Через бурные волны (ЛП)

— Есть один способ узнать, дорогая, — произнес Беллами.
— Но… я не хочу контролировать людей. Особенно свою маму. Это кажется таким… неправильным. — Слова вырвались со вздохом. Мысль об этой задаче тяжелым грузом легла на совесть. Я не хотела быть еще одной Корделией. — Я не хочу иметь власть над другими. Не должна.
— Но ты это сделала, — твердо заявил Беллами. — И это спасало наши задницы больше раз, чем я хотел бы признать. И прямо сейчас твое нежелание использовать эту силу может быть единственным, что стоит между тобой и возвращением Майло.
  
Я опустила глаза, затем из-под темных ресниц снова посмотрела на маму, стоявшую на краю причала, которая что-то бормотала взволнованной МакКензи.
— Ты прав, — сказала я. — Ненавижу это, но я должна попытаться.
Беллами заверил меня решительным кивком и взглядом своих льдисто-голубых глаз.
— Хорошая девочка. Тогда давай продолжим.
— Я попробую. — Я вдохнула, втягивая в легкие влажный, соленый воздух. — Но не обещаю, что это сработает.
Мы оба развернулись, делая вид, что идем обратно как можно небрежнее, будто только что не обсуждали лучший способ ввести мою маму в бессознательный транс. Когда мы приблизились к ней и МакКензи, я заметила, что мама наклонилась, протянув пальцы к воде, и ноги понесли меня быстрее.
— Мама! — закричала я. Она не могла дотронуться до воды. Я ни в коем случае не могла позволить ей накормить эту голодную сирену. И мне нужно было как можно скорее привести наш план в действие, пока мама не открыла в себе новую сторону, которая, возможно, позволила бы ей сопротивляться этому.
6. Спой мне на сон грядущий
Катрина
— Мама! — Я крикнула еще раз, привлекая ее внимание. Она подняла глаза, выдернула руку из воды и отошла от края.
Мама, казалось, освободилась от тисков, в которых ее держала сирена. Я слишком хорошо помнила, каково это — вот так исчезать из виду, принимать решения как в тумане, только чтобы прийти в себя и задаться вопросом, что я делаю. Это была душевная боль, похожая на бурлящий циклон смятения и хаоса. Поэтому пожалела маму, зная, что она испытывала. Должно быть, ей было немного страшно.
Когда ее взгляд стал отсутствующим, я встала рядом с ней, потирая большим пальцем чешуйку сирены на запястье.
— Я знаю, ты хотела увидеть океан, но этот старый причал в заливе — ничто по сравнению с местными пляжами. Ты увидишь, — сказала я, подходя к ней ближе и говоря достаточно тихо, чтобы слышала только она. — Помнишь ту колыбельную, которую ты напевала мне, когда я была маленькой? Ты знала, что на самом деле она об океане?
— В самом деле? Какое совпадение. Я и не знала, что существуют такие слова… — В мамином голосе послышались нотки подозрения.
— Да, на самом деле это прекрасная песня. Хочешь, я научу тебя? — Задав последний вопрос, я почувствовала, как во мне вспыхнула сирена. Она наслаждалась мыслью о том, что сможет околдовать мою маму, полностью подчинить себе кого-то другого. И я почувствовала резь в животе, от которой меня затошнило. Мне пришлось прекратить тянуть время, пока совесть не отговорила меня от этого. Я надеялась, что мой браслет с чешуйками сам по себе поможет направить достаточно магии, чтобы предотвратить появление моего альтер эго.
— Конечно, Катрина, — неловко усмехнулась мама, явно понимая, что мой вопрос был несколько неуместен.
Я открыла рот, чтобы запеть. Чешуйки слабо светились, но я все равно чувствовала изменения в разуме и теле; сирена внутри меня взяла бразды правления в свои руки. Человеческая Катрина отошла на второй план, когда ее двойник взял управление на себя. Я задалась вопросом, сияют ли мои глаза по-прежнему ярко-синим, но по тому, как мама наклонила голову и нахмурила брови, я поняла, что какие-то изменения, должно быть, были заметны.
Не обращая внимания на друзей, наблюдавших за мной в нескольких метрах, я тщательно выговаривала каждый слог и строчку, мой голос мелодично поднимался и опускался, так что даже я никогда раньше не останавливалась, чтобы вслушаться в него. Это было завораживающе красиво, ни один земной голос не мог с этим сравниться. В тоне моего голоса звучали жутковатые нотки Корделии, но песня была легче, немного нежнее, чем у нее. Конечно, это моя собственная песня сирены.
Я сосредоточила свою энергию на маме, каждый звук и каждая строчка песни несли в себе энергию, которая окатывала ее волной. Когда я пела, слова стихали, и только моя мелодия заставляла ее двигаться дальше. Я велела ей забраться в лодку, и она неуклюже это сделала. Беллами и Ной бросились к ней, чтобы помочь перебраться через качающийся корпус. Как только она оказалась на борту, я приказала ей крепко уснуть.
Сначала она медлила, стоя на лодке, бессмысленная и зачарованная, и на мгновение я испугалась, что либо потеряла над ней контроль, либо она сопротивляется. Но через несколько секунд ее веки дрогнули, и она потеряла равновесие, рухнув в объятия Ноя и Беллами. Я перестала петь.
— Отнесите ее в постель, — приказала я более резко, чем хотела. Я наблюдала, как они внесли ее в каюту, а затем спустились по небольшой лестнице, чтобы отнести в одну из двух спальных комнат.
Мне потребовалась минута, чтобы избавиться от сирены и обрести контроль над собственным разумом. Мне не нравилось позволять ей контролировать себя надолго, но я, по крайней мере, научилась сдерживать ее, пока она не зашла слишком далеко… по крайней мере, на данный момент. Когда я посмотрела на МакКензи, которая наблюдала за происходящим с бледным, озабоченным видом, мне снова стало дурно.
— Все было так плохо? — Я поморщилась, втянув голову в плечи.
— Нет, нет, вовсе нет, — пробормотала МакКензи, оглядываясь по сторонам, словно пытаясь смягчить выражение лица. — Просто всегда немного странно наблюдать, как твой лучший друг управляет сознанием людей. Не буду врать, это немного пугает.
— Это страшно не только для тебя, — пробормотала я. — Я не знала, что еще делать. — Я нервно переступила с ноги на ногу и посмотрела вниз. — Пойдем, проверим, как она.
Я прошла внутрь яхты и заглянула в самую маленькую спальню на борту. Она была простой: к задней стенке была придвинута двуспальная кровать, справа — внутренняя стена, а слева — окно с видом на море. Мама мирно лежала на матрасе, ее тихое дыхание поднималось и опускалось, как убаюкивающее покачивание лодки.
— Откуда мы знаем, что она останется в таком состоянии на протяжении всего путешествия? — Тихо спросил Ной, словно стараясь не разбудить ее.
— Не знаю, — призналась я, вспомнив, как потеряла контроль над членом экипажа на яхте Корделии. — Думаю, мне придется приходить сюда каждые несколько часов и снова петь ей, просто чтобы убедиться, что она не просыпается.
— И она ничего из этого не вспомнит, когда проснется? — МакКензи приподняла бровь.
— Не могу сказать наверняка, но там, в Нассау, когда Корделия контролировала Майло — она заставила его напасть на меня — он ничего не помнил, когда пришел в себя, так что это мое предположение.
— Ну, я могу сказать наверняка. — Я не ожидала, что Беллами вмешается, но была рада, что он внес свой вклад. — Когда Корделия управляла вражескими командами и капитанами для моего отца, они так ничего и не вспомнили. Вот это да!
— Что ж, думаю, это хорошо, — вздохнула я.
Беллами заколебался, приоткрыв рот, чтобы что-то сказать, а затем взглянул на маму, которая слегка проснулась во сне и повернула голову так, что мы все застыли на месте.
— Просто держите ее в отключке, и у нас не должно возникнуть никаких проблем, — прошептал Беллами и пожал плечами. Он повернулся, чтобы выйти из комнаты, и мы последовали за ним, прежде чем закрыть за собой дверь.
  
Разочарование заставило меня вздрогнуть, когда сирена во мне раздулась от гордости при виде того, как я укладываю маму спать. То, как ее воля безжалостно боролась с моей, изматывало меня. Ее становилось все труднее контролировать.