Кровь, которую мы жаждем (ЛП)

Я вишу на тонкой ниточке, которая вот-вот оборвется и отправит меня рваться через кампус, пока я не окажусь в грудной клетке Коннера Годфри, вырывая у него ребра одно за другим.
— Ты не можешь научить меня этому, — говорит она мне, в ее тоне слышится намек на насмешливую невинность.
Когда я позволяю ее словам впитаться в мой разум, по-настоящему просочиться внутрь, во мне что-то щелкает.
 Что, если он сможет научить меня тому, что такое мужское прикосновение? 
 Зловещий смешок раздается в моей груди, вибрируя в ее маленьких ручках, все еще прижатых к моему животу. Я прищелкиваю языком, когда на моих губах появляется лукавая улыбка.
— Боже, Боже, Лира, — укоряю я. — Я всегда предполагал, но теперь знаю наверняка. Какое восхитительное открытие.
Я наклоняю голову назад так, что смотрю в ее растерянные глаза.
— Мой дорогой фантом — девственница. — С легкостью я перевернул нож в руке так, что лезвие уперлось в ладонь. — Тщетные попытки заставить меня ревновать были не нужны. Ты могла бы просто умолять.
— Что...
— Ты могла бы встать на колени и вежливо попросить пустить мне кровь на член. Выпятить нижнюю губу и дуться, пока я не прорвусь сквозь эти плотные стены. Но ты этого не сделала.
Я засовываю черную рукоятку ей в рот, проталкивая ее в горло и сжимаю нож, чувствуя, как острие вонзается в мою ладонь гораздо глубже, чем зазубрина на ее горле.
Ее глаза расширяются, и гортанный стон вибрирует в ее горле, когда моя кровь вытекает из раны. Она льется через рот, теплым потоком стекая по горлу. Я хрюкаю, когда она стекает между ее упругих грудей, и, как я и думал, это ужасающее зрелище.
Вся эта ярко-красная жидкость окрашивает ее молочную кожу. Моя кровь ползет по ее телу, пока не покрывает каждый квадратный дюйм ее тела, и я хочу, чтобы она утонула в ней, захлебнулась во мне.
— Ты моя, — рычу я ей в ухо, позволяя ее горячему рту захлебнуться в моем клинке. — Моя ученица. Мой гребаный питомец. Я буду гнуть, ломать и играть с тобой, как сочту нужным. Пока ты не станешь никем, если я захочу. Ты хотела этого, умоляла меня об этом, поэтому ты будешь подчиняться моим правилам. Ты поняла?
Чувствую, как она агрессивно кивает, едва позволив мне закончить говорить, прежде чем она соглашается.
— Скажи это.
Я убираю нож от ее горла, чтобы она могла говорить, и перетаскиваю его в другое отверстие. Металлический запах проносится между нами, обгоняя мои чувства, когда моя кровь заливает руку.
Боль вторична. Я давно научился отгораживаться от подобных вещей, убивать их еще до того, как они успеют причинить боль.
— Я твоя, — бормочет она, прислоняясь спиной к стеклу для поддержки, в то время как ее бедра выгибаются навстречу мне. — Только твоя. Всегда твоя, Тэтчер.
Эротика — это не то слово, которым можно описать то, как она выглядит сейчас.
Ноги широко расставлены, обнажая ее белое белье, на котором спереди темное пятно от того, насколько она промокла. Свитер разорван, и моя кровь красуется на ее теле.
Влажная мечта смерти. Тошнотворное желание, которое я отказывался замечать. Моя кровавая, со вкусом вишни маленькая убийца. Она поставила бы на колени самого Жнеца душ. Ангелы подняли бы ад и осудили бы небеса за подглядывание.
Мужчины зарезали бы себя за нее, если бы у них был шанс увидеть ее такой. Я никогда не дрогнул. Ни разу за всю мою ужасную жизнь.
Я стоял годами, не обращая внимания на красоту как женщин, так и мужчин.
Но в этот день, в этот момент.
Мои ноги дрожат, а колени чертовски слабы.
Рукоятка опускается вниз по ее животу, следуя линиям ее тела, пока я не упираюсь ей в бедра. Ее трясущиеся руки задирают юбку дальше по талии, обнажая передо мной ее нижнюю половину.
— Ты хочешь, чтобы кто-то заставил тебя кончить, детка? Это то, чего ты хотела? Поэтому ты бросила мне вызов? Тебе нужно, чтобы кто-то показал тебе, как заставить эту жалкую маленькую пизду кончить?
Используя лезвие, я сдвигаю ее трусики в сторону, оставляя на них красное пятно. Моя пульсирующая рука все еще наливается кровью, когда я прижимаю конец рукоятки между ее блестящими складочками.
 
Боль в моем паху почти невыносима. Мой член слишком сильно наслаждается видом ее мокрой и окровавленной. Эта нетронутая, блестящая киска манит меня, молясь мне, словно я ее бог, не желая никого, кроме меня, чтобы я был тем, на ком она истекает кровью.
— Я могу сделать лучше, Лира, могу заставить ее кричать. Я могу заставить ее плакать.
Я обвожу ее чувствительный пучок нервов, надавливая на него достаточно сильно, чтобы она почувствовала боль вместе с удовольствием. Мое тело складывается поверх ее тела, моя свободная рука приземляется рядом с ее головой, удерживая меня прямо над ней, так что я могу смотреть между нами и наблюдать, как нож, впивающийся в мою плоть, скользит по ее сокам.
Голова Лиры откидывается назад, ее пизда пульсирует на скользкой черной рукоятке. Но я хочу больше сладких, жалких стонов, наполняющих это гниющее здание, чтобы разбудить мертвых ее криками о большем.
— Тэтчер. — Она нахмурилась, прежде чем продолжить. — Ты... ты истекаешь кровью. Так много.
Я утыкаюсь носом в вершину ее горла и плечо, пока она рывками двигает бедрами, встречая давление лезвия. Она прижимается к нему, пока моя рука свободно кровоточит в ее сердцевине.
Моя кровь облегчает многократное скольжение по ее складкам.
Когда я провожу кончиком носа по колонне ее горла, запах вишни ослепляет меня и я не могу удержаться от того, чтобы не провести языком по надрезу, который сделал раньше. Ее вкус, сладкий и металлический, вырывает из глубины меня гортанный стон.
— Для тебя. Я истекаю кровью ради тебя. — Мои зубы дразнят ее шею, покусывая чувствительные места. — Истекаю кровью ради этой жалкой киски, которая плачет по мне. Ты слышишь ее, детка?
 Все, что она может сделать, это шаткий кивок, ее разум настолько ослеплен наслаждением, что я не думаю, что она даже поняла мой вопрос — едва ли она слышала мои слова, пока она терялась во мне.
Я никогда раньше не был так близок с кем-то. Никогда не чувствовал этого жидкого жара между бедер женщины, который вытекает из нее волнами, никогда не был причиной чьего-либо экстаза, а только причиной их страданий.
Все в этом должно быть неправильно. Неправильная форма того, как следует обращаться с женщиной, когда она жаждет разрядки. И все же, каким-то образом я знаю, что это неправильно.
Может быть, потому что я знаю человеческое тело, знаю, как оно выглядит, скрюченное от боли, скрученное в агонии, как оно реагирует на малейшие прикосновения, где нужно порезать, чтобы причинить как незначительный, так и серьезный ущерб.
Более того, я знаю Лиру Эббот.
Как бы я этого не хотел, как бы не хотел вычеркнуть ее из памяти, я знаю ее.
И именно так она хочет, чтобы ее трогали. Этой маленькой убийце не нужны нежные поцелуи и сладкие ноты, прошептанные ей на ухо.
Нет, она хочет, чтобы ее жаждали.
Чтобы кто-то страдал по ней в глубине своего существа, сходил с ума от желания дышать тем же воздухом, что и она, чтобы каждая молекула его существа была поглощена только ею.
Ей не нужна любовь.
 Ей нужно, чтобы ее одержимость подпитывалась, это безумная зависимость, от которой нет лекарства. Преданность, за которую боги готовы убить. Нет такой мягкой и цветистой поэзии, которая могла бы объяснить, что именно ей нужно.
Для этого нужны темные, обсидиановые слова, написанные кровью на алтарях, над которыми молятся до синяков на коленях.
И прямо сейчас я жажду подпитать эту одержимость внутри нее, показать ей, насколько непомерно зацикленность на ком-то вроде меня.
Ее хныканье звучит в моем ухе, как развратная песня, на которую способна только она. Тяжелые стоны срываются с ее губ, а ее пальцы впиваются в мою куртку, притягивая меня ближе к себе.
Она так близка к тому, чтобы опрокинуться в бассейн экстаза, за которым мы все гонимся, чувствую это по тому, как она дрожит. Я увеличиваю темп, потирая рукояткой с более непосредственным давлением на ее клитор, следя за тем, чтобы моя рука охватывала все лезвие.