Благословенный. Книга 6 (СИ)
Цирк был устроен в Москве; сюда были направлены самые талантливые звероводы, доезжачие и выжлятники, каких только удалось найти. Поначалу многие специалисты, вынужденные вместо привычных собак работать теперь с мартышками и зебрами, плевались и даже уходили в запой; но со временем всё устаканилось (как бы двусмысленно это не звучало).
Персонал императорского охотничьего хозяйства был таким образом полностью пристроен к делу. Но затем, после отмены крепостного права, дворяне стали один за другим отказываться от своих огромных охотничьих свор, и проблема встала с новой силой. К счастью, идея звероводческого хозяйства была легко реализуема, — нашлись и управляющие из мелких дворян, увлечённых охотой, и умеющие работать со зверьем люди; а сделать клетки и раздобыть корм было совсем несложно. Вскоре мы открыли одно хозяйство в Лобне, где выращивали в основном чернобурую лису, и норковую ферму в Парголово. Результат оказался положительным, и теперь я собирался придать этому делу настоящий размах, благо работать с мехом у нас умели, а сбыт через открывающиеся в Европе магазины «Русского дома» представлялся поистине безграничным. Единственное узкое место здесь было в отсутствии масштабного производства готовых меховых изделий — ведь обычно и шубы, и шапки тут шили на заказ. Но формат торгового центра, разумеется, требовал иного подхода; и вот нам пришлось разрабатывать шаблоны, таблицы размеров, выкройки, модели, и многое, многое другое; Причём, из-за нашего наполеоновского размаха ориентироваться приходилось одновременно на вкусы и европейских, и российских, и азиатских покупателей. Для этого нам пришлось производить нечто вроде «опроса фокус-групп», то есть собирать, например, нескольких обеспеченных азиатов и, показывая им модели и образцы шапок, манто, шуб, узнавать у них, что им нравится, а что — нет, и готовы ли они это купить. Иногда это происходило прямо в Зимнем дворце, перед или после бала. Также, мы изготавливали небольшую партию шуб одной модели и смотрели, как быстро они продадутся и кто именно их покупает.
Так или иначе, сейчас в Тосно строилась огромная фабрика по производству меховых изделий. Там будут установлены мощные вырубные машины с паровым приводом для быстрой раскройки, швейные машины, а на работу будут приниматься и мужчины, и женщины из окрестных сёл.
Не забывал я и про сельское хозяйство. Болотов, успешно руководивший государственными хозяйствами и сельскохозяйственными школами в Тавриде, теперь перебрасывался мною на новое важное направление. Ему шёл 62-й год, но благодаря заботе о здоровье выглядел он крепким, как морёный дуб. Надо сказать, я восхищался им неимоверно. Встретив Андрея Тимофеевича тринадцать лет назад уже в очень зрелом возрасте, я и предположить не мог, что здравомыслие и здоровый скептицизм сочетаются в нём с удивительной гибкостью, приспособляемостью и, главное, интеллектуальной смелостью — готовностью к риску, к эксперименту, способностью признать свою неправоту и всемерным стремлением к достижению конечного результата.
За годы работы под моим общим руководством он прошёл путь от разъездного популяризатора выращивания картофеля до главы агрохолдинга. Теперь же я вручал его управлению гигантскую структуру — огромные зерновые элеваторы в Царицыне кумпанства «Хлебный резерв». Тут в почти идеальных условиях хранятся огромные запасы зерна, используемого для обеспечения продуктовой стабильности — исключения случаев голода. Раньше, при Екатерине, зерновые магазины вводились в каждом губернском городе, но жизнь показала неудачность такой системы. Магазины эти обычно были сырые и не могли обеспечить сохранность зерна; к тому же получалось, что если в губернии неурожай, то эти местные зернохранилища оставались попросту пустыми. Большие, обшитые металлом зерновые склады в Царицыне позволяли надёжно сохранять зерно, а от губернаторов теперь требовалось лишь вовремя сдавать статистическую отчетность по запасам хлеба и динамику цен на рынке: как только стоимость хлеба в каком-либо уезде начинала рост, туда тотчас высылалось «резервное» царицынское зерно.
Бурными темпами развивалось в России выращивание картофеля. Новая мода в Европе создала приличный спрос на получаемый из этого корнеплода крахмал. В южных поместьях Болотова продолжались эксперименты по селекции сахарной свёклы; там же теперь занимаются районированием кукурузы, риса и сои. А ещё в Тавриде нашли очень интересную траву «галега» или, по-простому, козлятник — отличный корм для скота: такой же полезный, как и клевер, но намного более продуктивный. В общем, Болотов показал себя с исключительно положительной стороны, так что я, расщедрившись, решил присвоить ему орден Св. Владимира и титул графа. Андрей Тимофеевич, всегда равнодушный к титулам и наградам, был, тем не менее, растроган.
Но самой большой отдачи я ожидал от другого проекта.
Уже год, как мы занимались невиданным ранее проектом: открытием огромных магазинов розничной торговли компании «Русский дом». Время для этого было самое благоприятное: Россия входила в Европе в моду.
Удивительно, как военная победа может изменить имидж нации. Только вчера нас рассматривали как натуральный «медвежий угол», не блещущий ни научными, ни культурными, ни техническими новинками. Но стоило устроить локальный геноцид британского флота — и вуаля! Россия тут же вошла в моду; парижане начали носить зимнюю одежду «а ля рюсс», во Франкфурте и Антверпене возникли высоченные «русские горки», во множестве городов вводили электрическое освещение и зимние праздники. В общем, на нашу страну теперь смотрели как на дивный сад чудес, откуда-то и дело вырывались в мир разного рода чудесные устройства, вкусные продукты и смертельно опасное оружие.
Это немедленно сказалось на наших торговых делах. Резко вырос спрос на русские товары; и я верил, что компания «Русский Дом», открыв в Европе несколько грандиозных магазинов, сможет показать европейцам совершенно новый уровень услуг.
Развивалось и наше почтово-логистическое предприятие. «Общество Меркурий» захватывало рынок в немецких землях, делая также большие успехи в Австрии и Италии; в планах были Франция, Англия и Иберийский полуостров с выходом на обширные испанские и португальские колонии. Как я планировал, эти два крыла бизнеса постепенно должны были объединяться на почве дистанционной торговли по образцам: например, заказанные по каталогу «Русского дома» галантерея и одежда будут рассылаться по адресатам в быстрых почтовых дилижансах Меркурия и выдаваться в его почтовых отделениях, а при наличии к тому возможности — просто доставляться до порога дома. На нас должна была сработать и новизна товаров, и грандиозный масштаб деятельности, и хитрые схемы налоговой оптимизации: так, в Англии после ратификации соглашения о свободной торговле весь ввоз будет осуществляться беспошлинно, а с немецкими землями, с Голландией, гигантской Австрией и Испанией велись переговоры о том, что «Русский дом» будет работать экстерриториально, не выплачивая никаких таможенных сборов за ввозимые и реализуемые через этот магазин товары.
В общем, погруженный в дела по самые уши, я смело строил наполеоновские планы и питал самые радужные надежды, когда из Пруссии в Петербург дошла весть, что мой тесть, Александр Суворов, умирает в Кенигсберге.
Глава 4
Известие это разом поломало все мои планы. Надо было ехать спасать любимого тестя, или, хотя бы, сделать всё, что в моих силах, дабы помочь ему. Наташа, несмотря на вторую беременность и совершенно ужасные в это время года дороги, порывалась поехать со мною. Насилу удалось убедить ее дождаться весны! И буквально через день по получении страшной вести я, провожаемый заплаканной супругой, прихватив с собою адъютанта Волконского и нескольких врачей Морского госпиталя, уже нёсся из Петербурга по направлению к Луге.
Дорога выдалась тяжёлой. Из-за спешки мы останавливались ночевать на обычных почтовых станциях, как и все прочие путешественники, страдая от холода, тараканов, клопов и переполненных, заледенелых станционных нужников. Но настоящее испытание ждало нас впереди: однажды, где-то на подъезде к Пскову, под вечер мы попали в такой туман, что ямщик сбился с дороги. На дороге вдруг пошли страшные, как их тут называют, «зажоры» — ямы, полные талой водой; в иные из них лошади проваливались по брюхо. Наш ямщик, Василий, к исходу дня был уже совершенно мокрый; иной раз сани целиком уходили под воду, и нам с Волконским, чтобы не нырнуть вместе с ними, приходилось вставать, придерживая друг друга, пока мы с горем пополам не выезжали из зажоры. Вдобавок, постоянно мела пурга, мокрые хлопья слепили глаза, и когда стемнело, дорога стала совсем не видна. Наши сани (я ехал с Волконским), во время очередного снежного заряда сбились с пути, и пошли далее целиною, тщетно надеясь выйти на дорогу вновь.