Благословенный. Книга 6 (СИ)

Остальные страны хранили молчание, за которым явственно просматривалось неодобрение. Впрочем, меня сейчас это мало заботило: в случае успеха я получал огромное дружественное центрально-европейское государство, в союзе с которым России уже мало кто был страшен.
Сам я желал от Конгресса достижения трёх целей: во-первых, чтобы делегаты поддержали уничтожение Пруссии. Понятно, что какое-то общегерманское государство рано или поздно возникнет; но Пруссия ни в коем случае не должна была стать центром его кристаллизации. Основу должен был составить какой-то другой регион, и на этот счёт у меня имелись вполне определённые идеи.
  
Во-вторых, надобно было повернуть дело таким образом, чтобы в германских землях произошёл чёткий раскол по линии Север-Юг.
Третьей задачей было исполнить мои обещания полякам и опредеить границы возрождаемого польского государства. Поэтому, в распространённых по Германии декларациях я во всеуслышание объявил, что государственность Польши восстанавливается; что границы её определятся, в основном, в пределах района расселения этнических поляков, а также с учётом исторически сложившихся взаимоотношений и желания местного населения. Что касается Пруссии, её я намеревался расчленить на отдельные области — Бранденбург, Западную Померанию, Вестфалию и Верхнюю Силезию, а Магдебург и Берлин — сделать отдельными «вольными городами».
Разумеется. планы эти вызвали бурю негодования немецких политических кругов. И, разумеется, меня тут же принялись осаждать немецкие князья. Все они прекраснейшим образом понимали, что Конгресс, фактически, должен был выдернуть и так уже шатающиеся троны из-под задниц местных мелких князьков и передать власть народу Германии, под моим мудрым, умеренным и закулисным руководством. И вот все эти марк- и ландграфы, курфюрсты, принцы, и прочие владетели наперебой бросились подкупать моих приближённых, лишь бы добиться со мною закулисной встречи. Каждое утро в отеле «У орла», где проживала наша делегация, встречаясь за общим столом, мои статс-секретари и адъютанты со смехом рассказывали, какие суммы им обещали за организацию встречи со мною. И когда суммы обещанной мзды перевалили за 100 тысяч талеров, я решил прекратить этот балаган и встретиться уже с этими господами.
В любом случае, сделать это было необходимо: ведь по феодальным понятиям, это мои «братья-монархи», такие же, как и я, властители. Поэтому я вполне мог без потери лица игнорировать встречи с их министрами и посланниками, но при личной явке даже самого мелкого курфюрста всё же следовало оказать им уважение.
Одним из первых явившихся ко мне князей оказался герцог Карл Мекленбург-Стрелицкий
Мекленбург в самой Германии воспринимался как медвежий угол. Немцы шутили, что в случае конца света непременно надо будет ехать в Мекленбург — там всё происходит на сто лет позднее, чем в остальной Германии. Но в этот раз герцог этого сонного царства проявил несвойственную ему прыть и первым набился ко мне на приём.
Мы встретились в здании городской ратуши. Герцог, лет 50-ти, невысокий, с холодным надменным лицом, вежливо, но сдержанно мне поклонился; я ответил тем же.
— Полагаю, что нам есть, что обсудить, Ваше императорское величество! — произнёс он, подчеркивая голосом мой титул.
— Я слушаю вас! — ответил я, с тоской представляя всю тягомотину, которая сейчас начнётся. Предчувствия меня не обманули…
— Я полагаю неприемлемым нелегитимные действия, направленные на лишение законных владельцев их земель и достояний! — полным негодования голосом произнёс герцог. — Вы, юноша, как представитель царствующего дома, должны хорошо понимать мои чувства! Право же, это странно, когда лицо, получившее высокое положение благодаря династическому принципу, относится столь легкомысленно к его защите!
— Вы имеет в виду Общегерманский конгресс? — уточнил я, прекрасно понимая уже, куда он клонит, но желая перейти от обычного в высших сферах языка намёков и недомолвок.
— Ваше Величество чрезвычайно проницательны! — ехидно ухмыльнувшись, ответил герцог.
Вот же гнида… А сам-то ты что делаешь, князёк? Не то же самое?
И, сардонически усмехнувшись, я спросил:
— Однако вы и сами не гнушаетесь использовать разного рода комиссии для объединения своих земель, не так ли?
Герцог состроил кислую гримасу. Дело в том, что Карл в сове время действительно расширил свои владения с помощью «Главного комитета имперской депутации» — органа Священной римской империи, благодаря которому к его землям присоединились владения- эксклавы любекского госпиталя Святого Креста.
— Есть существенное различие между нелегитимным сборищем бунтовщиков и законно установленными имперскими учреждениями -наконец произнёс он, явно гордясь своею находчивостью.
— А отчего же они «законные»? — с усмешкой спросил я.
— Оттого, что учреждены императором, конечно же!
— А вы полагаете, сам император хоть на каплю легитимен?
Мекленбургский герцог уставился на меня так, будто я у него на глазах изрыгнул трёхголовую змею.
— Императорская власть установлена Богом, молодой человек! — наконец, назидательно произнёс он.
— Неужели? И где в Евангелии сказано про то, кто должен быть правителем Германии в наступающем девятнадцатом веке? Христос говорил об этом? Нет? Или, может быть, небеса разверзлись и по всей земле слышен был трубный глас: «Императором Священной римской империи должен стать Франц, король Австрии»?
— Всякая власть — от бога. Так говорит нам Библия! — вдруг зло ощерился герцог.
— И якобинцы — тоже?
— Да что вы мне голову морочите? — вскричал герцог, весь тут же краснея от гнева, как это часто бывает с невысокими сангвиническими людьми. — Якобинцы захватили власть силой! И всем благонамеренным лицам это совершенно понятно! Все эти революционеры — это испытание Божие, кара за наши грехи! А император Франц II был избран на сейме в установленном порядке, голосами князей-выборщиков!
— Ну, то есть власть его возникла благодаря решению коллегии выборщиков, а Господь Бог тут не при чём… Хорошо; это, определённо, шаг вперёд в наших размышлениях. Мы установили, что выборы могут порождать власть! Но скажите, а кто эти выборщики? Почему они решают такой важный вопрос?
— Оттого, что это суверенные правители своих земель!
— А с какой стати они таковыми являются? Божьим соизволением?
— Они правят по праву наследования! — как о чём-то само собою разумеющемся сказал князь.
— Чтобы править «по праву наследования», надо чтобы первый владелец получил эти земли по праву; это во-первых. А во-вторых — если бы речь шла об имуществе, то это ладно; но подданные — это не вещи, их нельзя передать по наследству. Пока они не выразили воли считать вас правителем, вы для них — узурпатор и тиран! — огласил и я свой «символ веры», вновь заставив герцога Карла краснеть от негодования. Какое-то время он был в замешательстве от такого святотатственного заявления, прозвучавшего из уст наследованного монарха; но вскоре он нашёлся, что ответить:
— Ну так они выразили свою волю, когда присягали мне! — воскликнул герцог, весь просияв от такого сильного, по его мнению, аргумента.
— Все ли? Вы собирали присягу с крепостных крестьян? Нет? А ведь их в вашем герцогстве огромное количество! Но даже те, кто действительно вам присягнул — а у них был выбор? Ведь любой чиновник или военный, не сделавший этого, был бы отставлен от должности, не так ли? А была ли другая кандидатура герцога? Скажите, если бы вашим подданным предоставили право выбора между вами, и, например, мною, — как бы они решили?
  
— То, что вы говорите теперь — это какие-то софизмы, неприменимые в реальной жизни! — мрачнея всё больше, решительно отвечал мне герцог. — Мои подданные принесли мне присягу, и они по сию пору верны мне!
— Ну, раз так, вам не о чем беспокоится! — нарочито беспечно отвечал ему я. — Ваши верные подданные на конгрессе непременно проголосуют за сохранение вашей власти, только и всего!