Герой (ЛП)

— Я знаю. Но на этот раз я говорю серьезно. Я чувствую себя немного лучше.
Он разжимает руки и снова вглядывается в мое лицо, когда я отступаю.
— Спасибо, — я прочищаю горло и заламываю руки. — Извини за нервный срыв.
Он пожимает плечами.
— Если бы ты не старалась так сильно контролировать абсолютно все, тебе было бы легче.
— Я знаю. Но человек не может остановить работу своего разума только потому, что рационально понимает, что это вредно для него.
  
Он кивает.
— Но, может быть, ты сможешь убедить свой разум немного успокоиться.
Я хихикаю над этим. Потом уже не могу остановиться.
— У тебя опять нервный срыв?
— Я так не думаю, но, черт возьми, откуда мне знать?
— Во всяком случае, ты знаешь, как попасть в беду.
Эти легкие, дразнящие слова напоминают мне кое о чем. Я выпрямляюсь и вглядываюсь в него в темноте.
— Кстати, никогда больше так не делай.
Его брови сходятся на переносице.
— Не делать как?
— Не приходи за мной так. Не подвергай себя опасности, потому что думаешь, что я в опасности. Никогда больше так не делай.
Я ожидаю, что он скорчит недовольную мину и оставит эту тему, но он поступает вовсе не так.
— Черта с два я не буду так делать!
Зед выглядит таким возмущенным, что я чувствую себя виноватой.
— Я не имею в виду «никогда». Я правда ценю все, что ты сделал для моей безопасности. Но твоя главная ответственность — перед Риной. Не передо мной. Я могу позаботиться о себе и принимать собственные решения. Она не может. И ваш приезд за мной сегодня мог подвергнуть Рину опасности.
— Рина была в по…
— Я знаю, с ней все было в порядке, но что, если бы тебя застрелили? Что, если бы ты погиб, пытаясь спасти меня? Тогда она осталась бы совсем одна.
Я вижу, как на его лице промелькивает осознание реальности этого как возможности. Беспомощность этого. Безжалостность этой ловушки.
— Меня не застрелили бы.
— Ты не знал этого наверняка. Как бы ты ни старался быть осторожным, ты не можешь контролировать все. Так что никогда больше не подвергай Рину опасности, пытаясь защитить меня. Если выбор стоит между нами двумя, ты должен выбрать ее, — когда я затронула эту тему, я думала, что это будет одна из моих обычных тирад, от которых Зед в основном отмахивается, но каким-то образом разговор перерос в напряженную беседу. Мой голос слегка срывается.
Черты лица Зеда снова искажаются. Он пытается подавить какие-то эмоции.
— Я знаю, что это отстойно. Я знаю, что это несправедливо. Но ты всегда говоришь мне, что мы должны делать то, что необходимо, даже если это трудно. Это одна из тех вещей. Рина на первом месте. Для нас обоих. Она должна.
— Я знаю, — хрипит он. — Но я не могу просто позволить тебе…
— Ты должен. Если ее нужно спасти, ты должен позволить мне умереть. Я давно говорила тебе, что ты не можешь быть моим героем. Этот жестокий мир никогда этого не допустит. Так пообещай мне, что выберешь ее. Если выбор стоит между мной и ней, ты всегда выберешь ее, — я смотрю ему в глаза, и слова приобретают значение, которого я не ожидала. — Обещай мне, Зед.
Он склоняет голову в сторону. Делает пару прерывистых вдохов.
— Зед…
— Я обещаю! — слова вырываются у него с трудом. — Но только если ты пообещаешь не ставить меня в такое положение намеренно.
— Я бы никогда…
— Ты бы никогда не стала что? Настаивать на чем-то опасном, просто чтобы доказать, что ты можешь? Просто чтобы доказать, что я тебе не нужен?
Я отшатываюсь от колкости этих слов.
— Я не думаю, что… Я стараюсь не делать этого… уже нет.
— Я знаю. Но ты все равно предпочитаешь доверять только себе, а не мне.
Он говорит правду. Так глубоко и проницательно, что, кажется, это разрывает мне сердце.
— Итак, если я должен пообещать, что позволю тебе умереть, то и ты должна пообещать, что не поставишь меня в такое положение намеренно.
После долгого напряженного молчания я шепчу:
— Хорошо. Я обещаю.
— Хорошо, — он сглатывает с таким трудом, что я вижу, как у него перехватывает дыхание. — Я тоже обещаю.
Мы долго смотрим друг на друга. Затем Зед, наконец, выходит из транса, прочищая горло.
Я потираю лицо и приглаживаю волосы.
— Ладно. Нам пора возвращаться к Рине. Если мы оставим ее надолго, она решит, что Кэл — ее самый любимый человек на свете, и потребует, чтобы мы отправились с ним в путешествие.
Зед тихо смеется, кладя руку мне на спину, и мы направляемся к зданию, где оставили остальных.
— Тут ей не повезет. Она застряла с нами.
Мне нравится, как это звучит, хотя я и не уверена, почему.
— Да. Я думаю, так и есть.
* * *
Кэл перед отъездом заправил наш грузовик из их запасного бака.
Это такой чрезвычайный и необычный акт великодушия, что ни я, ни Зед не знаем, как их отблагодарить. Прощаясь, мы все же стараемся выразить благодарность, и все они думают, что мы еще увидимся. Они знают, что переезд в их район — наш единственный разумный выбор.
Они правы.
Мы должны это сделать, и чем скорее, тем лучше. Это нелегко. Хижина — единственное безопасное место, единственный дом, который у нас был, на протяжении многих лет.
На протяжении всей жизни Рины.
Идея переезда все еще так велика и пугает меня, что я пока не могу осмыслить все детали, связанные с ней.
Вместо этого я слушаю, как Рина трещит обо всем, что мы говорили и делали сегодня. Она сидит между мной и Зедом на переднем сиденье пикапа. Примерно через двадцать минут непрерывной болтовни она сдувается, как лопнувший воздушный шарик. Она широко зевает, кладет голову мне на плечо и меньше чем через две минуты крепко засыпает.
Я обнимаю ее за плечи, чтобы принять более удобное положение. Зед смотрит на нас, уголки его губ слегка приподнимаются.
— Наконец-то она выдохлась, — говорю я, слегка меняя позу, потому что мне вдруг становится не по себе.
— Да уж.
Он продолжает бросать на нас короткие взгляды, и я бы хотела, чтобы он этого не делал. Мне хочется поежиться.
Последние десять минут поездки мы молчим. Я понятия не имею, что сказать, а Зед не заводит разговор. Мы пробираемся по грунтовой дороге к хижине в темноте. Вокруг все зловеще одиноко, когда он подъезжает к дому и ставит грузовик на парковочный тормоз.
Я все еще чувствую, что должна что-то сказать. Наш предыдущий разговор каким-то образом изменил отношения между нами. Но мой мозг опустел. Я смотрю на Зеда в свете лампочек на приборной панели.
Он слегка приподнимает брови. Ждет.
Покачав головой, я отказываюсь от попыток сформулировать то, что все еще представляет собой бессвязный бардак в моей голове.
Он выключает двигатель и вылезает из грузовика. Мы с Дружком делаем то же самое. Зед подходит и осторожно вытаскивает Рину вслед за мной, неся спящую девочку в хижину.
Мы укладываем ее в постель, а затем закрываем дверь спальни, когда выходим из комнаты.
Я оглядываюсь по сторонам, нуждаясь в каком-то занятии, но не нахожу ничего очевидного.
Зед прочищает горло. Засовывает руки в карманы джинсов.
Что бы я в нем ни чувствовала, это заставляет меня нервничать еще больше. Я иду на кухню и беру кухонное полотенце, чтобы протереть столешницу. Там уже чисто. Зед стал лучше убирать за собой, а я аккуратный человек и люблю, чтобы вокруг было чисто. В хижине редко бывает беспорядок.
Но мне нужно чем-то занять руки, поэтому я решаю вытереть столешницу.
— Мы можем разгрузить грузовик завтра утром, — говорит Зед, наклоняясь, чтобы снять ботинки. — Нет смысла возиться с этим сегодня вечером.
— Да. Я тоже так посчитала.
Протирать. Протирать. Протирать. Я — машина для протирания.
  
Зед наливает немного воды в тазик и снимает фланелевую рубашку. Под ней у него надета майка, но он не снимает ее, пока моет руки и лицо водой.
Я стараюсь не смотреть на него, сосредоточившись на том, чтобы отмыть вымышленное грязное пятно на столешнице.