Дом моей матери. Шокирующая история идеальной семьи
У нас установился собственный порядок: мы просыпались около шести или половины седьмого, и из комнат раздавались звуки пианино, скрипки и арфы – все репетировали. Потом мы спускались на кухню, где Руби варила овсянку или жарила яйца. Иногда за завтраком мы читали Писания, потому что вечера были заняты разными кружками.
Мы сами собирали себе ланчи в школу – ежедневное упражнение на ответственность и самостоятельность. Помню, как я смотрела на братьев и сестер, встающих на цыпочки, чтобы дотянуться до кухонного стола: они делали сэндвичи и выбирали фрукты.
– Только так и можно вырасти ответственным взрослым, – повторяла Руби.
Дальше мы отправлялись в школу. Руби никогда нас не подвозила: дорога до школы была еще одним ежедневным упражнением в самостоятельности, которое, как ей казалось, помогало в воспитании характера. Из-за разницы в возрасте мы посещали разные школы и шли разными путями. Некоторые садились в автобус, гремящее желтое чудовище, которое поглощало нас каждое утро и выплевывало каждый вечер. Я на тот момент должна была добираться до школы пешком. Идти было около полутора километров, которые тянулись бесконечно в морозные утра, когда ледяной ветер задувал под куртку. Я шла быстро, иногда сбиваясь на бег, и рюкзак стучал по спине.
Однако в дни рождения Руби баловала нас, забирая из школы на машине. Радость от вида ее машины в очереди к подъезду от сознания того, что не придется тащиться домой пешком, была лучше любого подарка. На один день мне доставалась мама, какую я всегда хотела, – внимательная, заинтересованная, заботливая.
Мы редко приглашали друзей к себе. Не то чтобы нам запрещалось приводить в дом гостей, просто сама атмосфера не способствовала таким посещениям. Тесные комнаты, постоянное присутствие братьев и сестер, вечная раздраженность Руби естественным образом препятствовали дружеским визитам.
Большинство моих братьев и сестер нашли выход – общаться с соседскими ребятишками и играть на улице. Так было безопаснее и проще, и чужие не вовлекались в нашу сложную семейную жизнь. Лично мне сама идея пригласить друзей казалась странной и неуместной. Не то чтобы у меня вообще не было подружек, но не хотелось смешивать школьную жизнь с домашней, внушавшей ощущение тревоги, причину которой я не могла выразить словами.
На следующем месте по важности после школы стояли семейные ужины, хотя по мере того, как мы росли, устраивать их становилось все сложнее. Домашние задания мы обычно делали на кухне, потому что рабочие столы не помещались в наши крошечные спальни.
На телевизор времени почти не оставалось, да и большинство передач считались неподходящими для нас. У меня до сих пор есть пробелы в области популярной культуры. Но мне позволялось смотреть «Губку Боба Квадратные штаны» и «Симпсонов»; оба мультика мне очень нравились. Еще мы любили вместе, всей семьей, смотреть кино. Это стало общим способом справляться с напряженностью и находить успокоение. Мы собирались в гостиной, мерцающий свет экрана отбрасывал мягкие отблески на наши лица, и на пару часов в доме воцарялся мир.
«Холодное сердце» и фильмы про Гарри Поттера были у нас самыми любимыми. Я предпочитала «Гарри Поттера и Орден Феникса», пятую часть серии. Было нечто экзотическое в потаенных уголках Лондона и в секретной штаб-квартире Ордена. Но больше всего мне нравилась история профессора Долорес Амбридж – властолюбивой и беспощадной садистки и тиранши, встречающей отпор и терпящей поражение.
У Руби в фильмах про Гарри Поттера тоже имелся любимый момент, из «Принца-полукровки». Это была сцена, где Дамблдор в ответ на обвинение в использовании запрещенной магии на территории Хогвартса отвечает просто: «Есть привилегии в том, чтобы быть мной». Мысль о том, что можно стоять выше правил, явно была близка моей матери.
В тот период, вступая в подростковый возраст, я заметила у себя новую привычку: до крови щипать себя за губы. Нервный тик, возникший словно из ниоткуда, быстро стал у меня постоянным. Я смотрела на себя в зеркало и видела на губах болячки. Я пыталась их маскировать, понимая, что Руби будет в гневе.
– Посмотри на свое лицо, Шари! – кричала она. – Тебе необходимо прекратить. Никто не захочет на тебе жениться, если у тебя весь рот будет в шрамах!
По ночам я молилась, чтобы у меня были идеальная кожа и красивое лицо – ведь без них я не найду себе мужа. Однако были ли тому причиной гормоны или накопившаяся нервозность от жизни под одной крышей с Руби, моя тревога обострилась как никогда. Мне требовался какой-то выход, какой-то способ выразить свои чувства. Тогда я по-настоящему увлеклась ежедневным ведением дневника.
Дневники – один из важных элементов мормонской веры; вести их – священная обязанность, ведь так мы свидетельствуем руководство Божье в нашей повседневной жизни. Нас учат, что наши личные истории послужат заветом для грядущих поколений, духовной картой, которая укажет потомкам путь.
Каждый вечер, без исключения, Руби обходила наши комнаты, напоминая:
– Ты уже записал, чем мы сегодня занимались? Не забудь упомянуть ту смешную фразу, которую сказал твой брат!
Мы следовали этому ежевечернему ритуалу с разной степенью энтузиазма. Я определенно была самой постоянной хроникершей из всех братьев и сестер.
В эти молчаливые минуты перед сном, склонившись над дневником в приглушенном свете лампы для чтения, я могла быть собой. Я выплескивала на бумагу свои тревоги и страхи, недовольство родителями, подростковые волнения и новые чувства, которые испытывала в отношении мальчиков.
Мама и папа сегодня вечером позвали меня к себе в комнату. Они сказали, что проблемы с друзьями в школе – моя вина. Сказали, что со мной невесело, и поэтому у меня нет друзей. Возможно, они правы. Потом они сказали, что я специально раздражаю всех членов семьи. Но правда в том, что мне не нравится находиться с ними. Руби и Кевин сами раздражают меня.
Меня, наконец-то, пригласили на вечеринку. Приглашение получить очень трудно, и я ужасно обрадовалась и подумала, что мама с папой порадуются тоже, потому что всегда говорят, что у меня мало друзей. Вместо этого они сказали, что я не пойду на вечеринку, если там будут мальчики, а это означает, что я остаюсь дома. Я так злюсь! Неужели они не видят, что я расту?! Я больше не их маленькая девочка. Я могу решать сама!
Еще я часто злюсь на маму. Когда она зовет меня заниматься на фортепиано, то обещает не кричать, но к концу урока кричит так, что срывает себе голос. Она такая нервная, напряженная и злая, что просто невозможно расслабиться или порадоваться рядом с ней. А вот папа веселый, забавный и хорошо справляется со стрессом. Ясно одно: я папина дочка.
Мама очень увлеклась одним местом под названием Военная Академия Вест-Поинт и теперь наказывает нас, как солдат, упражнениями. Например, сегодня она разозлилась на нас с Чедом, что мы не убрали свою одежду, и наказала, заставив обежать вокруг квартала пять раз. Потом за ужином Чед отказался помогать мне убирать со стола, и Руби заставила нас обоих отжиматься – Чеда за то, что не исполнил свои обязанности, а меня за отсутствие лидерских качеств.
Я мечтала о маминой поддержке, ее советах, ее дружбе в это нелегкое время взросления. Но Руби держала эмоциональную дистанцию, как будто теплые чувства могли подорвать ее авторитет. «Помни: я тебе не подруга, я твоя мать, – говорила она, когда я спрашивала, почему мы не делаем чего-нибудь вместе, как другие девочки с их мамами. – Моя задача – подготовить тебя к этому миру. Когда станешь взрослой, мы сможем быть друзьями». В конце концов я прекратила попытки сблизиться с Руби и делилась своими чувствами только с дневником.
В этой эмоциональной пустыне я находила утешение в литературе и истории – у Чарльза Диккенса, Джейн Остин и Достоевского. Писатели стали моими друзьями, помогая понять жизнь, семью и любовь, которую я не получала от матери. Художественная литература давала возможность сбежать от реальности, прожить тысячи жизней под обложками книг, но по-настоящему мое сердце и разум увлекал нон-фикшн. В первую очередь я интересовалась историей – особенно Второй мировой войной. (В средней школе я прочла больше ста книг о Второй мировой, и учитель поручил мне преподать эту часть программы, потому что я знала о ней больше него.)