Кровь, которую мы жаждем (ЛП)

Я ничего не чувствую, я неожиданно оцепенела от окружающей обстановки, и мне все равно, что будет со мной с этого момента. Если я никогда не выберусь из этого чулана, если никто меня не найдет и я умру, завернувшись в мамин свитер, мне будет все равно. Если бы этот человек, этот монстр, Генри, полз ко мне с оскаленными зубами и протянутыми руками, я бы не сдвинулась с места.
И именно из-за этого холода я открываю глаза.
Нападавший тяжело выдыхает, тот, что все еще сидит на ее теле, ее неподвижном теле, слишком неподвижном. Его волосы взъерошены, а на плечи опускается что-то похожее на облегчение.
Мама, — говорю я, но из моих легких не вырывается ни звука.
Дедушкины часы в фойе звонят громко и торжественно, сотрясая тишину. Кажется, это вывело мужчину из его транса, как будто звон выдернул его из его собственной головы, где он наслаждался ощущением смерти моей матери под ним.
Моя нижняя губа дрожит, когда он поднимается с пола. Хлюпанье жидкости под ним вызывает у меня тошноту. Желчь уютно устроилась в моем горле, сколько бы я ни пыталась ее сглотнуть.
Я не часто думала о смерти или о том, как выглядит лишение кого-то жизни. В основном из-за того, что была счастлива; моя жизнь была хороша. У меня не было причин думать о чем-то настолько мрачном, но случайная мысль пришла мне в голову, что я никогда не представляла себе что-то настолько жестокое и в то же время спокойное.
Вокруг тела моей матери начал образовываться широкий круг, маслянистый и темный. Лунный свет отражается от пятна, показывая красный оттенок, который ночь пыталась скрыть. Со своего места я вижу, что на ее халате множество кругов, каждый из которых залит кровью. Нож в его руке был ответственен за каждую рану на ее мягком теле.
 Я смотрю на него, когда он встает во весь рост, изящно проводя лезвием ножа по одежде, чтобы стереть кровь. Только сейчас я замечаю его руки в кожаных перчатках и темную, чистую одежду. Это не было чем-то, что он сделал по прихоти, и по тому, как легко он прошел мимо ее мертвого тела, я понимаю, что это был не первый раз.
 Нет, он покончил не только с жизнью моей матери. Она была просто еще одним телом, которое он добавил в свой растущий список. Препятствие, которое, как я поняла из их разговора, он преодолел.
Когда его ноги коснулись края дверного проема, его не встретил пустой коридор. Нет, вместо этого в пространстве за дверью появляется еще одна фигура.
— Вот ты где, — ровно говорит Генри, впервые заговорив с тех пор, как моя мать испустила последний вздох. — Ты нашел ее?
 Мое сердце замирает.
Ее.
Я. Он имеет в виду меня.
Он и его напарник, которому было поручено разобраться со мной. Они искали меня. Если бы я спала сегодня в своей спальне, меня постигла бы та же участь, что и мою мать, но от рук кого-то другого. Я вижу только длинные ноги сообщника; все остальное перекрыто непомерными размерами Генри.
Но...
— Нет.
 Это всего лишь одно слово, единственный ответ, но я чувствую его до самых костей, как порыв прохладного ветра, ворвавшийся в этот горящий чулан.
— Дом пуст, если не считать нескольких змей в одной из запасных спален, — говорит голос. Он молод, я слышу это в его голосе, как бы тьма ни пыталась скрыть ее.
— Оставайся здесь, сынок, я сейчас все осмотрю, а потом мы уйдем. Ничего не трогай...
— Если только на мне нет перчаток, — перебивает неизвестный партнер с элегантностью, которая намного старше, чем его голос. — Я помню твои правила.
Сын?
Этот человек привел своего ребенка с собой, чтобы убить кого-то? Какой родитель так поступает? Что за человек так поступает?
 Мой мозг готов закрутиться, готов пробежать милю с этой новой информацией и попытаться собрать воедино то, что происходит прямо перед моими глазами, но мой умственный спазм не успевает начаться, потому что Генри уходит в залитый ночным светом коридор, оставляя своего сына стоять передо мной в дверном проеме.
 Каждый волосок на моей шее встает дыбом, живой и дрожащий от электричества, которое я чувствую до самых подошв ног. Мне кажется, что снег проник в мой дом. Иней появляется вокруг его обуви с каждым шагом, когда он входит в комнату. Олицетворение зимы и леденящего холода и я погружаюсь в прохладу, которую он несет на своих плечах, как вторую кожу.
 
У меня перехватывает дыхание, когда я смотрю на него.
Красивый, лишенный света Джек Фрост.
Мальчик, которого я никогда раньше не видела. Он выглядит не намного старше меня, но чувствует себя намного старше своих лет, как будто его душа живет здесь гораздо дольше, чем его юное тело. Пара хорошо сидящих джинсов обтягивает его длинные ноги, мрачный свитер покрывает его верхнюю половину.
Он идет с поднятой головой, царственная поза, из-за которой кажется, что он плывет по половицам. Мои пальцы подрагивают, когда луна освещает его фарфорово-белые волосы. Он не выглядит реальным, и все же он — самая осязаемая вещь в этой комнате.
В нем нет ни одного недостатка.
Ни одного изъяна или недостатка.
 Когда он опускается на колени рядом с моей матерью — ее трупом, — это мрачное осознание возвращает меня к реальности и выводит из дневного сна. Туман, в котором он находился, начинает рассеиваться, и вместе с ним приходит ясность.
Этот мальчик, сын Генри, здесь, чтобы убить меня.
Он ведь для того и приехал, не так ли? Чтобы помочь своему отцу связать ниточки, и я — одна из них, не так ли?
Но когда я вижу, как он смотрит на нее, я не могу заставить себя поверить, что он способен на это. Способен на то, что сделал его отец, и на мгновение я представила, как он лежит на мне, режет ножом по моей коже снова и снова, пока я окончательно не сдаюсь смерти. Его аккуратно уложенные волосы сбились бы с места, когда он закончил, кровь залила бы его безупречный каркас.
 Я не могу это представить.
Не тогда, когда он такой... чистый. Методичный. Ухоженный. По сравнению с ним я чувствую себя грязной. Как если бы он скривился от несвежего пота, прилипшего к моей спине, или задрал нос от моих неуправляемых волос, которые высохли после душа перед сном.
В отличие от своего отца, этот мальчик смотрит на повреждения на полу. Он смотрит на тело, которое является всем, что осталось от моей матери, и слегка опускается на колени и я отчаянно хочу знать, о чем он думает, потому что одна общая черта у него с отцом — способность выглядеть без эмоций.
Бесстрастным. Холодным. Пустым.
 Я хочу заглянуть в его разум. О чем он думает? Что он чувствует? Неужели он так же жесток, как человек, подаривший ему жизнь? Такого ли будущего он хочет для себя?
Что-то во мне щелкает, когда я вижу, как он лезет в карман и достает какой-то предмет, который начинает подносить к лицу моей матери. Неужели ей недостаточно жестокого обращения, что теперь ей придется испытывать мучения после смерти?
Я больше не боюсь за свою жизнь, не могу найти в себе силы беспокоиться о том, что произойдет, когда я выйду из этого чулана и заявлю о своем присутствии.
Мои пальцы обхватывают один из маминых каблуков, крепко сжимая его в руке, прежде чем я толкаю ногой дверцу шкафа. Когда дверь раздвигается достаточно широко, чтобы его тело полностью открылось мне, я делаю единственное, что могу придумать.
 Бросаю туфлю прямо ему в голову.
Я хотела попасть ему в затылок, но открывающаяся дверь, должно быть, привлекла его внимание, потому что он поворачивается ко мне лицом как раз перед тем, как каблук с глухим стуком соприкасается с его нижней губой.
Не теряя времени, я вскарабкиваюсь на ноги, слегка спотыкаясь об одежду на полу шкафа. Голова плывет, комната кружится от того, как быстро я встала, но мне все равно.
Я просто хочу, чтобы этот кошмар закончился. Так или иначе.
— Ты не должна...
— Не трогай ее, — говорю я, потянувшись вниз, в живот, и пытаясь собрать как можно больше сил, но все, что получилось, — это хрупкий шепот. Мои ноги шатко несут меня к ее телу. Сомневаюсь, что смогу сделать что-нибудь, чтобы отбиться от них, но, возможно, в этом и есть смысл.