Лэнс Армстронг, «Тур де Франс» и самый громкий скандал в истории спорта

Мы знали, что Лэнс нас не любит. Он называл Рида никчемным журналистом и даже отпускал комментарии по поводу его внешности. Ванессу он тоже недолюбливал, хоть и не выражал это так открыто; он считал ее навязчивой и дотошной.
У него было свое видение того, как использовать прессу в своих целях. Когда в декабре газета Sunday Times подала на него в суд, он полетел на гавайский остров Майи, чтобы пообедать со своей старой знакомой Опрой Уинфри на ее большом ранчо. Несколькими месяцами ранее Опра позвонила ему с предложением дать интервью для ее собственного кабельного канала, который, понятно, боролся за рейтинги. Тогда он ответил, что не готов говорить. Теперь сам предлагал встретиться на праздниках. Опра надеялась, что ей удастся договориться с ним об интервью на камеру, и специально осталась еще на несколько дней на Гавайях, чтобы встретиться с ним.
Разговаривая с Опрой в ее большом доме, Лэнс понял, что ему легко делиться с ней своими тревогами. Он вдруг подумал, что наконец готов признаться во лжи. Его первым шагом на пути к реабилитации в глазах общества могло стать участие в январском шоу Опры.
Он полагал, что, если во всем публично признается, американцы его поймут, простят и отвернутся от Антидопингового агентства. Это, по его мнению, было единственной возможностью вернуться в спорт. Публичное признание также могло облегчить жизнь его детей. На том вечере, который Лэнс и Анна провели вместе с Адамом Вилком и его девушкой, Армстронг говорил о том, как давит на его детей вся эта допинговая шумиха. Он рассказал Адаму, что его сын Люк подрался на автобусной остановке с другим школьником, когда тот начал его дразнить: «А твой папа принимает допинг! Твой папа принимает допинг!» Если Лэнс придет к Опре, он сможет впервые откровенно поговорить с детьми.
Он полетел домой обсудить с адвокатами такой план.
Его юристы были категорически против телевизионного интервью. Учитывая все те юридические проблемы, которые на него свалились, они находили это безрассудством. Единственная надежда Лэнса противостоять всем искам состояла в том, что стороне истца еще нужно было доказать, что он принимал допинг. Своим открытым признанием он подпустит врагов к своему капиталу, который и без того уже был под угрозой.
И тем не менее Армстронг считал, что интервью – лучший вариант, единственный способ восстановить репутацию и вернуться в спорт. Для него это было важнее всего. Он сказал Опре, что готов с ней встретиться.
В январе Армстронг прилетел в Остин, чтобы поговорить перед интервью со своими старшими детьми, бывшей женой, семьей и друзьями. Люку он сказал, что в последние годы о нем ходило много слухов, что его подозревали в употреблении допинга, а он все отрицал, но слухи были правдой. Он сказал ему: «Не защищай меня больше. Не надо». Люк ответил, что любит его: «Ты мой отец, это ничего не изменит».
Интервью было назначено на 14 января. По пути в отель, в котором проходила съемка, Лэнс зашел в фонд Livestrong, где в срочном порядке были собраны все сотрудники для встречи с основателем фонда. Не признавая того, что он прежде лгал, он извинился перед сотрудниками за тот моральный ущерб, который нанесли им скандалы. Кое-кто из собравшихся плакал. Сам Лэнс был немного растерян. Некоторые благодарили его за создание фонда, даже несмотря на его бесконечную ложь.
Интервью с Опрой продолжалось два с половиной часа. Юристы Армстронга ждали его в гримерной и смотрели прямую трансляцию происходящего. Отснятого материала оказалось так много, что продюсеры решили разбить его на два выпуска. Первый выпуск длительностью полтора часа показали вечером в четверг. Второй часовой выпуск – на следующий день. Для Опры было чрезвычайно важно сохранить информацию в секрете, поэтому кассеты с записями она повезла в самолете на студию лично.
Опра и Лэнс сидели в креслах рядом друг с другом, интервью началось с драматической ноты. Ведущая попросила Армстронга ответить «да» или «нет» на ряд вопросов. На первый вопрос: «Вы когда-нибудь принимали допинг?» – он ответил: «Да». Опра по порядку задавала вопросы, принимал ли он когда-нибудь ЭПО, гормон роста, тестостерон, кортикостероиды, делал ли переливания крови. Он отвечал «да» на все вопросы. Этим Опра хотела сразу внести ясность в разговор; все остальное шоу было посвящено подробностям.
 
Вторая часть интервью – та, где Лэнс должен был рассказать историю в деталях, – с треском провалилась. Он не раскаивался в том, что ему пришлось принимать допинг, обвинял во всем структуру велоспорта. Преуменьшал значимость своих поступков, утверждая, что в среде велогонщиков допинг – привычная практика: «Это как признаться, что у нас в колесах был воздух, а в бутылках – вода. Это часть работы». Он заявил, что его допинговая схема не давала ему нечестного преимущества, что это было просто уравнивание шансов.
Лэнс настаивал на том, что не принимал допинг после своего возвращения в спорт в 2009 году, сказав, что его бывшая жена Кристина – «религиозный человек» и что она поддерживала его в решении вернуться в спорт только при условии, что он будет соревноваться чистым.
Он не давал развернутых ответов, не впутывал других, не признал, что имела место история в госпитале в 1996 году, рассказанная Бетси Эндрю. Когда Опра спросила, зачем он тогда в течение многих лет нападает на Бетси, он обернул все в неловкую шутку. Самодовольно улыбаясь в камеру, он сказал, что попросил у Бетси прощения за то, что называл ее чокнутой сучкой, но зато жирной не называл ее никогда. Опра юмор не оценила.
О Кристине он не рассказал никаких подробностей, кроме того, что она знала про допинг. Он просто сказал, что она «не была любопытной», добавив, что, «возможно, просто не хотела знать».
Большинство людей были потрясены тем, что Армстронг не раскаивается. Слово «социопат» журналисты в своих статьях применили к нему не единожды.
Интервью посмотрели в эфире более трех миллионов человек. Это был второй по количеству просмотров передачи результат за два года существования ее канала. Однако многие не стали смотреть вторую часть, и на следующий день зрителей было уже меньше двух миллионов.
Когда программа вышла в эфир, Лэнс был уже на Гавайях. Ему удалось немного отвлечься от своих неудач. В тот вечер, когда выходила вторая часть интервью, Армстронг отправил письмо другу. Ни облегчения, ни раскаяния он не испытывал. Только злость, писал он, на Антидопинговое агентство. «Когда-то им придется признать (как это сделал я), что они лгали, запугивали и преувеличивали», – продолжал Лэнс. Он надеялся, что его признание восстановит его репутацию в глазах людей, но эффект оказался прямо противоположным.
Люди, которые знали Лэнса лично, неоднозначно отзывались об интервью. Звезда триатлона Крисси Веллингтон, с которой они были дружны, сказала, что зла на Лэнса за то, что он так запросто рассуждает о допинге. Она сожалела, что попросила его написать предисловие к американскому изданию ее автобиографии [36]. «Если у вас есть такое издание, пожалуйста, вырвите из книги предисловие», – сказала она в одном из интервью.
Передача разозлила Тревиса Тайгарта и Билла Бока, в основном потому, что Лэнс отрицал употребление допинга после своего возвращения в спорт в 2009 и 2010 годах. А у Антидопингового агентства были веские доказательства обратного: в образцах его крови обнаружились следы допинга, а также у них на руках имелась переписка Лэнса с сыном Микеле Феррари – Стефано. Эта переписка, полученная Антидопинговым агентством от итальянских прокуроров, расследовавших дело Феррари, показывала, что Лэнс искал сотрудничества с врачом не только по возвращении в велоспорт, но также во время занятий триатлоном. Тайгарт был возмущен, что Лэнс прямо отрицал попытку дать взятку Антидопинговому агентству в 2004 году.
Интервью вызывало больше вопросов, чем давало ответов. Лэнс ничего не сказал о тех, кто его прикрывал: о Брюнеле, Визеле, Стэплтоне, Оховице. Он ничего не рассказал о связях с Международным союзом велосипедистов, хотя именно за счет своего влияния на руководство этой организации смог на протяжении пятнадцати лет избегать положительных результатов анализов.