Право победителя (СИ)

— «Панцер-ягеры», переделанные из легких танков, мы практически выбили, а «мардеры» с рубкой сзади немцы не стали производить — а я все голову ломал, почему так произошло. Ответ вот он, передо мной — «хетцер». Причем хитро сделали, до самого решающего момента их берегли, поднакопили и в бой бросили массой. Вот нам наступающие «тридцатьчетверки» и вышибли эти самые «охотники», и до Донбасса чуть ли не дошли.
  
Кулик обошел небольшое штурмовое орудие — четыре катка на борт, как у танка Pz-38 (t), с которым он впервые встретился в боях под Ленинградом в сентябре 1941 года. Только заметно шире — танк десять тонн, а здесь в полтора раза больше веса, причем силуэт сильно ниже «панцер-ягера» на этом же шасси. Смертельно опасная машина, и на ее базе немцы хотели построить массу всевозможных модификаций, причем в огромных количествах. И как он помнил, план выпуска на заводах ВММ и «Шкода» составлял по пятьсот штук на каждом, Гитлер хотел довести выпуск до двух тысяч ежемесячно, ведь двигатель от грузовика «Татра».
— И кто там такой предусмотрительный, ни одного лишнего «движения», все у него наперед рассчитано. Должен ведь быть ответ, почему именно такая «пантера» у него получилась. Но если это не танк, то как «истребитель танков» вполне состоялся, и намного опасней даже «тигра» — в лоб его с километровой дистанции не взять, какой-то «мини-элефант». Да, но ведь и «Фердинанд» тоже не появился, у Роммеля на Ближнем Востоке только «тигры» Порше имеются, и то немного, все повыбили.
Маршал задумался, наскоро сделав расчеты — теперь по полутысяче «хетцеров» чешские заводы будут выпускать ежемесячно, это им вполне по силам, а возможно к концу года и намного больше. Такое количество легких, дешевых и при этом вполне эффективных штурмовых орудий, способно остановить или серьезно замедлить любую наступательную операцию, сколько бы «тридцатьчетверок» и «сорок третьих» не ввести в бой. А союзникам вообще нечего противопоставить — лобовая броня «шерманов» и «грантов» два дюйма, и с полукилометра будет уверенно пробиваться.
— Не только это, — мотнул головой Кулик, — им хороший танк необходим, но если не «пантера», тогда кто⁈ Неужели «Леопард»…
По критерию «стоимость-эффективность» этот чешский «ягдпанцер 38» являлся отличным массовым оружием в условиях изначально проигрышной «тотальной войны». Однако досаждал советским и американским танкистам со страшной силой, особенно из засад…
  
Глава 6 
 
— Немцы не будут проводить широких наступательных операций, Коба. Я внимательно осмотрел все захваченные нами у противника новые танки и самоходки. И знаешь, что скажу — эта бронетехника не пригодна для «глубокого» прорыва в изменившихся условиях.
Григорий Иванович сделал паузу, словно подыскивал необходимый термин, но закончил решительно:
— Проще говоря, у немцев нет качественного превосходства, даже хуже того — в танках теперь у нас ощутимое преимущество. А с учетом нашего количественного перевеса, у врага могут быть только тактические «вдавливания» фронта, где редко, может быть, достигнут оперативный успех. Но последнее вряд ли возможно, если только не задействовать одновременно две или три полностью укомплектованные танковые армии, что само по себе невозможно, ведь в каждой должно быть от семисот до одной тысячи танков и штурмовых орудий, обычные САУ можно не считать.
Кулик остановился, взял из коробки папиросу. Сталин смотрел на листы бумаги с расчетами, на них он уже поставил по обыкновению пометки и сделал короткие записи. Поднял голову, усмехнулся:
— Немцы за малым не прорвались к Мариуполю, мы остановили их танки в тридцати километрах от «котла». И будь у них еще две-три дивизии, пусть даже одна, могли и прорваться…
— И что? Пропустили бы их туда и снова «захлопнули». Да и нет у них этих резервных панцер-дивизий, они и так бросили в сражение на Донбассе все, что оставалось боеготового. Сейчас взяли оперативную паузу, и к лету все дивизии будут полностью укомплектованы личным составом, и как минимум половина из них иметь весь танковый парк по штату.
— Сильные дивизии, ничего не скажешь, — Сталин принялся набивать трубку, распотрошив папиросу. — Калька с наших механизированных корпусов, только вместо одной из танковых бригад мотопехотная. А так все совпадает, кроме артиллерии — они тут сильнее.
— Я бы так не сказал, Коба. У нас два гаубичных полка, один самоходный — 122 мм стволы не 150 мм, но «весомее» 105 мм. Наш корпус практически равен их «новой» танковой дивизии, где-то мы сильнее, где-то противник, но определенное тождество достигнуто. Да и танковые армии практически равны, как по людям, так и по танкам, но «сорок третьи» лучше германских «четверок». Следует только добавить в наши мехкорпуса по дополнительному автотранспортному батальону и дать побольше бронетранспортеров, причем колесных. Сейчас мы эту бронетехнику придержали в тылу, но летом придется задействовать все запасы и выйти на Днепр на всем его протяжении, а там уже пойти продвигаться дальше, на наши западные границы. Немцы сейчас как уж под вилами крутиться будут — союзники ведь в спину их ударили, и, судя по всему, неожиданно.
Так и было — вчера все радиостанции говорили только о высадке англо-американцев в Марокко и Португалии. Из Лондона и Вашингтона вещали, что потерь не было, сопротивления не оказывалось, а в Лиссабоне Салазар объявил Германии войну. Из Берлина «разорялся» Геббельс, твердо заявляя, что германские войска обязательно сбросят союзников в море, и ритуально накажут португальцев. А вот Мадрид молчал, скорее всего, Франко ошеломлен вторжением, а его воинство вряд ли будет до последнего патрона сражаться за каудильо. Одно дело гражданская война против «красных», и совсем другое против англичан и американцев, ведь как ни крути, но сторонников Британии и США достаточно много в ближайшем окружении диктатора. Хотя кто знает, может Франко уже помер — насыпали ему в чашку с кофеем порошка, вот и решили проблемы. А так как свято место пусто не бывает, найдут сговорчивого генерала, что давно метит на место каудильо, а таких не может не быть. Испанская буржуазия давно имеет дела с англичанами и американцами, их позиции прочны на Пиренейском полуострове, и агентов влияния более чем достаточно в Мадриде. А иначе бы его после войны спихнули бы в три счета, а так на тридцать лет оставили страной «рулить».
— Не думаю, скорее всего, Франко с ними тайно сговорился, за спиной Адодьфа, похоже на это, — Сталин пыхнул трубкой, прошелся по кабинету. — Зачем ему к нам отправлять две дивизии, куда он собрал самых рьяных нацистов, активных сторонников Гитлера?
Иосиф Виссарионович расхаживал по ковру, размышляя вслух в привычной для него манере. Задавал вопрос сам себе, и после короткой паузы отвечал на него, тщательно выделяя слова.
— Только для того, чтобы избавится от них, чтобы не помешали в самый нужный момент. Думаю, так оно и есть — англичане и американцы могут дать ему намного больше, чем рейх, а «благодарность» Гитлеру и Муссолини за оказанную когда-то помощь не стоит для него ломаного гроша. В политике руководствуются исключительно расчетом, а не чувствами, Григорий. Думаю, и Пу И перейдет на нашу сторону в удобный для него момент, когда англо-американцы признают «независимость» Маньчжоу-Го. И мы это сделаем — хотят императора, так будет им император, выразим на то наше согласие, лишь бы начал войну с японцами. А там посмотрим, чем война закончится, и как гоминдан себя вести будет…
  
Сталин не договорил, усмехнулся, провел рукой, с зажатой в ладони трубкой. Было понятно, что у него свои расчеты, которых будет придерживаться, но открыто выступить против желаний Рузвельта нет возможности — после Японии наступит очередь Германии, вернее объединенной ею Европы, а это противник куда более серьезный. И если Маньчжурию нельзя отдавать коммунистам Мао, то лучше ее придержать за собой, чем передавать Чан Кайши. Это касается и Внутренней Монголии — лучше иметь на границе лояльное к тебе и контролируемое, к тому же феодальное государство, чем более сильное буржуазное, за спиной которого стоят «великие державы». Но тут Верховный главнокомандующий снова вернулся к танковой теме — такие «повороты» были для него в обыкновении. Он постоянно думал о многом, и, порой сменив разговор, часто возвращался к недоговоренному в нем.