Имперец. Том 4 (СИ)

Повисшую на мгновение паузу нарушила Нарышкина:
— А когда вы, собственно, пригласите нас на новоселье? — обернувшись ко мне, спросила Мария. — Василиса говорила, там уже почти все готово.
Я вопросительно посмотрел на невесту, и та уверенно кивнула:
— Остались мелочи типа ложек, сервизов, текстиля… — после чего Корсакова повернулась ко мне с предложением: — Можем, кстати, заехать сегодня и посмотреть вживую, как там обстоят дела.
— Хорошо, — легко согласился я. — Если мне не придется выбирать ложки, сервиз, текстиль.
От этих слов все присутствующие девушки демонстративно закатили глаза, и лишь Тугарин громко рассмеялся:
— Главное, чтобы мебель в доме была, — заявил Юсупов. — А то, знаете ли, без мебели ужасно неудобно.
— Алмаз! — ахнула Дарья.
Василиса покраснела, Нарышкина совсем по-девчачьи захихикала, а я показал товарищу кулак. Даром что княжич.
— Вгонять мою невесту в краску — это только моя прерогатива, — пояснил я.
— Алекс! — возмутилась Василиса.
Но нашу милую перебранку прервал боярич Лобачевский.
— Утречко, — поздоровался Андрей, останавливаясь у нашего стола.
— Ты что-то подозрительно бодро выглядишь после вчерашнего, — попенял ему Ермаков таким тоном, как будто уличил в смертном грехе.
— Как говорит мой отец, «не умеешь пить — не пей», — парировал Лобачевский, опускаясь на свое место. — Вот я и не пью.
Тут я не удержался, каюсь:
— Из маленькой посуды?
За столом снова зазвучал смех. И только сидящая рядом со мной Василиса не разделила общего приподнятого настроения. Девушка вцепилась в мою руку и побледнела.
— Что случилось? — негромко спросил я, склонившись к невесте.
Вместо ответа она продемонстрировала мне экран телефона. Текстовое сообщение от контакта «Брат» гласило:
«Отцу стало хуже. Приезжай попрощаться»
  
Глава 10
 
У особняка рода Корсаковых стояла скорая. Немногочисленная прислуга была отлично вышколена, а потому профессионально игнорировала происходящее.
Этикет-с.
Мы беспрепятственно вошли в здание, поднялись на жилой этаж и только там столкнулись с братом Василисы.
Матвею было около двадцати пяти, и он выглядел немного взъерошенным и потерянным. В таком возрасте стать главой хоть и не аристократического, но рода — удовольствие ниже среднего. И пускай скрывать эмоции у парня не выходило никак, он пытался сохранять лицо. В таком возрасте тяжело терять родителей, даже если ты знаешь, что их время стремительно утекает. А если с этой смертью на тебя ложится неподъемный груз ответственности за семью, сложно стоять с прямой спиной.
— Успела? — вместо слов приветствия спросила Василиса.
Матвей кивнул, и они оба посмотрели на дверь спальни, из которой как раз вышел нотариус. Девушка растерянно посмотрела на брата, обернулась на меня и перевела взгляд на дверь.
Страшно, маленькая? Смерть — это всегда страшно, но она все-таки естественная часть жизни.
Я взял холодную ладошку Василисы в руку и повел ее в спальню.
На огромной кровати полусидел умирающий мужчина. Пожалуй, я бы его не узнал — так сильно смерть отпечаталась на его лице. Он посмотрел на нас неожиданно ясным, спокойным взором и тихо произнес:
— Василиса, оставь нас.
Девушка, стоящая рядом со мной и, кажется, боявшаяся даже дышать, вздрогнула, медленно кивнула и вышла. Корсаков-старший смотрел на меня и некоторое время молчал. Может быть, хотел произвести пугающий эффект, но я видал смерть и пострашнее курильщика на пуховых подушках, так что…
— Я не дурак и понимаю, что Василиса выполнит условия нашего договора еще раньше, чем закончится отведенное ей время, — заговорил он. — Я умираю и могу позволить себе быть честным. Так вот, ты мне не нравишься. И если бы я не был болен, черта с два моя девочка бы осталась с тобой. Но меня рядом не будет, и Матвей не сможет ею управлять.
Мужчина закашлялся, раздраженно вытер кровь с губ белоснежным рукавом рубашки вместо оставленного прислугой платка, и устало откинулся на подушки.
 
— У меня много имущества, но выходит так, что самое ценное я оставляю тебе. Я не могу тебе приказать, и уже не в том состоянии, чтобы давить, — продолжил он. — Поэтому я просто прошу тебя — сбереги мою девочку.
Я выдержал тяжелый взгляд умирающего человека и спокойно произнес:
— Даю слово.
Москва, ресторан «Охотник», Виктор Сергеевич Нарышкин
Князь Голицын от многих прочих левых и правых отличался тем, что при всем своем широком круге общения ни с кем не поддерживал тесных связей. В основном потому, что слишком близкие контакты мешали работе мужчины. И речь не про Министерство иностранных дел. Будучи членом Свободной фракции, князь Голицын работал… На императора.
— Его Величество благодарит тебя за содействие, — проговорил боярин Нарышкин, придвигая к Голицыну тонкую папку с гербом дома Романовых.
Беседа проходила за деловым обедом, так что князь, работавший ложкой над каким-то супешником из дичи, лишь кивнул в ответ. Нарышкин тоже занялся едой — свободного времени у таких занятых мужчин было мало, и тратить его на светскую болтовню хотелось в последнюю очередь.
— Что-то известно по стрелкам? — между переменой блюд спросил Голицын. — А то наше любимое высшее общество уже вовсю муссирует тему моего непосредственного участия в покушении на цесаревича.
— Известно, — кивнул Нарышкин. — Но ничего такого, чем бы я мог тебя порадовать.
Голицын недовольно цокнул.
— Я Петру, конечно, сделал внушение, но сам понимаешь, там бесполезно… — произнес князь с плохо скрываемым разочарованием. — Весь в мать пошел. Тюфяк и тряпка.
— Был бы ты чаще в Российской Империи, может быть, что путное и вышло, — усмехнулся Нарышкин. — На родовой характер нельзя нанять репетитора.
— То-то твоя дочурка дала всем прикурить, когда узнала о помолвке, — оскалился Голицын.
— Ну, дать — дала, но сделала, как сказали. Важен результат, — пожал плечами Нарышкин.
— Результат, — недовольно протянул князь. — Вот у Меншикова тоже результат. Может быть, тебе уже донесли, что он хочет изменить наследника в завещании?
— Попробовать может, — пожал плечами Нарышкин. — А на деле… У нас такой ужасный документооборот, ты же знаешь.
Голицын хмыкнул:
— Смотри сам, я тебя предупредил, — сказал он.
Боярин благодарно кивнул в ответ.
— А что скажешь про Мирного? — вдруг спросил Голицын.
— Скажу, что далеко пойдет пацан, — произнес Нарышкин. — Талантливый, но без приглашения никуда не лезет.
— Говорят, цесаревич создал свой потешный полк и поставил этого безродного им командовать, — заметил князь.
— Потешный отдел, — поправил собеседника Нарышкин. — Но да, все так.
— Не боишься, что со временем ваш род подвинут? Все-таки у пацана широкие полномочия возникли, — уточнил Голицын.
— Не боюсь, — усмехнулся боярин. — Одно дело командовать отрядом, другое — отвечать перед самодержцем за всех идиотов в стране. Это немного разный уровень ответственности, и пацан это прекрасно понимает. Хотел бы Мирный грести в сторону власти, уже б давно работал в моей структуре и пытался бы пролезть наверх.
— А он? — приподняв бровь, спросил князь.
— Соскакивал изо всех сил, — пожал плечами Нарышкин.
Голицын посмеялся:
— Сколько веревочке не вейся, система тебя все равно затянет…
— Все так, — покивал Нарышкин.
Они не были товарищами, не были коллегами в прямом смысле этого слова, но были людьми, преследовавшими одну цель — сохранить Российскую Империю единой и сильной для собственных детей и внуков.
Особняк бояр Румянцевых, Кирилл Нахимов
Добиться внимания выбранной девушки оказалось гораздо сложнее, чем княжич рассчитывал. Анна Румянцева держала дистанцию практически профессионально, хотя границы вежливости не нарушала. И, удивительное дело, это добавляло азарта.