Обмен властью (СИ)

— Почему ты убрал… клеймо?
— Это знак принадлежности, — Тимур окунул кончики пальцев в подсохший кровавый развод и что-то задумчиво нарисовал на груди. — Ты принадлежишь мне.
— Хороший повод.
Я закрыл глаза и осторожно пошевелился. Спина и плечо онемели.
— Сексуально? — я опустил взгляд на тонкую кровавую дорожку.
Тимур погладил мой бок и подтянул поближе к себе, с усилием сминая мышцы под влажной кожей.
— Не провоцируй.
Он сказал — не провоцируй.
Я раскрыл губы и приглашающе высунул язык.
Так, сцепившись на полу в кровавых разводах, мы узнали, что не умеем останавливаться вовремя.
«Я не садист».
«Я не хочу тебе навредить».
«Я не хочу тебя сломать».
Ложь во спасение всегда самая красивая. Но…
Желания — всё, что на самом деле имеет значение.
========== 16 - Раны ==========
Сперва был сон.
Отвратительный, невнятный сон. В нём не было никакого смысла или подтекста, никакого сюжета или идеи. Один страх… Руки — ледяные пальцы без ногтей, выскальзывающие из пустоты, гуляющие по коже, по изгибам тела и линиям вен. И больше ничего.
Я проснулся от того, что Тимур потряхивал меня за плечи. Гадкие, склизкие пальцы исчезли, скорлупа кошмара раскололась на части. Кое-как сфокусировав взгляд, я наткнулся на серьёзные, обеспокоенные глаза.
— Вова? Вова… эй. Проснулся? Ты кричал.
Я думал, что такое случается только в фильмах. В ужастиках для пущего драматического эффекта, в триллерах для нагнетания обстановки… Вообще, кажется, у меня давно не было снов. И тем более кошмаров.
— Что тебе снилось? — видя, что я никак не могу прийти в себя, поинтересовался Тимур.
— Бред какой-то, — отозвался я. А потом пошевелился и обомлел.
Боль окатила спину, пронзив мышцы насквозь. От неожиданности я рефлекторно выгнулся, и она от этого лишь усилилась. Тимур уверенно придержал меня за шею, позволяя облокотиться и ткнуться носом ему в щёку.
— Тише, расслабься… успокойся, Вова, ты делаешь только хуже.
— Больно…
— Знаю. Знаю, — он поцеловал меня куда-то в волосы. — Не дёргайся резко.
Я стиснул зубы, титаническим усилием заставив себя проглотить стон. Тимур какое-то время удерживал, а потом бережно уложил обратно на кровать. Сначала я судорожно вцепился в его руку и, лишь оказавшись в горизонтальном положении, понял, что лёжа терпеть действительно легче.
— Я переборщил, — серьёзно сказал Ларионов. Прозвучало как приговор — холодно, жёстко, непреклонно. Тимур явно не нуждался в моих успокаивающих речах, но я не смог промолчать.
— Ты ведь остановился…
— Знаешь, насколько это было опасно?
— Могу предположить. Но иначе я бы рехнулся и из двух зол…
— Послушай меня, — Тимур аккуратно сжал моё запястье и нахмурился. — Это не повод для обсуждения, а проблема. Серьёзная проблема, которую надо решить раз и навсегда.
— Почему? — я насторожился.
— Потому что твоё тело — загадка для нас обоих. Вчера я потерял границу допустимого, потому что не мог настроиться на твои реакции. Так нельзя. Больше никогда. Хорошо?
— Но…
Тимур отрицательно помотал головой, даже не собираясь воспринимать мои робкие блеяния всерьёз. Волосы упали ему на глаза. Взгляд, подёрнутый тревогой и раздражением, быстро лишил желания спорить.
Да и что я мог ещё сказать? «Плевать, ведь я выдержу всё?». Он и так это знал.
— Теперь постарайся описать свои ощущения.
— Спина болит. Всё внутри… один большой синяк.
— Я принесу обезболивающее. Лежи спокойно.
Скоро он вернулся с водой и двумя таблетками. Помог проглотить, поставил стакан на пол и снова присел на край кровати.
— Я не хотел, — тихо сказал он. — Точнее, хотел, конечно, но…
— Тимур, всё в порядке.
— Нет, не в порядке. Ты будешь говорить так до тех пор, пока не начнёшь меня бояться. Психику, в отличие от тела, не обманешь, и она точно в курсе, кто — угроза. Психотравматика это не та вещь, с которой пройдут подобные шутки.
— Что поделаешь, если мы оба без тормозов? — я расслабился и положил руку ему на бедро, поверх мягких шёлковых штанов. Хотелось бы, конечно, предложить оправдание посущественнее и обнять, например, но мне казалось, что ещё одно движение и я отключусь от боли. Или улечу, что не лучше. — Я выносливый.
 
— Ты не знаешь насколько. Нейропатия искажает восприятие боли. К примеру, если я отбил внутренние органы, ты это не почувствуешь. И прямо сейчас у тебя могут происходить необратимые изменения в организме.
— В этом плане всё нормально. Я уверен.
Тимур замолк, разглядывая меня с недоверием и какой-то странной усталостью. В обычное время он поднимался с трудом, а сегодня, видимо, подскочил ни свет ни заря. Может, и совсем не спал.
Мне остро хотелось увести его с этой скользкой темы. Она слишком бездонна, слишком размыта, в ней нет никакого ориентира. В качестве Дома и саба мы с ним будто зеркала, повёрнутые друг к другу. Отражаем бесконечные коридоры… какой смысл обсуждать, куда они ведут?
С другой стороны, я испугался, что у Тимура домдроп, а значит, следовало всё обсудить. После вчерашних переживаний и попытки отгородиться от происходящего… он был подавлен. Вернее даже сказать выжат, вымотан, хотя и старался изо всех сил казаться непоколебимым. Я осторожно взял его за запястье и потянул к себе. Нехотя, но он всё же прилёг рядом.
— Пожалуйста, не забывай, что происходящее между нами — добровольно, ладно?
— Проблема в том, что одна из моих задач — заботиться о тебе. Правильно заботиться. Я не справился, а следующая такая ошибка может стоить в разы дороже, поэтому не будь таким легкомысленным.
— Знаешь… в детстве я мог каждый день возвращаться домой в крови. Такой вот способ познания мира. Это уже не изменится.
Тимур взял мою ладонь и вгляделся в шрамы. Я испытывал дискомфорт, когда он их рассматривал. Все эти белёсые сеточки, полосы, свежий шрам «подарок от Елизара». Их было слишком много, будто говорящих, что я другой, неуклюжий и не понимаю, как правильно обходиться со своим телом.
— Что тебя так сильно тревожит? — спросил я.
— Становится хуже, — шёпотом ответил Тимур. — Ты не понимаешь, что происходит. Мне… нельзя позволять так много.
— Почему?
— Чем дальше, тем быстрее я теряю контроль. Пару раз уже возникала мысль закрыть тебя здесь, привязать к батарее и не выпускать никуда, никуда вообще. Это похоже на временные помешательства. Потом всё проходит, и я думаю о том, что схожу с ума.
— Тебе стоит больше мне доверять.
— Дело не только в доверии. Дело в моём рассудке. Я начал забывать правило отката.
Я попытался коснуться его лица, но Тимур отвёл мою руку. Он явно не собирался продолжать этот разговор, да и вообще не был настроен на беседы, так что сразу же решил уйти, пока мы не начали обсуждать случившееся по кругу.
— Пожалуйста, будь осторожнее и используй стоп-фразу тогда, когда тебе плохо, а не тогда, когда… невыносимо. Не только ради себя. Ради меня тоже.
Его напряжённая спина белела в полумраке. Свет едва-едва пробивался под закрытые жалюзи, воздух был таким тяжёлым, что напоминал густое желе. Наблюдая за Тимуром, я не сразу понял, что из-за боли дышу урывками.
— Ладно. Я буду внимательнее.
Тут я вспомнил о работе и едва не вскочил, благо, вовремя одумался.
— Тимур, а что с клубом?
— Артемий Олегович дал нам два выходных. Так что отдыхай спокойно и ни о чём не думай, а я пойду закажу что-нибудь перекусить. Зови, если тебе что-то понадобится.
Он ушёл. Какое-то время я ещё смотрел вслед, чувствуя, что не сказал что-то важное. Конечно, слова не могли изменить то, что произошло. Мы совершили ошибку, исправить это могло только время.
И казалось, что ничего хуже между нами случиться уже не может.
О да. Я всё ещё был наивен…
Такие моменты называют «как гром среди ясного неба». Хотя, в тот день небо было вовсе не ясное, а скорее предгрозовое и тёмное, затянутое тучами, так что гром стал лишь мрачным дополнением к общей удручающей картине.