Благословенный. Книга 6 (СИ)
В Париже заговорили даже о желании отстранить Гессен-Кассельский дом от правления и вычеркнуть его из списка государств.
Вильгельму пришлось бежать: другого выхода он не видел. Вначале он направился во владения своего брата, в Готторп-Гольштейн, который тогда относился к Дании. 2 ноября 1799 г. французский генерал Лагранж, занявший его дворец в Касселе, стал генералом-губернатором; через два дня Лагранж выпустил прокламацию, в которой официально объявлял о конфискации всех активов беглого курфюрста и угрожал всем, кто намерен укрывать их, военным трибуналом. И вот тогда-то курфюрст и обратился к придворному поставщику Ротшильду, поспешно поручив его заботам все свое движимое имущество. Французская армия уже вступала во Франкфурт, когда Ротшильду удалось закопать сокровища курфюрста в углу своего маленького сада. Свое собственное имущество, которое, в пересчете на деньги, равнялось примерно 40 тысячам талеров, он не спрятал, хорошо понимая: если он так поступит, у него проведут тщательный обыск и тогда найдут и заберут не только его деньги, но и имущество курфюрста. Республиканцы, которые, подобно древним филистимлянам, напали на Ротшильда, не оставили ему ни талера из его денег и ценностей. Более того, его, как и остальных евреев и граждан города, ввергли в крайнюю бедность, однако сокровище курфюрста было надежно спрятано.
И я бы безоговорочно поверил бы в эту историю, если бы не знал, кто такие Ротшильды, и какую ловкость они проявляют, когда речь касается звонкой монеты… Поэтому то я отправил Строганову в Париж указание «копать глубже». Ну, он и копнул.
Не поленившись лично приехать во Франкфурт, Павел Александрович, используя парижские связи, появился прямо среди офицеров штаба Лагранжа, устроив несколько бурных попоек его адъютантам. И очень скоро выяснилось, что вообще вся история с закопанными в саду Ротшильдов сундуками — полный вымысел! На самом деле после французской оккупации наличные деньги и движимое имущество курфюрста Вильгельма оказалось рассредоточено в разных местах. Некоторые самые важные ценности — главным образом облигации — Ротшильд успешно вывез из Касселя контрабандой. Однако основная масса ценностей хранилась в тайниках в загородных резиденциях Вильгельма. Согласно подробному списку, тщательно составленному самим курфюрстом, 42 сундука, в которых хранились не только золото, но и ценные бумаги и купоны, действительно поступили на хранение Ротшильда. Еще 24 сундука, где хранились счета, столовое серебро и одежда, были спрятаны под лестницей в северном крыле дворца курфюрста Вильгельмсхёэ, а и последние 24 сундука, в которых хранились, в числе прочего, документы военного казначейства, надежно укрыли в другом крыле дворца. В погребе расположенного неподалеку Лёвенбурга спрятали еще 24 сундука, в которых в том числе находились ценные бумаги, принадлежавшие любовнице курфюрста, а также официальные документы, одежда и фарфор. Наконец, в охотничьем домике в Сабабурге хранилось 47 сундуков, в большинстве из которых лежало столовое серебро.
На самом деле почти все сокровища достались бы французам, которым не составило бы труда узнать точное местонахождение имущества серебра курфюрста, подкупив слуг, если бы Ротшильду не удалось заключить сделку с Лагранжем. В обмен на взятку в размере 260 тысяч франков (скромную, учитывая обстоятельства) он согласился закрыть глаза на «таинственное похищение» 42 сундуков. Остальное имущество было конфисковано, однако в руки французов попали лишь относительно малоценные его части — столовое серебро, фарфор, одежда, документы военного казначейства. А настоящие сокровища курфюрста один из служащих Ротшильда вывез в нескольких экипажах из зоны французской оккупации в городок Гоф-Штёльцинген, где их разделили: 10 сундуков Ротшильды поначалу поместили в мюнхенский банк Торбеке, а остальные тайно вывезли в Лондон, и теперь используют в оборотах своего бизнеса!
Генерал Лагранж, разумеется, скоро понял, что назначил приближенным курфюрста слишком низкую цену. После того как ему удалось захватить часть спрятанных во дворце сундуков, он потребовал больше денег. В конце концов, после долгих переговоров со старшим сыном Ротшильда Амшелем стороны пришли к согласию: в обмен на выплату еще одной, более солидной, суммы Лагранж обещал занизить общую стоимость активов курфюрста, то есть помочь ему уклониться от конфискации! Составили список на общую сумму в 11,8 миллионов гульденов (в списке значились главным образом документы о крупных займах выданных другим немецким князьям). Этот список и считался «официальной» французской описью; а вот все документы, имеющие отношение к другим активам курфюрста — по слухам, на сумму 27 миллионов гульденов, — передали Ротшильду. При этом была составлена секретная опись, подписанная Амшелем Ротшильдом и генералом Лагранжем. Один экземпляр этой описи оказался во владении Майера Амшеля. Эта часть сокровищ курфюрста, опять же. по слухам, храниться в Гамбурге.
Узнав всю эту фееричную историю, я очень захотел встретиться с Мейером Амшелем, чтобы задать ему несколько вопросов, и уже совсем было собрался написать ему в Лондон, как вдруг… он сам явился ко мне в Цюрих! На ловца и зверь бежит…
* * *Итак, в воскресное ранее утро, когда мы с адъютантами и секретарями спокойно завтракала в отеле «У Орла», Волконский объявил мне, что господин Ротшильд «прибыл в Швейцарию, дабы засвидетельствовать своё почтение Его Императорскому Величеству и льстит себе надеждою удостоиться чести сделать это в личной встрече с Его Величеством». Удивлённый донельзя, я постарался побыстрее прикончить свой завтрак (какие же в Швейцарии громадные порции!) и, промокнув губы белоснежной льняной салфеткой, сказал Волконскому:
— Проси!
Мейер Амшель Ротшильд, мой лондонский финансовый фактотум, явился в каком-то немного торжественном состоянии духа. После обычных любезностей и ничего не значащих вопросов типа «как доехали?» Ротшильд перешёл к делу:
— Ваше императорское величество! Ваша веротерпимость, ваше стремление к справедливости и равноправию общеизвестны в Европе; и вот я здесь, дабы просить вас принять участие в судьбе моего народа!
Положение наше в Германии, как Вашему Величеству, должно быть, уже известно, различается в зависимости от государства, но везде в той или иной степени прискорбно. Особенно плохо дела обстоят на территории Священной Римской империи, где, несмотря на принятие «Эдикта о терпимости» 1782 года, ничего не изменилось со Средних Веков! Евреи должны платить особый подушный налог; нашим общинам запрещается проводить свадьбы, кроме оговорённого количества раз в году, а некоторым евреям требуется особое разрешение на проживание, которое следует обновлять каждые три года! По всей Германии евреев очень притесняют; они не имеют права занимать государственные должности и владеть землей, даже домом в городе; они обязаны платить большой «налог на веротерпимость» и должны получать разрешение даже на съем жилья!. Один из моих друзей хотел приехать в Вену, чтобы жениться, и подал австрийским чиновникам особое прошение. Оно было отклонено, хотя правительству была прямая выгода в том. чтобы богатый человек переехал к ним и привёз свои капиталы, которые, несомненно, будут облагаться налогом… Уж если такие исключения не делаются даже для самого влиятельного и верноподданного банкира в стране, то что говорить о простых людях?
Ваше Величество! Мы все знаем, что эту страну ждут большие перемены. Осмелюсь просить Ваше Величество на происходящем сейчас Конгрессе обратить внимание на бедственное положение моего народа и проявить к нему милосердие!
«Интересно-интересно», — думал я, слушая сетования Ротшильда на судьбу единоверцев — «а ведь господа финансисты открываются мне сейчас с совершенно новой стороны!» Разумеется, я был прекрасно осведомлён, что Ротшильд и всё его семейство являлись не только евреями, но и иудеями — ревностными приверженцами Талмуда, только его выбирающими в качестве руководящего принципа своих поступков. Скажем, во Франкфурте Мейер и его младший брат Мозес (который несколько лет возглавлял общинный фонд помощи бедным), принимали активное участие в жизни еврейской общины. Но Майер Амшель при всей своей религиозности обладал ещё и широким кругозором и уважением финансовых кругов. И, судя по всему, теперь он был готов пустить в дело своё финансовое влияние, чтобы добиться лучшей доли для тех, тех, кого он недвусмысленно называл «мой народ».