Вперед в прошлое 9 (СИ)

Все покачали головами.
— Если нет, то — костяшка 5:5.
— Эта? — сверкнул глазами Боря, показывая мне свою костяшку, я кивнул, и он припечатал ее к столу с характерным звуком.
— Ходим по часовой стрелке, — внес дополнение я. — Следующая Наташа. Ты можешь поставить только фишку с «пятерками». Есть?
Сестра помотала головой.
— Плохо. Значит, тебе надо идти на «базар» и брать фишки до тех пор, пока не попадется «пятерка». Тяни.
Сестра нагребла две костяшки, только на третий раз ей повезло. Я объяснил дальше, и игра пошла. От Бори, которому поначалу везло, удача отвернулась, и он психовал. Мама снисходительно улыбалась.
Поначалу мы сосредоточились на игре и забыли об урагане, лишь синхронно вздрагивали, если вдруг на улице было особенно громко. А когда поняли, что к чему, и втянулись, мама заговорила:
— Это набор моего отца, деда Николая, вы его не помните.
— Я помню! — сказала Наташка, сосредоточенно глядя на свои костяшки. — Смутно, но помню. Большой такой, и улыбается. Одно воспоминание только. Пашке год был, когда он умер. А Боря вообще деда не застал.
— Хорошо, что хоть с Шевкетом помирились, — сказала мама.
— Ага, — согласился я, — хоть знаем, кто это такой — дед. Без него мы многое потеряли бы.
В той реальности у нас — ни деда, ни бабушки, а они ведь классные!
Мама поделилась воспоминаниями:
— Когда мы с Ирой были детьми, то часто вечерами играли в домино: я, мама, папа, сестра. Телевизор был только у соседей. Играло радио, мы пили чай с пышными оладьями или «хворостом» и ставили на кон конфеты. В гости приходили соседи: тетя Поля покойная, Золотько с детьми, и тогда мы играли в карты: в «мокрую курицу», «ведьму», «пьяницу». Так душевно было!
Мне подумалось, что в девяностые простенькие настолки еще были в порядке вещей, люди собирались вечерами, как мы сейчас, разговаривали обо всяком, делились мыслями, и семья превращалась в единое целое, забывались ссоры и недомолвки. Старики рассказывали про войну, родители — о своем детстве, у каждой семьи были свои истории и легенды.
Мы были этого лишены, а теперь обретали. Ураган сблизил нас так, как никакая радость или горе не сближали. Надо чаще устраивать такие посиделки.
Положив последнюю костяшку, Наташка взвизгнула и вскочила.
— Я выиграла, е-е-е! Пойду позвоню, узнаю, что там у кого.
В прихожей затрещал телефонный диск, донесся Наташкин возглас:
— Тю, блин! Связи хана, прикиньте?
Мама заварила чай и предложила:
— Давайте «хворост» нажарим? Все равно газ горит.
— Давай! — поддержал ее идею Борис.
Из прихожей вернулась Наташка, скрестила руки на груди и проворчала:
— Ваще жопа! Телефон не работает. А если кому-то «скорую» надо или милицию?
— Не повезло этому кому-то, — сказала мама и принялась замешивать тесто для «хвороста».
Наташка достала скалку, переложила из руки в руку, дождалась, когда мама закончит, выхватила кусок теста и на столе раскатала до толщины бумаги, после чего порезала на ромбики, сделала надрез в середине и вывернула каждый.
— Это не хворост, а какие-то жабы, — скривился Боря.
— Меня Андрей научил. Говорил, мама его так делала. Они вкусные.
— Записываем: Боря отказывает от сладкого, — с издевкой произнесла Натка.
— Эй, да че вы! Нет! — возразил брат. — Я пошутил!
К этому моменту мама довела подсолнечное масло в сковороде до кипения, а Борис в ступке перетер сахар в пудру.
Затрещали кусочки теста на сковородке, вздуваясь и покрываясь пузырьками. Я рассказал анекдот:
— Пришел Иван-царевич во французский ресторан, заказал фирменное блюдо — лягушку. Собрался есть, уронил. Ударилась лягушка о пол, стала красной девицей. Бил-бил Иван красну девицу о пол — не превращается обратно в лягушку. Пришлось есть так.
Грянул смех, даже мама захохотала, и одновременно задребезжали стекла, что-то как впечаталось в стену, что мы аж шарахнулись от окна.
— Это что так? — спросил Боря дрогнувшим голосом.
Я ответил:
— Шифер и крыши летают.
— Хоть не с нашего дома сорвало? — забеспокоилась мама. — Зальет же!
— Завтра увидим, — сказал я и вспомнил двухэтажный ветхий дом, где жили беспризорники, которым я отнес вещи.
Дом был в сотне метров от моря и, наверное, превратился в сплошную сосульку. Как они там? Укутались с головы до ног, сбились в кучу, греются теплом друг друга.
А узбек как? Нашел ли убежище?
А моряки затонувших судов? Вот где адище, у нас тут, считай, Ташкент.
Наташка выложила жареных «жабок» на тарелку, Боря посыпал их сахарной пудрой, мама разлила чай по чашкам, от них потянулись ниточки пара.
Боря первым цапнул жабку, хрустнул, зажмурился от удовольствия и проговорил с набитым ртом:
— Вку-уфно. — Прожевав, он добавил: — А играть будем еще?
— Будем. — Наташка принялась раздавать фишки. — Как же классно в школе стало без Джусихи! Молодец Пашка, революцию устроил, и ее поперли.
— Сама ушла, — предположил я, поймав мамин удивленный взгляд. — Она ж под директора копала, он этот не забудет и сгноит ее. Натка, Андрей носки продает?
Сестра тяжело вздохнула
— Ну как… Первый день пришел с рынка, напился. Идет, как на каторгу, приносит по полторы тысячи в день. Кстати, долг тебе отдать готова.
— Молодец он, что решился, — оценил я усилия престарелого зятя. — Ему это дается тяжелее, чем нам. Он-то ведь художник-реставратор, человек искусства.
— Я не человек искусства, и то стыдно торговать, — призналась мама. — Еще десять лет назад за спекуляцию сажали, понимаете? Спекулянтов все осуждали. Как и валютчиков. А теперь те и другие — уважаемые люди.
— Это ненадолго, — воспользовался я памятью из другой жизни.
— Какой он, этот Андрей? — спросил Боря.
Наташка вспыхнула и поспешила перевести тему:
— Ма, а ты ни с кем, кроме отца, в молодости не встречалась?
Вечер располагал к откровениям. Теперь мама покраснела и улыбнулась — не стесняясь, а как когда вспоминаешь что-то приятное.
— Был у меня парень. Его звали Леонид… Лёнечка. Мы на танцах в Васильевке познакомились, он приехал из соседнего села. Мне четырнадцать, ему семнадцать. Он тогда жутко взрослым мне казался.
Наташка широко распахнула глаза. Мама продолжила:
— Встречались, целовались даже, в кино ходили, и так год. Он, помню, туфельки мне подарил, как у Золушки. До сих пор их храню. — Она вздохнула. — Он страшненький был, как Караченцев, ротастый, зубы такие же, но жутко обаятельный и веселый. Все подруги его любили, завидовали нам. Где он, там было весело.
— А чего расстались? — спросила Наташка.
— Его забрали в армию… Во флот на Дальний Восток.
— Не дождалась? — возмутилась Наташка и добавила зло: — Или он кого-то себе нашел и бросил тебя, скотина?
Мама погрустнела и покачала головой.
— Тогда не два года служили, а три. Мы переписывались год и восемь месяцев, я ждала… До сих пор у мамы его письма остались. А потом он перестал мне отвечать. Я ждала и писала ему — месяц, два, полгода. Думала, в море ушел. А потом выяснилось, что он другу-то своему пишет.
— Вот козел, — прошипела Наташка.
— Думала, с ума сойду, аж слегла. Как раз в майские праздники, ко дню рождения подарочек, — говорила мама, будто не слыша ее. — До последнего надеялась, что поздравит меня. Не поздравил. А потом, как в тумане — выпускные экзамены, вступительные в медучилище. Лето, поступление, море… и как-то полегчало. А в сентябре за мной стал ухаживать Рома. В гости ходил, цветы носил. Яркий парень, милиционер, маме он нравился поначалу.
Мама смолкла, и Боря спросил:
— Ну а этот… Леонид который, он что?
— Как сейчас помню: Новый год, мамин день рождения, все у нее, и Рома тоже. И тут приходит Лёня с цветами. Побледнел, в глазах слезы… И бежать оттуда. Что это было, я так и не поняла. Друзья сказали, что он так меня проверял.
— Тупо, — фыркнула Наташка. — Придурок неадекватный твой Лёня. Кто так делает?