Пожарский 1 (СИ)

– Детей сколько?
– Двое, мальчики, восьми и шести лет.
– Понимаешь, что селить семью пока негде?
– За это вы не беспокойтесь, на первое время их приютили родственники.
– М-хм, – я повернулся к дядьке: – Что, Пахом, почём нынче в столице управляющим платят?
Дядька огладил бороду:
– На бирже сказали: от пяти сотен до восьми, если дом большой, солидный.
– Будем считать себя солидными, – я сплёл пальцы шалашиком. – Но сперва хотелось бы посмотреть, каков ты, Фёдор, в деле. До конца августа у нас две недели осталось. Двести пятьдесят рублей на этот период тебе кладу. Да на сентябрь пятьсот. Однако если к концу сентября фасад дома, мои покои и первый этаж приобретут достойный жилой вид, выплачу такого же размера премию. В деньгах можешь себя не ограничивать, людей для работ нанимать в любых количествах, главное, чтоб сделано было хорошо. Если работой останусь доволен, с октября подниму жалованье до восьмисот. Премиальные по ситуации. Как тебе такое предложение?
В глазах управляющего словно зажглись лампочки и закрутились колёсики вычислительных машинок.
– Весьма щедрое предложение, ваша светлость!
– Тогда по рукам!
Я протянул руку, и Фёдор торжественно её пожал.
Я думал, что на этом всё, но Пахом внезапно вытащил какие-то бумаги, они начали заполнять договора и расписки, привлекая меня время от времени для подписи.
Эк, потомки, как у вас заморочно-то всё...
Меня снова начало мутить, да ещё голова заболела. И тут явился мой мелкий любопытный ангел.
– Стеша! Притащи-ка бутылёк из тех лечилок, что мы с тобой на завтра купили.
Она обернулась пулей, привычным жестом распечатала крышечку и сочувственно спросила:
– Плохо?
– Ужас как. Тяжёлое снадобье оказалось.
– Я вам ещё тогда принесу, вдруг ночью накатит?
– Тащи!
Пахом подсунул мне последний лист. Подписал.
– Всё, ужинать не буду, худо мне. Отлежусь. А ты, Фёдор, пройди со мной, денег тебе выдам на первое время.
САМОБИЧЕВАНИЕ 
Да, иначе как самобичеванием предстоящий день я назвать никак не мог. Предвкушая побочные эффекты от укола, я постарался поесть с утра. Эк вчера мне дурно было, даже сны с девицами не снились, мда.
Ушли мы сегодня довольно рано, первым делом завернули в аптеку, аптекарша мне поставила укол, за что я её порадовал ещё одной трёхрублёвой бумажкой. Потом подзарядился – и во вчерашний павильон. И умирать от перенапряжения!
Настроение у меня, честно сказать, было так себе, пока перед самым обедом, на исходе припасённых сорока лечилок, моя измерительная плитка не показала вдруг рост! Пропускная способность каналов выросла на единицу!
– Тринадцать! – радостно запищала Стешка.
– Ну вот, пошло дело! Теперь можно и отобедать.
– В «Три медведя» пойдём?
– А на другую не хочешь посмотреть? Там неподалёку «Птица Сирин», к примеру.
Мы неторопливо пошли на заслуженный отдых.
Со Стешкой мне неожиданно понравилось общаться – как с племяшкой, что ли. Я ведь, когда уходил, сыну едва десять исполнилось, а дочка даже чуть помладше Пахомовой внучки была. Умом я понимал, что они давно уж выросли, детей родили... а сердцем тосковал. И тут – Стеша, забавная и непосредственная, живая чистая душа.
– Дмитрий Михалыч, сюда? – она уже дёргала дверь с привешенным к ней бронзовым колокольчиком.
– Заходи, место выбирай.
«Птица Сирин» оказалась кофейней. Супов здесь не предполагалось, зато выпечки всякой было навалом.
– Степанида, а как ты отнесёшься к замене супа на пирожки с мясом?
– Очень даже отнесусь! – бодро отрапортовала Стеша. – А это что за цветочки?
Что за цветочки, я и сам понимал не очень, и поэтому слегка улыбнулся буфетчице, выжидающей нашего решения по ту сторону витрины:
– Девушка, объясните, пожалуйста, моему лекарю, что это за дивные блюда. Мы купим всё, что Степанида выберет. И два чая с лимоном.
Подозреваю, что кроме кисловатого чая больше ничего я в себя впихнуть не смогу. Плющило меня здорово, ещё ядрёнее, чем вчера.
  
07. ТЕПЕРЬ ТЫ БОЕВОЙ
  
ИСПЫТАНИЯ 
Неделя изнурительных тренировок с одной стороны здорово меня подкачала (если сравнивать с мизерным первоначальным уровнем), а с другой – разочаровала страшно. Я колол отвратительные уколы, от которых способность принимать пищу пропала совершенно, ругал своё истончившееся и одновременно съёжившееся ментальное поле, не способное сколько-нибудь эффективно канализовать пространственную ману, я сотни раз на дню падал и вставал... и всё зря. Несмотря на все старания, и даже на то, что в день испытаний я снова пришёл на тренировки, снова поставил этот омерзительный укол и четыре часа изводил себя надсадными усилиями, минимальные условия мне выполнить не удалось.
Декан Болеслав смотрел на свою измерительную установку, хмурясь и покусывая губу.
– За неделю на семёрку – это очень хороший показатель. Ёмкость, глянь, даже двадцать четыре. Но пропускная девятнадцать... – он покачал головой. – Не имею права.
На этот счёт у меня был последний козырь, который – может быть – сработает:
– Я имею право на полигонные пробы. Учитывая мой уровень, это не займёт много времени.
Болеслав усмехнулся:
– Ну, что ж, если у тебя получится меня удивить...
Мы прошли в павильон, за неделю ставший мне почти родным. Сколько, лаборант сказал, тут щиты выдерживают? До шестисот, кажется, одномоментно? А у меня в наличии двадцать четыре, ха! Интересно, лаборант сказал декану, что всю неделю я упражнялся исключительно с воздушными потоками?
Сказа-а-ал! Потому что Болеслав сходу поставил лёгонький щит от воздуха.
– Ну, давай!
Я слегка прищёлкнул пальцами и вытянул вперёд руку. Жест этот был совершенно бесполезный, пустой, но буквально вчера я подумал, что светить своим умением формировать заклинания исключительно мыслью не стоит. Сразу же спалят, что я – не просто Пожарский, а тот самый. А будет ли это полезно – писями на воде виляно.
В центре павильона сформировался маленький воздушный вихрь, плотнее, плотнее, почти жгут... Восемь единиц.
Жгут дёрнулся, хлестнул в сторону декана, с конца его пулей слетел маленький плотный снежок. Ещё три единицы.
Болеслав, конечно, показал себя молодцом: разом подобрался и поверх воздушного поставил кусок водяного щита.
Снежок ударился в щит и мгновенно испарился. А вот упакованный внутри него крохотный файербол – благополучно проскочил и противоводную защиту, и противовоздушную, и повис перед носом охреневшего декана. Три единицы шарик, три – скорость и пять – упаковка. Уложился и даже две оставил в резерве!
– Это ты как это? – Болеслав требовательно воззрился на меня.
– Семейная тайна, – скромно сказал я.
Декан усмехнулся и схлопнул файербол:
– Принят!
На лавочке рядом с музеем меня ждала Стеша, всю первую половину сегодняшнего дня снова отработавшая лекарем.
Стеша стеснялась откуда ни возьмись набежавших толп студентов, решивших подправить свою магическую форму перед началом учебного года, и, увидев возвращающегося меня, обрадовалась страшно.
– Ну что, Дмитрий Михалыч?! Перевели, куда вы хотели?
– Перевели, Стеша, – доволен я был, как сытый Бобик.
Она очень тихо, совсем шёпотом закричала:
– Ур-р-р-ра-а-а-а! – мелко и неслышно хлопая в ладоши. – Домой пойдём?! Праздновать?!
– Пожалуй, сегодня можно себе позволить. Если... дай-ка мне лечилку. Нет, две!
Убрать эту отвратительную дурноту. Спасибо, конечно, без инъекций я бы при всём желании вряд ли до девятнадцати за неделю дотянул, но насколько же тяжёлая гадость!
У меня, между прочим, осталось ещё две ампулы. Когда-нибудь я их использую, не пропадать же добру. Но не на этой неделе. Через месяц. Или через два, когда перестану передёргиваться при воспоминании об этом снадобье.
ЕСТЬ ПОВОД ПОРАДОВАТЬ СЕБЯ