Всего 50 (СИ)

Тут же, в ванной, почти не думая, стоит это делать или нет – ведь в Москве уже около десяти вечера – я написала Серёже смс.
Набирая буквы, я словно входила в раж, нарушала какое-то табу, лезла в пекло. Пекло неразрешимой проблемы – как оказаться рядом с любимым мужчиной, у которого уже есть одна женщина, и он – не мусульманин, не Абдуль. И та женщина не знает о моем существовании. Я – тень себя самой. Ни на что не имеющая право. Нет, имею право любить, страдать, рвать на себе волосы, сходить с ума… да все, что угодно, но не далеё черты, отделяющей его жизнь ото всего, что связано со мной. Эта черта, как пропасть, как обрыв, как кратер действующего вулкана…
Я выкурила подряд три сигареты. Спазм в голове заставил отказаться от следующей.
Набирая непослушными пальцами буквы, я чувствовала, что лезу в огонь, будучи облитой бензином страсти: «Жизнь моя, скажи, что не всё потеряно! Ведь я нужна тебе? Мне плохо, невыносимо без тебя! Не молчи, пожалуйста! Я же себя убиваю!!»
Ответ пришёл, и он был невероятен: «Убивай. Я уже мёртв».
У меня, казалось, помутилось сознание. Что это значит? Это со мной происходит, или я участвую в драме Шекспира «Ромео и Джульетта», где без одного любящего нет другого? Он не видит смысла в моей жизни, потому что мёртв сам? Но он же пишет мне, значит – это фигурально? Конечно, фигурально.
Господи… Ему просто катастрофически плохо, он не видит больше смысла даже в любви, в наших отношениях. Но не это самое дикое. Он готов меня потерять, дает мне «добро» на самоубийство, зная, какая я отчаянная и бесшабашная! Ему настолько плохо самому, что я ему больше не дорога.
Или он хочет этим сказать, что жить друг без друга бессмысленно? Что? Что мне позволено думать?! И какие предпринимать шаги? Я не привыкла опускать руки, разве что на некоторое время, на пару часов. А потом – снова в бой, за себя, за свою правду, за право быть счастливой.
Но любимый безжалостно протягивал мне индульгенцию на смерть. Жутко.
По законам бессознательного, он «ударил» меня именно потому, что невообразимо страдает сам. Он словно хочет, чтобы и мне стало так же плохо. Неужели он допускает, что мои смс – всего лишь красивые слова?
И я написала: «Нет! Пока мы живы, не всё потеряно! Давай не будем разрывать нас! Я помогу, я рядом! Скажи, что должна сделать? Послушаюсь».
В ответ пришло: «Пока замолчи».
Я протрезвела. Мгновенно. Эта была оплеуха женщине, бьющейся в истерике.
Какой болезненный удар! Я даже схватилась за щёку – инстинктивно, безотчетно. Да, он прав. Он же не один в доме, как я – в ванной у Абдуля. Он – муж. И отец.
Я вспомнила об этом отягчающем обстоятельстве, и мне стало неловко. Написанное им не означало «конец связи» или «завершение контакта». Короткое слово «замолчи» носило глобальный характер. Оно несло на себе несколько смысловых нагрузок, понятных мне одной. Потому что я уже немного знала характер Серёжи и его природу. Во всяком случае, догадывалась, что он подразумевал в том или ином случае…
Сейчас он просил покоя. На меня у любимого мужчины не было сил. Я должна была справляться сама.
Так. Не стоять. Двигаться. Когда перегружена психика, важны физические действия. Один знакомый признался мне однажды: когда ему плохо, он затевает стирку, причем, руками.
Стирку! Конечно, сейчас я постираю одежду, собиралась же…
Руки не слушались, голова кружилась, но я терзала ткань брюк, как будто та была во всем виновата. То же самое проделала с курткой и маечкой. Закатала их в большое белоснежное полотенце, чтобы абсорбировать воду по максимуму.
Стоя потом под душем, я, кажется, не плакала, а потихоньку выла. Так было легче. Боль выходила наружу, и вода смывала её…
Проснулась я от прикосновения к своему лбу. Не сразу поняла, где я и что происходит.
Абдуль сидел на краю кровати и безжалостно выводил меня из состояния сна.
Я мгновенно напряглась под одеялом, но не пошевелилась.
– Абдуль, не надо, я сплю…
 
– Как я рад тебя видеть, ты даже не представляешь, – сказал Абдуль, словно был туг на ухо. – Как ты тут?
– Я же сказала, я сплю, – не скрывая раздражения, ответила я.
– Как же ты спишь, если разговариваешь со мной? – улыбнулся Абдуль, как Мефистофель, пребывающий в хорошем настроении.
– Господи! – вырвалось у меня по-русски.
– Сейчас я сделаю тебе массаж, и ты продолжишь спать…
– Не нужно, мне потом не уснуть. Я ничего не хочу. Извини. Спасибо.
Я отвела его руку.
Но Абдуль не сдавался. Он, видимо, немного выпил за общественным ужином и стал более раскрепощённым. Чувствовалось, что на территории номера он считает себя хозяином положения.
Вот он, коварный и непредсказуемый Восток!
Абдуль опять протянул руку и погладил моё плечо. Его ладонь была немного влажной, а волосатая рука пахла какой-то пищей, будто он ел руками и не удосужился помыть их после.
Я скривилась. Меня охватила злоба на себя, на своё согласие здесь ночевать. И на врача, что так неожиданно оказался назойлив. И на Серёжу, что тот не приехал и тем самым допустил, чтобы меня касался чужой, ненужный.
– Пожалуйста, не трогай меня! – попросила я Абдуля мирно, слыша в своем голосе нотки бессилия.
Сон как рукой сняло. Хотелось встать и уйти, куда глаза глядят. Я не любила себя такую, предпочитая пацифистские настроения и проявления. И чем старше я становилась, тем активнее был мой пацифизм.
– Я вижу, что тебе плохо. Но лезть в душу не собираюсь.
– Так что же ты лезешь к моему телу?! – закричала и заплакала я одновременно.
– Через тело можно помочь душе. Это я тебе как врач говорю. Тебе станет легче. Ты просто расслабишься, и завтра проблема станет маленькой.
– Послушай, не надо настаивать! Ты делаешь мне ещё хуже…
– Тебе нужна ласка и внимание. Ты мне очень нравишься, честно. По-настоящему желанных женщин не так уж и много. Это я тебе как мусульманин говорю…
Достаточно тонкий для грубой мужской природы монолог в меня попал. Но не тем концом, на который рассчитывал Абдуль.
Я ассоциативно опять перекинула мостик в Москву. Захотелось ласки от закрывшегося на все «замки» Серёжи. Захотелось его присутствия, рук и ясного взора. Но не только это эмоционально объяснимое желание заставило меня отвернуться от Абдуля и заплакать на всю катушку.
Меня зацепили слова «по-настоящему желанных женщин не так уж и много…» Господи, если это так, то почему мужчина, каждый сантиметр которого я ласкала, – не здесь, не со мной?! Ведь он говорил, что я – желанна. Почему уже четыре года мы не носим друг друга на руках? Почему же тот свет, что исходит от любящих, а стало быть, от нас, не озаряет все вокруг и не изменяет мир к лучшему? Почему нельзя любить открыто и честно – перед Богом, обществом и самим собой? Зачем у любви столько препятствий? Особенно у любви в зрелом возрасте…
Стоило мне разрыдаться, как Абдуль ретировался.
Мужчины, застигнутые женскими слезами, предпочитают занимать выжидательную позицию.
Поскольку сейчас у врача на ожидание моего расположения приходились драгоценные часы сна, он, разумеется, решил, что сон доставит ему, пусть не столь яркое, но всё-таки удовлетворение. И, прошуршав покрывалом, Абдуль потихоньку лег спать.
Уставшая обороняться, я тоже сразу затихла, накрывшись одеялом с головой.
***
Утром врач из Саудовской Аравии спешил на завтрак, а затем сразу на заседание симпозиума. Ему было уже не до женщины. Он приводил себя в порядок, а гостья, не желая ему мешать, притворилась спящей.
Он подозревал, что она не спит, но времени не оставалось ни на что. К тому же ночью Абдуль почувствовал: несмотря на драматизм личной жизни этой женщины, суть вовсе не в коловороте обстоятельств, а в том, что он – нежеланен. Неприятен ей физически. А унижаться обладателю мини-гарема совсем не хотелось. Вчера он записал ей номер своего мобильного телефона, так что если он, Абдуль, понадобится, она найдет его сама.