Переход (СИ)

— А как называется та сгоревшая веска, где я со старшиной Степаненко встретился?
— Никак она не называется. То есть кто знал, тех уж, похоже и нет, а на карте она отмечена как веска приреченская номер два.
— Вот там и поживу пока, в Приреченской. Ну, как ее окончательно мы освободим. Речка — это хорошо, можно рыбу ловить и с голода не умирать, а все прочее — и выстрою, и сделаю.
— Ну смотри, а то капитан Акулич уже рапорт написал с просьбой принять тебя сыном полка и на довольствие поставить…
— Довольствие — это, конечно, неплохо. Но объедать наших бойцов я не хочу и не буду, а воевать… я же сказал, что воевать я пока заканчиваю.
— Ну смотри, орденоносец ты наш… уже Воронов. Но если передумаешь, обращайся! Даже если сильно потом передумаешь…
Передумывать Алексей точно не собирался, он уже составил собственный план дальнейшей своей жизни здесь. То есть в этой реальности, и менять его точно бы не стал. Потому что в голове своей он очень много всего для страны полезного притащил — но только «в голове», а чтобы это полезное реализовать, нужно было хотя бы в живых остаться. А на фронте от действий человека зависит все же не очень и много, ведь от бомбы или снаряда увернуться всяко не получится. Люди ведь очень хорошо научились воевать — и, в том числе, придумали очень много всякого полезного именно для сохранения жизни собственных бойцов. Ну и что? В каждой новой войне количество жертв лишь увеличивалось — потому что те же самые люди придумали еще больше всякого, чтобы бойцов уже вражеских побыстрее (и, главное, подешевле) убить.
Способов убиения или зашиты от убиения Алексей помнил много, он вообще очень много всякого помнил. Ведь его специально учили и запоминать очень много всякого, и — что тоже очень важно — в нужный момент эти воспоминания вытаскивать на поверхность…
Когда он, больше смеха ради, позвонил по запомненному номеру телефона, он все еще считал случившееся каким-то розыгрышем. Ну мало ли, допустим ему кто-то хохмы ради незаметно внушил этот номер, а во сне он и «вспомнился». Или — как сообразил парень уже после звонка — кто-то такую провокацию устроил чтобы отцу навредить, ведь Павел Воронов работал на совершенно секретном предприятии и звонок за рубеж с домашнего телефона мог соответствующие органы насторожить. Однако, похоже, народная молва о том, что «товарищ майор» прослушивал каждый телефон в стране все же была из разряда детских страшилок — и никто отца Алексея «трясти» по поводу звонка не стал.
Отца никто не стал беспокоить, а вот самому Алексею позвонила какая-то тетка и на хорошем русском языке сообщила:
— Вы позвонили по известному вам номеру телефона, и мне поручено вам кое-что передать. Когда вас можно застать дома?
Вообще-то были осенние каникулы, но на улице погода была просто отвратительной, так что бездельничающий старшеклассник просто сидел дома и главным образом читал книжки. Об этом он звонившей тетке и сообщил, а она в ответ сказала, что принесет ему «передачку» в течение получаса. И принесла, непривычного вида большой конверт из плотной желтой бумаги принесла. Даже два конверта, но — предварительно уточнив, что открывший ей дверь очень молодой человек действительно является Алексеем Вороновым, поинтересовалась, говорит ли он свободно по-английски и, получив отрицательный ответ, протянула ему конверт с надписью «NO», уточнив при этом:
— Я не знаю, куда вы звонили и мне запрещено не только спрашивать вас об этом, но даже слушать вас, если вы начнете рассказывать и расспрашивать уже меня. Я не знаю, что находится в конверте. Мой работодатель поручил мне лишь передать конверт вам и передать его просьбу прочитать то, что в нем находится, в ближайшее время. Спасибо за то, что согласились встретиться со мной и что выслушали меня. Всего вам хорошего!
Письмо, лежащее в конверте, Алексея очень заинтересовало:
«Товарищ Алексей, вы побывали в интересном месте, и я готов стать вашим гидом в следующем путешествии. Но я говорю лишь по-английски, а вы, раз вы читаете это письмо, английским не владеете. Но у вас в России есть очень хорошие учителя, в Академии Дзержинского, и они могут вас научить английскому буквально за месяц: они за месяц научили ваших космонавтов, летавших с американцами. Такая учеба будет трудна, это тяжелая работа — но вы за эту работу в любом случае получите хорошую оплату, в размере ста фунтов в сутки в пересчете на ваши рубли. Если вы согласны, позвоните по известному вам номеру и сообщите об этом. Всего хорошего, а за труд по прочтению этого послания прилагается ваша оплата, не зависящая от вашего согласия учиться. Всего хорошего, Вирджилл Торнтон».
  
Четыре сиреневых бумажки пока еще представляли собой довольно приличные деньги. Правда, этот Вирджилл, похоже, не представлял, что пишет он еще школьнику, причем отпетому троечнику… но с такой оплатой несколько лишних троек или даже двоек ни малейшего морального ущерба не нанесут — и Алексей снова набрал знакомый номер.
Примерно месяц ничего не происходило, и парень уже снова стал склоняться к тому, что это была чья-то странная шутка — но в начале декабря ему сначала позвонила какая-то женщина, а затем и в гости к нему приехала. Откровенно удивилась, когда Алексей сообщил ей, что разговор шел именно о нем, но все равно показала свои документы (включая диплом доктора медицинских наук) и пригласила школьника на «интенсивное обучение». Причем именно в Академию Дзержинского, где был создан специальный центр для такого обучения. Еще раз она зашла уже вечером, о чем-то долго говорила с родителями Алексея, затем сказала школьнику, что занятия начнутся в начале января…
Судя по тому, что рассказала ему мать, его «выбрали по какой-то международной программе» и отказываться нельзя, так как родители за эту «программу» получили четыреста пятьдесят рублей. А в школе какие-то чиновники уже договорились о том, что парень две недели на уроки ходить не будет — что было нетрудно, так как учителям было вообще наплевать, с какими отметками и с какими знаниями отпетый троечник эту школу закончит.
Спустя два дня Алексеяч снова навестила «первая тетка» и передала ему еще один конверт:
«Парень, мне сказали, что ты еще школьник, и это замечательно! Я потом тебе сам объясню почему. Но чтобы ты понял объяснения, тебе нужно будет усердно учиться — а там это делать будет не особо и просто, отчисляют оттуда по очень многим причинам. Но если тебя за что-то захотят отчислить, ты будешь знать за что — и уже знаешь, что в таком случае делать. Успеха! Вирджилл».
Учеба в Академии была действительно очень напряженной, там на восемь курсантов было четверо преподавателей языка, четверо врачей и человек десять «обслуги», причем в роди обслуги работали офицеры в званиях не ниже капитана. И график учебы был настолько напряженный, что «курсантов» даже домой не отпускали и учили чуть ли не круглосуточно. Алексей за три недели учебы трижды воспользовался переходом: когда его хотели отчислить на второй уже день из-за провала в каком-то психологическом тесте, которые дважды в день проходить требовалось, когда он всерьез так разосрался с одним из курсантов, до драки разосрался… но после того, как Алексей ситуацию обдумал в переходе, отчислили уже этого курсанта. А третий раз ему пришлось воспользоваться переходом из-за того, что Наталья — как раз этот доктор медицины и более чем профессиональный психолог — как-то заметила, что Алексей «выбивается из общего графика на пару дней» и очень захотела его «отдельно поизучать после завершения курса». Пришлось «вернуться» и очередной тест пройти так, «как психологи и ожидали». А еще через три недели Алексей впервые встретился в Вирджиллом и выяснил, с чего этот толстый англичанин так о нем заботиться стал…
Точно в срок началась операция по освобождению Витебска, и спустя четыре дня Алексей перебрался в «деревню Приреченскую», где рота, в которой служил старшина Степаненко, за день поставила вокруг печки избу. Хорошую такую избу, хотя и из сырого леса — но они и окна застекленные в ней поставили, м даже крышу покрыли алюминиевыми листами (и то, и другое было взято со сбитого Ю-52, валявшегося неподалеку — то есть на машине туда можно было доехать часа за два). Избу солдаты не благотворительности ради поставили, рота в атаку ходила, одев сделанные Алексеем бронежилеты — и за четыре дня боев рота потеряла убитыми лишь двоих. А сам старшина Степаненко, которому вражеская пуля попала в щиток, прикрывавший причинное место, чуть ли не больше всех на стройке старался. Бронежилеты Алексей нашил из вконец испорченного обмундирования, отправляемого в банно-прачечный взвод полка (с помощью работавших там женщин, конечно), а плитки к жилету нарезал в основном их щитов разбитых вражеских и советских пушек. Тяжеловаты получились жилеты, но народ — в особенности тот, кого эти щитки от пули спасли, это крупным неудобством не счел. А вот отблагодарить того, кто их спас от ранений или даже от смерти, сел совершенно необходимым.