Переход (СИ)
— А ты на лошади ездить умеешь? Без седла?
— Могу.
— Значит, телегу с этими — в болото, девочку на лошадь. Сколько можем — так пройдем, а потом придется ножками. Ты уж, девочка, извини, но домой тебе точно нельзя: вернешься — так полицаи всю семью твою поубивают. Пока нельзя, а скоро здесь уже наши будут, мы тебя домой вернем. Я лично тебя домой отвезу. Баймаков, девочку пока покарауль, мы скоро…
Болотце было небольшим, но солдаты — вероятно, уже имевшие опыт чего-то похожего — сняли с телеги колеса и их утопили, а остов телеги кинули на манер мостков. Ну и грязью измазали, так что при беглом осмотре и на сказать, что тут телега спрятана. А девочку усадили на лошадь и, как и прежде, легкой трусцой пообедали к железке. Немного до нее не доходя остановились, передохнули — и когда на землю спустились густые сумерки, железную дорогу «форсировали». И встали на ночевку.
Но спать пришлось недолго, дальше отряд пошел еще в предрассветных сумерках — и к очередной дороге вышел уже часов в семь. Вроде довольно рано, но перейти на другую сторону стало трудновато: от леса до дороги тут было метров сто, а на другой стороне до мелколесья оставалось еще метров триста — но их видневшейся вдали деревушки, где-то в километре от того места, где остановились советские бойцы, выходила немецкая автоколонна.
— Да, тут мы надолго застряли, — недовольно произнес лейтенант Акулич, — у того леска деревня вообще в двуустах метрах, а здесь пройти всяко не успеваем: машины быстро едут.
— Сейчас я им устрою небольшую замятню, — отозвался Алексей, разглядывая выходящие из деревни машины в оптический прицел. Ему это прицел ПЕ Акулич выдал, когда увидел, как парень стреляет — но как его вообще к карабину присоединить, Алексей так и не понял и таскал его в кармане. — Я скажу когда бежать, только вы уж бегите изо всех сил, на вас вообще никто внимания не обратит.
Он аккуратно прицелился, нажал на спуск. Затем передернул затвор, выстрелил еще раз:
— Все, бежим! Минута у нас точно есть!
Спорить с парнем никто не стал, и так было видно, что колонна остановилась — и все рванули изо всех сил. А когда отбежали уже на километр с лишним, Акулич поинтересовался:
— А чего ты был так уверен, что на нас внимания не обратят?
— Да я там «хорьх» подстрелил, то есть наверное того, кто в нем сидел. А в «хорьхе» у немцев не каждый полковник хоть раз в жизни прокатиться смог. Ну а звука они не слышали, решили, что откуда-то рядом стреляли, и все только вокруг себя и глядели.
— Да уж, а ты в этот «хорьх» из карабина за километр попал? Ну ты и стрелок, Херов, — и сам рассмеялся получившемуся каламбуру. — Ладно, через вторую железку перейдем — и, считай, уже дома. А перейдем легко, по ней уже третий месяц никто не ездит, и охрану сняли: дорога-то к нам ведет, так что они просто рельсы поснимали возле фронта…
По фашистам и полицаям Алексей стрелял совершенно спокойно, вообще не волнуясь. Поскольку ему это было не впервой: когда ранили старшего сына, он и сам пошел добровольцем — и тогда численность новых фашистов успел прилично так подсократить. И дальше бы сокращал — но все же возраст, трудно организму военные нагрузки переносить — и микроинфаркт отправил его домой. Но это было давно — даже по меркам перехода давно, однако навыки Алексей не растерял. Да, он бы предпочел пользоваться Винторезом, но и карабин Мосина тоже для такой работы подходит неплохо…
Остаток дороги домой они прошли вообще никого не встретив (конечно, специально такой путь выбирая) и уже вечером Алексей был в десятке километров от линии фронта: именно там располагалась база спецназа. Возраст защитил его от необходимости писать «рапорт о выполнении задачи» (который каждый спецназовец писал отдельно) и ему удалось по-настоящему выспаться. А утром, причем уже часов в десять Акулич потащил его с собой к начальству: то, что было отмечено в рапортах группы, это начальство заинтересовало. Очень заинтересовало: радиоперехват показал, что Алексей подстрелил какого-то важного генерала. К сожалению, не убил, а только ранил, и ранил все же тяжело…
Генерал Крылов внимательно оглядел стоящего перед ним парня:
— Так это ты из карабина за километр фашисту в голову попал? Причем не просто фашисту… да за такое… А ты сколько фашистов-то уже успел уничтожить? Тех, что ты пострелял когда с нашими встретился, мы знаем, а до того?
Алексей Павлович задумался ненадолго, но решил что фашист — он в любом времени фашист:
— Немного, к сожалению. Подтвержденных всего восемнадцать мразей…
— Подтвержденных — это как? Кто там…
— Подтвержденных — это которых я своими руками потом потрогать смог и убедился, что они — всё.
— Ну ничего, еще увеличишь счет, какие твои годы!
— Не увеличу, товарищ генерал-лейтенант. Мне всего шестнадцать, и я уже навоевался.
— Ну… да, неволить мы права не имеем. Но за то, что ты уже сделал, награды мы не зажмем. Капитан, опросите парня насчет его… подтвержденных, представление мне через час на стол… на Красную Звезду. А за генерала фашистского и полицаев этих я сам представление напишу.
— Я лейтенант, товарищ генерал-лейтенант.
— Да, и погоны в порядок приведите, капитан. Свободны!
— Товарищ генерал-лейтенант, а можно мне сначала фамилию сменить?
Товарищ Крылов внимательно прочел лежащий перед ним рапорт еще раз, хмыкнул:
— Даже нужно. А то «орденоносец Херов» звучит как-то не очень гордо. Какую фамилию взять хочешь?
— Воронов. Это друг отца был…
— Считай, что заявление ты уже написал, я сейчас распоряжусь, через полчаса новые документы получишь. Капитан, представление пиши на Алексея Воронова! Все, идите. А ты, Воронов… ты живи мирно, сейчас наша очередь за тебя воевать. За тебя и девчонок твоих. Спасибо тебе, Алексей…
Глава 3
Следующий месяц Алексей жил у осназовцев на базе и занимался главным образом доработкой их оружия. То есть изготавливал глушители к карабинам и пистолетам, дорабатывал патроны. Ну и обучал взрослых парней стрелять из пистолета «без мушки», все же толстая трубка глушителя мушку полностью закрывала. Получалось плохо, но не потому, что у бойцов руки были кривыми, а потому, что «придуманный» пистолетный глушитель годился только для Люгера, а с этим пистолетом осназовцы близко все же знакомы не были — но они все же старались.
Алексей работал вместе с довольно пожилым (для советской армии) мастером, которому было уже пятьдесят пять, и он вообще был одноногим инвалидом — но уходить из армии он не собирался, в том числе и потому, что «где-то рядом сын мой служит». Да и выгонять его никто не хотел, потому что руки у него были золотые, он любое оружие мог очень быстро привести в порядок. И не только оружие: у Алексея на переделку одного патрона уходило минут двадцать, а старик то же самое проделывал минут за пять. Правда он не доводил «под снайперскую стрельбу» саму пулю, но среди осназовцев и снайперов, в общем-то, не было…
Больше всего Алексей жалел, что не может бойцам «дать уроки» по действиям штурмовых групп в городе, ведь очень скоро Советская армия пойдет на Витебск и Оршу, да и позже придется много городов брать — но он прекрасно понимал, что «партизана-одиночку», даже с двумя орденами на груди, никто слушать не станет. А орденов у него было уже два: один — Красную Звезду — Крылов ему вручил своей властью «за разгром моторизованной группы противника», а на самом деле — за то, что он действительно поверил, что у парня «восемнадцать только подтвержденных». А орден Красного Знамени ему вручил уже Верховный Совет «за генерала».
А когда Крылов вручал ему «Знамя», он поинтересовался:
— Товарищ… Алексей Воронов, а ты теперь чем заниматься будешь?
— Домой вернусь, буду в колхозе Красной Армии помогать. До конца войны буду, а потом учиться пойду. На врача.
— Дело хорошее, да. Вот только насчет возвращения домой… в деревушке твоей фашисты оказывается концлагерь устроили, рядом с деревушкой, а вот на месте самой деревушки нынче кладбище. А тебе на погост вроде рановато.