Вперед в прошлое 9 (СИ)

Мама залилась краской, потупилась и прошептала:
— Василий Алексеевич разводится. Мы любим друг друга.
— Он сделал тебе предложение? — радостно воскликнула Наташка.
— Пока нет, — ответила мама, все так же глядя в пол и сцепив пальцы. — Я понимаю, вы уже взрослые, потому… потому… надо с вами посоветоваться. — Она втянула голову в плечи и затравленно огляделась, не в силах больше произнести ни слова.
— Если что, я помогу тебе выбрать платье на свадьбу! — радовалась Наташка. — Он ведь богатый и сможет сыграть нормальную свадьбу?
Вот ведь девчонки! Вот ведь женская солидарность! Радуясь за маму, Наташка не хочет понимать, как усложнится ее жизнь с появлением отчима. Главное — на свадьбе погулять!
Вспомнился подарок Гоги — вот бы праздновать свадьбу в ресторане! Но я отмел эту мысль. Пусть взрослые люди сами оплачивают свои желания.
— Мы пока не думали об этом. — За десяток минут мамино лицо мама сменило цвет трижды: с синюшного на бордовый, с бордового — на нежно-розовый.
Пока Наташка вслух фантазировала, какое у мамы будет платье и как мы украсим машины и проедем колонной, Боря мрачнел и мрачнел.
Его я понимал лучше: только от одного тирана избавились и задышали свободно, и вот, может появиться еще один. Не там стоишь, не так лежишь, туфли стоят в прихожей не по размеру, книги в шкафу отсортированы не по цвету.
— Он уже присмотрел квартиру, где будет жить? — спросил я.
— В смысле — присмотрел? — удивилась мама и тут же добавила: — Он потерял работу из-за меня, и денег у него теперь нет. Я… в общем… я хочу спросить у вас, не возражаете ли вы, чтобы Василий Алексеевич пока пожил с нами.
— Конечно нет! — снова проявила солидарность Наташка.
Боря окаменел. Из его руки выпала ложка, зазвенела на тарелке. Мама шумно сглотнула слюну, перевела на меня взгляд, где застыл немой вопрос. В принципе, Бориного несогласия должно быть достаточно для того, чтобы отчим в нашем доме не появился. Мне подумалось, что вот эти угощения ­— крайняя форма глупости.
— Где он сейчас живет? — спросил я.
— У приятеля. Но он там долго не сможет. И денег на съем квартиры у него нет. Мы недолго поживем, потом переедем, если вы не уживетесь.
Наташка толкнула Бориса в бок.
— Не дуйся, брателло! Мама у нас молодая, имеет право на личную жизнь! Отец был… в общем, неважным ей мужем был. Скотиной просто. Может, хоть теперь повезет ей? Ну не жмись! Мир да любовь им.
Грохотнув стулом, Боря вскочил.
— А мне куда деваться? И так тесно, блин. На балконе спать? Ни телевизор посмотреть теперь, ни порисовать спокойно!
— Какой же ты эгоист, — с упреком проговорила сестра. — Все равно вы целыми днями на своей базе пропадаете. Пашка, ты что скажешь?
Такая ситуация, что, как ни поступи, получится плохо. Если отказать матери, они пойдут по сараям скитаться, будут терпеть лишения и злиться на нас. Если дать согласие, тоже будет сложно, но — нам.
Как бы ей все подоходчивей объяснить, и чтобы она не обиделась.
— Ма, послушай внимательно и не обижайся, ладно?
Потухшая мама кивнула, вперившись в сцепленные пальцы, я продолжил:
— Представь, что тут появится чужой взрослый мужчина. Наташе придется или переезжать, или снова ютиться на кухне…
— Ничего, потерплю, — сказала сестра.
— Это ты сейчас так говоришь, — возразил ей я. — Посмотрю на тебя, когда кто-то будет тебя будить в воскресенье.
— Мы ж не навсегда, — настаивала на своем мама. — Я понимаю, что он вас будет стеснять. Но время трудное… Он зарабатывать умеет, правда! Поднимемся немного, и переедем. Это только на первое время.
— Ты поговорила с ним? — гнул свою линию я. — Объяснила, что мы у тебя взрослые, сами себя кормим, и что не нужно лезть к нам с нравоучениями? Если он согласен не трогать нас, вести себя так, словно нас нет, то мирное сосуществование возможно. Если нет, мы перессоримся и возненавидим друг друга. — Я накрыл ее руки своей. — Любовь любовью, а жизнь — штука сложная.
— Конечно поговорила! — воспрянула мама. — Он согласен, и это ведь ненадолго! В смысле, он тут поживет недолго. Вася все понимает. Он на все согласен.
— Ладно, — буркнул Боря. — Пусть.
— Главное, чтобы он соблюдал договоренности, — подытожил я.
— Вася очень надежный э-э-э… партнер, — поручилась за него мама. — И слово держит.
Я заключил:
— Ты же понимаешь, что вся ответственность на тебе. Если он начнет не давать нам жизни, мы будем сопротивляться, он — злиться, ты — страдать. В итоге тебе придется выбирать между нами и ним. Представляешь, что это будет?
— Вы его плохо знаете! — Она с упреком посмотрела на Борю. — Если бы знали, так не говорили бы!
— Когда он собирается переезжать? — спросил Боря мрачно. — Давай не сегодня?
— Завтра в обед! — радостно сказала мама.
Подперев голову рукой, я наблюдал за ними и делал вывод, что только Боря догадывается, что его ждет, у него аж аппетит пропал. Но ситуация патовая: откажи я маме, буду виноватым, если что-то у нее не заладится — вдруг этот мужчина и есть ее счастье? Если соглашусь, выстрелю себе в ногу и буду терпеть Василия Алексеича. Но отсюда я все равно собирался переезжать в свой будущий дом, так что мир да любовь, кошка бросила котят. Если бы не память взрослого, ситуация могла бы стать трагической, а так есть надежда, что у мамы появится мужчина, способный о ней позаботиться.
Пока мама и Наташка щебетали, делясь женскими радостями, мрачный Боря ушел на кухню, уселся на табурет, скрестив руки. Я последовал за ним, прислонился к подоконнику и сказал:
— Если будет невыносимо, мы переедем.
— Хрен ли я из своей квартиры буду уезжать! — зашипел Боря и был прав.
— А если в том месте будет лучше? — закинул удочку я. — Если это будет большой дом, у тебя — своя комната, вода круглосуточно, все дела.
— И губозакатальники, — проворчал он. — Два. Если первый сломается, будет второй.
— Да пойми ты, мы все равно разъедемся, а так мама будет не одна. Да, мужик стремный, но ей нравится. У нас все будет хорошо, не дрейфь!
Боря посмотрел с надеждой.
— Так про дом правда, что ли⁈
— Пока нет, но в перспективе — да, — уклончиво ответил я.
Ко мне подбежал Лаки, попытался цапнуть за руку, и я принялся с ним играть. Коротконогий бурый комок с острым носиком сейчас больше походил на шпица, чем на будущую овчарку. Но лапы у него крупные — есть надежда, что он вырастет большим.
— Что, дружище, — проговорил я, повалив его на спину. — Скоро будем тебя переселять.
— Хотелось бы, — отозвалась мама, — чтобы поскорее. Он сегодня чуть покрывало с кровати не стянул и не подрал его!
А я впервые понял взрослого, который запрещает заводить живность безответственным отпрыскам: сперва все питомцу радуются, но очень быстро остывают и перекладывают обязанности по уходу друг на друга, а заниматься животиной в итоге приходится взрослому, у которого и так забот полон рот.
Позавтракав, мы занялись своими делами. Мама и Наташка смотрели индийский фильм, Борис слонялся по квартире, прощаясь со свободой. А перед сном Наташка добровольно и без истерик перенесла свои вещи на кухню, сложила под кресло, как в старые недобрые времена.
Наверное, она так воспрянула, потому что, во-первых, болела за маму, а во-вторых, теперь сможет легально оставаться на ночевку у Андрея. Нам с Борисом податься некуда, вот брат и грустил. Я твердо решил поговорить с будущим отчимом по-взрослому, по-мужски, обозначить, что наше место — не внизу пищевой пирамиды, и поставить условие, чтобы он не лез с нравоучениями, а мы не будем лезть к нему.
Засыпая, я мысленно прокручивал текст завтрашнего разговора, и не заметил, как провалился в сон и сразу же попал в комнату-куб с экраном, где показывают конец света.
Дыхание перехватило. Ничего не случилось, когда мы помогали людям пережить ледяной апокалипсис. Спасенная жизнь Мановара тоже не зачлась. Осталось два события: я дал добро, чтобы отчим пожил с нами, и Вера Ивановна с моей подачи осталась в школе.