своей совестью, – пожав плечами, ответила я.
Королеве не составило труда догадаться о том, о чем я промолчала. И, подумав немного, она спросила:
– Вы действительно готовы бросить всю свою жизнь под ноги Стейну? Даже зная, что от его милости будет зависеть ваше будущее? И все равно непреклонно отвергаете мою попытку вам помочь. Почему, Адалинда?
Нет, в словах королевы не звучало укора, злости, осуждения, она просто пыталась понять. И мне не к месту вспомнилась Иррой. Полагаю, сейчас речь была не обо мне, а о ней. И мне стало жаль эту совсем юную, но уже такую несчастную женщину.
Мне некстати вспомнились слова Освальда, и по спине прошел холодок.
– Боюсь, мне сложно описать вам то, что движет мной, – осторожно заговорила я. – Вероятно, это и называется любовью, – эти слова были скорее частью иллюзии. …Должны были стать, но почему-то стало неловко и жарко щекам. Может, от осознания, что сейчас меня слушал Стейн. Ох… Лучше об этом и не думать даже. – Впрочем, мотивы и выгоды у всех разные. И да… это не всегда чувства, любовь, или хотя бы привязанность. При дворе – это скорее сделка.
– Сделка… – проговорила ее величество, и в ее глазах мелькнуло что-то – не то боль, не то отчаяние. – И разве жена не может предложить мужчине такую сделку?
Слова давались королеве тяжело, и, несмотря на все попытки сдержаться, выдавал ее ставший более явным акцент.
– Жены обычно и не пытаются, – пожав плечами, попыталась я как можно бесстрастней сказать то, о чем незамужней девице знать не положено. – Они принимают многое как данность, как долг, совершенно не пытаясь выяснить, что именно толкает супруга в чужую постель.
Выговорив все это, я постаралась думать об этом отстраненно, чтобы не краснеть. Потому что, по сути, это были исключительно мои умозаключения на основании всего того, что мне случилось узнать, играя мои роли. Сама я далее поцелуев с Аланом так и не зашла ни разу. Хоть он и пытался, но всякий раз я останавливала его, не решаясь на, по его мнению, закономерный и естественный шаг.
– Ясно… – протянула королева, а после вскочила на ноги, заставив тем самым вскочить и своих сопровождающих. – Прошу меня простить, но у меня дела.
Ее истинно ретрегренадская порывистость вызывала улыбку. Но я сдержалась, поднявшись на ноги и изобразив реверанс.
И только удалившись на некоторое расстояние, она остановилась, оглянулась и проговорила не очень громко, но я слышала все отлично.
– Адалинда, вы говорили о выгодах, – она поджала губы, явно раздумывая, стоит ли договаривать, но решилась: – Подумайте, какие выгоды сулит ваша любовь. Потому что эти мужчины… ничего не делают без выгоды.
И ушла – прежде чем я успела даже подумать насмешливое: “Совершенно никаких”.
После этих слов стало действительно неуютно, а все благодушие обстановки развеялось. А что если я просто не знаю всего?
  
Глава 22
 
Покинуть сразу зимний сад я не решилась. Посидев какое-то время, занятая исключительно разглядыванием ненавистных фиалок, постаралась избавиться от ноющего чувства где-то в районе сердца. Не то чтобы для меня корыстность короля и уж тем более бастарда стали каким-то неимоверным откровением, но все же неприятно, когда тебе это разжевывают, как маленькой, с жалостью в глазах. Я вообще терпеть не могу, когда меня жалеют. Может, потому, что любая жалость в этом мире, обращенная на меня, никогда не была искренней.