Империя света
— Отличная квартира! — сказал Чонхун, протягивая ему упаковку пива.
— Ах да, ты еще не был у нас?
— Просторно. В самый раз для троих.
— Мы взяли небольшой кредит.
Киену стало немного стыдно. Это было нечто гораздо большее, чем просто стыд. Он почувствовал себя так, будто только что выдал с головой сноба внутри себя перед давним другом, который прекрасно знает о его прошлом. Киен добился того, о чем многие обитатели Сеула, родившиеся и выросшие здесь, могут только мечтать, и теперь даже гордился этим.
— Ну да, как без этого. Сейчас ведь не купить дом на свои деньги. Кстати, а где жена с дочкой?
— Мари сказала, что задержится на работе, а Хенми пошла смотреть матч с друзьями.
— А, пошли кричать на площади «Корея, вперед!», — Чонхун изобразил клич болельщиков корейской команды и засмеялся. — Давненько мы с тобой не сидели вот так вдвоем, только ты да я.
Они уселись на диван и стали пить пиво, закусывая сушеными кальмарами и морской капустой.
— Я все еще не понимаю вкуса морской капусты, — заговорил Чонхун, — мы же ее вообще не ели.
— Да, на Севере ее не выращивают. Но если хорошенько распробовать, то вполне сносный вкус. Может, принести что-то еще?
— Нет какой-нибудь вяленой рыбы?
Киен принес немного сушеного минтая. Начался матч. Южнокорейская команда под руководством Гуса Хиддинка ни на миллиметр не уступала противнику.
— Помнишь чемпионат мира шестьдесят шестого? — спросил Чонхун.
— Который в Лондоне проходил?
На севере от демаркационной линии не было ми иднопи человека, кто бы не знал о том славном чемпионате. Это было самое яркое выступление Северной Кореи на мировой спортивной арене.
— Чосон победила Италию и вышла в четвертьфинал против Португалии.
Когда Чонхун неожиданно вслух назвал Северную Корею «Чосон», это когда-то родное слово прозвучало немного чуждо, и Киен не сразу нашелся что ответить.
— Да, я в детстве несколько раз пересматривал ту игру.
— В «Чхоллима» тогда был игрок по имени Пак Сынчжин, помнишь? Он еще забил гол чилийцам во втором тайме, на сорок второй минуте, а потом и португальцам…
— А, помню.
— Он мой дядя.
— Правда?
От удивления Киен оторвался от спинки дивана и сел прямо. Пак Сынчжин и Пак Туик были героями спорта на Севере.
— Почему ты никогда об этом не рассказывал? На лице Чонхуна скользнула горькая улыбка.
— Боялся, что все захотят посмотреть, как я играю. Я же со спортом вообще не дружу, а как скажу кому, что Пак Сынчжин мне дядя, так начинают приставать. Покажи, мол, на что способен.
— Еще бы.
— В детстве, помню, когда дядя приходил к нам в гости, ребята со всей округи сбегались к нашему дому. Тогда дядя выстраивал их всех в ряд и бросал им по очереди мяч, чтобы те отбивали его головой. Каждый из них делал удар и вставал обратно в ряд снова ждать своей очереди.
— Думаешь, там сейчас тоже смотрят эту игру?
— Да врял ли. Хотя кто знает, может, потом покажут в записи.
В кульминационные моменты игры Киен и Чонхун ерзали и дергались от напряжения. Они невольно взвывали каждый раз, когда кто-нибудь завладевал мячом. А когда Пак Чисон забил решающий гол в ворота португальцев, оба с ликованием подскочили с дивана. Но восторг тут же сошел с лица Чонхуна, когда Пак Чисон подбежал к тренерской скамье и бросился в объятия Гуса Хиддинка. Он сел обратно на диван и смочил рот глотком пива.
— Я все же не понимаю таких вещей. Им обязательно надо было нанять тренером иностранца? Игроки красятся в блондинов, тренеры — иностранцы, но при этом они говорят, что эта команда представляет корейский народ?
Киен не разделял такого мнения, но не стал с ним спорить. Национализм, особенно на Севере, был своего рода кровеносной системой политики. Может быть, от почти религиозного культа личности Ким Ирсена и Ким Ченира и возможно каким-то образом отойти, но национализм — это нечто куда более долговечное. Киен убеждался в этом каждый раз, когда встречался с Чонхуном. Вполне вероятно, что он уже отошел от преданной веры в руководство Севера. Инфантильная иллюзия о том, что все народы мира почитают Великого Вождя Ким Ирсена и созданную им идеологию чучхе, неизбежно разбилась вдребезги, как только он попал за пределы страны. Но менять ценности, заложенные в нем с детства, он категорически отказывался. Чонхун был одержим идеей единства и чистоты нации и ни на миг не переставал верить в превосходство корейского народа, в своей вере выходя далеко за рамки национализма.
Южнокорейская команда одолела сборную Португалии и заняла первое место в группе, а Мари все еще не было. Они перешли на напитки покрепче, и после нескольких рюмок Чонхун ни с того ни с сего задал странный вопрос. Он старался говорить непринужденно, но в его напускном равнодушии Киен уловил нарастание какой-то острой тревоги.
— Слушай, а тебе снятся сны? Что тебе обычно снится?
Киен уже забыл, что тогда ответил. Он лишь помнил, что насторожился, потому что вопрос тот отчего-то показался ему небезопасным.
Но куда же делся Чонхун? Киен бросил бумажный стаканчик от кофе в мусорный бак и спустился по лестнице.
19Ко Сонук вынул из портфеля книгу Эдгара Сноу «Красная звезда над Китаем» и положил ее на белоснежную скатерть. Красная обложка с зернистым изображением полноватого лица Мао Цзэдуна отлично смотрелась на белом фоне скатерти в итальянском ресторане. Он раскрыл книгу на том месте, до которого дочитал в метро. Сноу рассказывал о том, как он посетил так называемый «красный театр» в городе Баоань, куда поехал по следам Мао Цзэдуна и Красной армии собирать материал о Великом походе. Он описал несколько театрализованных зарисовок на тему антияпонской борьбы, но больше всего Сонука заинтересовал «Танец красных машин». «При помощи звуков и жестов, переплетения и отлаженной работы рук, ног и голов юные танцоры искусно изображали движение поршней, повороты винтиков и колес, гул генераторов — образы машинного века Китая будущего», — писал Сноу в 1936 году. Танцующие юноши и девушки, имитирующие движение механизмов, — Сонук представил, насколько зрелищным, должно быть, было это представление, и подумал, что было бы здорово увидеть нечто подобное вживую.
Ему нравились образы, навеваемые коммунизмом и революцией, красным цветом и механизацией, нравилось их гармоничное сочетание. Революция в духе Мао Цзэдуна и Сталина захватывала его воображение больше, чем бакунинский анархизм. Он чувствовал легкое возбуждение при виде стройных парадов с развевающимися в воздухе красными флагами и нескончаемыми рядами людей в сером обмундировании, напоминающих армию клонов из «Звездных войн», которые нога в ногу маршируют по необъятной площади в окружении грандиозных построек — слаженно, без единой ошибки, словно хорошо смазанный механизм ткацкого станка. Это было чувство, похожее на то, что испытывает какой-нибудь фетишист, коллекционирующий униформы войск СС Третьего рейха. Конечно, Сонук и не думал сам выходить на площадь и маршировать, высоко вскидывая ноги, под палящими лучами солнца. Ему просто нравились подобные сцены из документальных передач, которые часто показывают по кабельному телевидению. Это все равно что открыть для себя какую-нибудь арт-роковую группу середины семидесятых, о которой никто не знает. Стоило ему в компании друзей заговорить о временах Мао, Сталина и Гитлера, все вокруг затихали. Не зная, что сказать по этому поводу, они попросту затыкались. Он же, под стать своему возрасту, принимал их молчание за изумленный восторг перед его оригинальностью. Ему было двадцать лет.
Сонук поднял голову и увидел перед собой Мари. Его взгляд упал на пышную грудь. Он посмотрел ей в глаза снизу вверх и радостно улыбнулся. Она сняла с плеча сумочку и села за стол.
— Давно ждешь?
— У тебя красивая грудь, — прошептал Сонук.
— Да ну тебя, — Мари бросила на него косой взгляд, но недовольства в нем не было.
— Ты еще в гипсе, смотрю?