Ковчег Времени, или Большой побег Рафала из Когда-то в Сейчас через Тогда — и обратно
— Получилось? Как… — Дедушка заглядывает в ванную, смолкает на полуслове, потом тихо восклицает: — Господи, да он же красный как свекла!
— Сама вижу, — ядовито отвечает женщина. — Наверно, нужно было дольше держать, пергидроль не подействовал. Я что, виновата, что у него волосы как щетка? Никогда таких не видела, многие женщины отдали бы все за подобную шевелюру. Ничего не поделаешь, придется снова осветлять. Подождите.
Идет в комнату и возвращается с очередной парой бутылочек.
— Слава богу, у меня есть запас, — сообщает она.
— А ему это не навредит? — с тревогой спрашивает Дедушка. Я все еще смотрю на себя в зеркало глазами, круглыми как блюдечки.
— Н-нет… — неуверенно отвечает женщина. — Я каждые две недели себе осветляю, а иногда и раз в неделю, и ничего.
Она снова велит мне нагнуться над ванной, втирает мне в волосы жидкость из бутылочек, потом обматывает брезентом и полотенцем. Теперь уже не щиплет, а жжет. Палит огнем, как тогда, когда я случайно оперся рукой на кухонную плиту у нас на Сенной. Это было очень давно, а след от ожога остался до сих пор.
— Печет! — говорю я и снова перебираю ногами. Пытаюсь снять полотенце и брезент, но женщина хватает меня за руку.
— Придется тебе потерпеть.
— Не могу!
— Рафал, потерпи, — просит Дедушка.
Я морщу нос и изо всех сил стискиваю зубы. Ощущение и правда такое, как будто голова горит ярким пламенем, как будто с меня сдирают кожу… Я тихонько повизгиваю. Но раз Дедушка просит…
Вернувшись в комнату, я начинаю плакать, потому что больше уже не могу терпеть.
— Расскажи, — спрашивает женщина, держа мои ладони в своих, — во что ты любишь играть.
— Не люблю я играть, — хнычу я в ответ.
— А что любишь?
— Не знаю… Читать люблю. Снимите это с меня!
— Еще немножко, — говорит женщина. — Меня зовут Соня. И я тоже люблю читать. А какие книги тебе нравятся?
— Печет!
— Я знаю. Расскажи, какие книги тебе нравятся больше всего.
— О приключениях. И изобретениях.
— Вот как? А у меня есть одна книжка об изобретениях и фантастических приключениях. Если потерпишь еще чуть-чуть, отдам ее тебе насовсем.
— Дедушка сказал, что мне нельзя ничего брать с собой.
— Эту книжку — можно. Обещаю. Если еще немножко потерпишь.
В коридоре раздается звук. Три коротких звонка, один за другим, а потом один длинный — я слышу их как будто сквозь туман.
— Откройте, пожалуйста, — просит Дедушку Соня. — Это Стелла.
Пожар спускается ниже, я уже чувствую его на загривке и внутри головы. Перед глазами все пляшет и расплывается…
— Ну, здравствуй, — говорит кто-то. — Еле дошла, меня чуть не… Мальчик вот-вот потеряет сознание! Что ты творишь?
— У него такие космы, что двух бутылок пергидроля было мало, — поясняет Соня. — Пришлось осветлять второй раз.
— Ты ему кожу сожжешь! Немедленно в ванную!
Меня хватают под мышки и поднимают. Я ничего не вижу, голова свешивается набок. Кто-то срывает брезент, по моему лбу стекают прохладные струи воды. Я с трудом дышу. Голова страшно болит, но пламя чуть приугасло.
— Посмотри! Ты только посмотри, что ты наделала! — снова раздается незнакомый женский голос.
— Откуда мне было знать? — защищается Соня. — Я всегда держу краску на волосах полчаса и ни разу не обожглась!
— Потому что у тебя шкура как у быка! А это — ребенок! Ну-ка, мальчуган, посмотри на меня.
Я поднимаю лицо и, щурясь, смотрю вверх. Надо мной склонились Соня и еще одна женщина. Даже скорее девушка. Худенькая, с веселыми глазами и черными волосами, зачесанными назад и туго стянутыми на затылке.
— Меня зовут Стелла, — говорит она. — Как ты себя чувствуешь?
— Голова болит, — слабым голосом отвечаю я. — Но сейчас уже получше.
Мне и правда стало чуть лучше — по крайней мере, перед глазами уже ничего не расплывается.
— Я вытру тебе голову, ладно? — спрашивает Стелла. — Постараюсь легонько.
Я медленно киваю. Девушка действительно трет очень осторожно, но мне все равно кажется, что у нее в руках не полотенце, а наждак. Я прикусываю губу и пытаюсь не стонать.
— Что ты с ним сделала! — восклицает Стелла. — Только теперь стало видно…
Они ведут меня в комнату. Дедушка сидит на стуле бледный как мел и держит на коленях футляр со скрипкой. При виде меня он с шумом втягивает воздух, и глаза его стекленеют. Я смотрюсь в зеркало на двери шкафа. Теперь волосы уже не красные. Они оранжевые — как сердцевина тыквы. Однажды пани Брильянт купила тыкву. Когда она ее разрезала, мякоть была почти такого цвета, только менее яркая.
— Не удивлюсь, если окажется, что он светится в темноте, — заявляет Стелла. — У тебя есть сода?
— Есть. — Соня подходит к шкафу и вынимает оттуда банку.
Стелла вытряхивает на ладонь горстку соды, а затем осторожно насыпает ее мне на лоб и над ушами. Пальцы у нее прохладные.
— Должно помочь, — говорит она. — Хорошо бы посыпать весь ожог полностью, но тут не выйдет. Ну и густые у него волосы!
— Как щетка, — кивает Соня.
— А заражения крови у него не будет? — хрипло спрашивает Дедушка.
— Надеемся, что нет, — вздыхает Стелла.
Боль становится чуть менее мучительной. Я тяжело дышу, как будто пробежал улицу из конца в конец и обратно, но сердце бьется спокойнее.
— Мы отправимся утром, — решает Стелла.
— Это невозможно! — протестует Соня. — Я уже обо всем договорилась. Возле «вахи» [8] дежурит Лютек, он вас пропустит. Но его смена кончается в шесть утра.
— Мы не будем рисковать, — мотает головой Стелла. — Если нас заметят ночью, то сразу схватят. Вы же видите, какое у мальчика лицо, да еще и эти волосы… Мы пойдем днем — днем будет шанс. Никто не поверит, что мальчик убегает из гетто с такой шевелюрой, это настолько абсурдно, что просто невозможно. Прятаться надо на самом видном месте. Проще всего было бы выбраться через Суды [9], но сейчас нельзя — не получится пройти незаметно, все будут обращать на него внимание.
— Может, повязать ему платок? — предлагает Соня. — Или дать шапку побольше…
— Есть другой способ.
— Какой? — встревоженно спрашивает Дедушка.
— Мы пойдем мимо дома Арбайтсамта [10], через маленький мостик на высоте второго этажа. Там есть неохраняемые ворота. То есть там не будет ни немцев, ни полиции. Есть охранник, но с ним можно договориться.
— Так вы выйдете с другой стороны, — возражает Соня. — Тебе придется идти через полгорода до моста.
— Справимся, — заявляет Стелла, потом бросает взгляд на Дедушку и спрашивает: — Или вы передумали?
Дедушка некоторое время молчит, сцепив руки на футляре скрипки. Потом наконец мотает головой и твердо говорит:
— Все уже решено. Только вы пообещайте мне, что сделаете все, чтобы он… Чтобы добрался.
— Обещаю, — вздыхает Стелла. — Но сейчас от моего обещания мало что зависит. Который час?
— Почти десять.
— У тебя есть что поесть?
— Сейчас принесу. Пойдемте со мной, пожалуйста. — Соня кивает Дедушке, тот встает и идет за ней на кухню.
— Ну как? — спрашивает Стелла.
— Чуть получше, — говорю я.
— Хорошо. Надо придумать тебе историю.
— Какую историю?
— Такую, чтобы ты мог ее рассказать, если вдруг нас поймают.
— Морлоки?
Стелла смотрит на меня, удивленно хмурясь.
— Какие еще мор… — И вдруг, догадавшись, прыскает со смеху: — Ах, морлоки! Из книги Уэллса, да?
Я киваю.
— Ну вот, — продолжает она. — Надо придумать сказочку для морлоков. Тебя будут звать Рафал Мортысь. Живешь ты в Груйце. Твоя мама уехала в Лодзь, а папа… Папа погиб на фронте. А ты едешь на Гоцлав к тете Хане.
Стелла сочиняет дальше: где я жил ТОГДА, к кому поехала моя мама и как ее зовут. Я стараюсь все запомнить. Возвращаются Соня с Дедушкой, они несут большой поднос, а на нем — хлеб и сыр. И кусочек колбасы! И свекла, маринованная в уксусе, и огурцы! Я нигде не видел столько разной еды одновременно, кроме как в витрине гастронома на Твардой. Я ем и ем, голова болит уже не так сильно. Стелла — она играет в театре — рассказывает всякие смешные истории. Я сижу на топчане, прижавшись к Дедушке, смеюсь и забываю, что сегодня моя последняя ночь в Квартале. Этот вечер вдруг становится одним из самых лучших на моей памяти. Лишь потом, через несколько дней, я понимаю, что Дедушка вернулся в комнату без скрипки. И только тогда до меня доходит, что он обменял ее на мой побег из Квартала.