Всего 50 (СИ)
Абдуль усадил меня лицом к морю, а сам сел спиной.
– Садись рядом, – предложила я, – будем сидеть, как в театре. Как сидят в парижских кафе.
Абдуль повиновался. Он был готов на всё. Казалось, попроси я сейчас вместо осьминога зажаренного Абдуля, он бы пошёл в кухню и молча лег на решётку гриля.
Абдуль заказал большое блюдо разных сортов рыбы.
Официант принёс его – без церемоний, равнодушно. Не скрывая своей усталости, шаркнул блюдом о стол и ушёл в сторону кухни с таким видом, словно клиенты встали ему поперёк горла.
Нам всем не хватает любви друг к другу… Обычной, человеческой. Основанной хотя бы на понимании того, что каждый из нас смертен и наделён своим «крестом». А жизнь – хрупка. Вот сидит Абдуль, смотрит восторженно, неплотоядно. Его трудно заподозрить в попытке урвать в командировке порцию удовольствия. Он похож на чёрного, нахохлившегося галчонка, который долетел из южных стран до Барселоны, по какой-то причине замерз, устал и хочет, чтобы его обогрели и приласкали. Абдуль не развратен, не примитивен. Труд врача облагораживает его дополнительно. Почему я допускаю, что он хочет затащить меня в койку? Он просто переживает, что мне негде ночевать. И наверняка видит, что у меня что-то случилось. Абдуль привык помогать человеку. Это отчасти его профессиональный порыв. Надо верить в лучшее в людях. За весь день он ни разу ничем не обидел, не задел, не доставил отрицательных эмоций. Таскает за собой пакет с черешней и не ропщет. И не кривляется. Что тоже гораздо лучше попыток прикинуться падишахом. Некоторые мужчины гораздо чаще, чем женщины пыжатся и лезут вон из кожи, дабы предстать солиднее в глазах окружающих.
***
Абдуль, словно иллюстрируя цепочку моих размышлений, аккуратно вынимал косточки из рыбы, тщательно отделяя вилкой волокна и подкладывая своей визави самые съедобные на вид кусочки.
Рыба была бездушно пересушенной, как и подавший её официант, да и аппетит третий день, как покинул мои пределы, поэтому трапеза у моря как-то не задалась.
Хотелось лечь и вытянуть уставшие от ходьбы ноги и просто думать и думать о Серёже, чтобы, не дай Бог, между нами не прервалась та невидимая связь, которую я чувствовала. Мне казалось, я держу в руках и соединяю два провода, два контакта, пропуская сквозь сердце и душу ток, исходящий от обоих. И я ни на секунду не хотела отвлекаться от присутствия внутри себя образа дорогого мне мужчины, что находился далеко не только в силу километража, но и в силу объективной и беспощадной принадлежности к своему, закрытому для меня миру.
Но оказаться сейчас одной в номере, как это было накануне, мне было дико. И, уже знающая цену выбора между двух зол, я безотчетно выбрала меньшеЕ.
– Абдуль, знаешь, я решила принять твое предложение.
– Какое? – удивился мужчина, сделавший в мой адрес, как минимум, два предложения.
– Переночевать у тебя в номере.
– Да? Ну и молодец! Я рад. А то через полчаса мне уже надо переодеться и идти на сбор делегации, а оставлять тебя одну не хочется…
– Ты только, пожалуйста, не пойми меня превратно!
– Не волнуйся. Я похож на дурака?
– Нет.
– Ну и все.
– Спасибо, Абдуль! А как я войду в отель? Меня же видели и знают, что я только на одну ночь останавливалась…
– Ты возьмешь мою пластиковую карту и войдешь по ней сбоку, со стороны сигарного бара. А я войду через главный вход.
– Поняла.
– Войдешь на пять минут позже, ок?
– Ой, не знаю… Идиотское положение…
– Ерунда какая! Ты взрослая женщина.
– Вот именно!
– Разве тебе кто-то указ, кроме самой себя? Войдешь, как ни в чем не бывало.
– Ладно, постараюсь…
***
Никогда не знаешь, что с тобой будет завтра. Оплатив одну ночь в фешенебельном «Мажестике», я и предположить не могла, что на следующий день подъеду к этому же отелю на такси, да ещё с арабом, словно дамочка лёгкого поведения.
Меня коробило, когда я выходила из такси, а уж когда нужно было вставить в считывающее устройство карту, руки мои дрожали, как у незадачливой, неопытной преступницы. Я, конечно, себя успокаивала, вслух произнося: «Да ничего такого особенного… Не под мостом же ночевать! Табличку, что ли, на грудь повесить – я не такая, я жду трамвая?»
Но мне всё равно казалось, что попадающиеся на входе служащие отеля узнают меня и осуждают. Идя, съёжившись, к лифту, ждала, что меня окликнут и попросят предъявить документы.
Откуда эта затравленность? Стыдливость не по возрасту? В конце концов, Абдуль мог быть моим давним другом, мог позвать к себе в гости – посидеть и вспомнить былое. Нет, эта «легенда» не годится. Совсем упустила из виду, что Абдуль младше меня на целых четырнадцать лет. Он под стол пешком ходил, когда я в институт поступала.
В таких уколах терзаний и зарницах стыда я вошла через затемнённый сигарный бар и разыскала номер.
Абдуль, радостный, уже преображённый, в шоколадного цвета костюме с золотистым галстуком, открыл мне дверь.
Номер действительно был огромный. Обставленный в той же гамме, что и «мой» одноместный. Кровати корректно разделяла тумбочка.
На столе стояла уже вписавшаяся в интерьер бордовая черешня на блюде.
И когда он успел? Нет, благородный всё-таки этот араб… Только бы скорее ушел.
Неимоверная усталость требовала безотлагательных действий. Вернее, моего полного бездействия.
И я, прямо в одежде, легла поверх покрывала.
Абдуль торопился на мероприятие.
Ему нравилось, что женщина находится в его номере – он мечтал об этом с самого утра, то теряя, то обретая надежду. Когда она заплакала в музее эротики, он был готов на руках донести её от Рамблы до «Мажестика», если бы она согласилась. Расстояние невелико. Абдуль чувствовал, что она не расположена флиртовать, ни тем более – пускаться в авантюры, но, с другой стороны, она ведь сама потащила его в этот музей. В тот момент он расценил её идею, как открытый намёк. Если бы она не хотела с ним близости, не пошла бы в музей. А потом её, видимо, кто-то обидел, написав неприятное смс. У женщин так быстро меняется настроение. Через час после музея она отказалась ночевать у него в номере, а через два – согласилась. Он никак не связывал эти перепады с собой, потому что изначально видел её симпатию к себе. А что, внешность у него недурная, не Мустафа же. Да, не вышел ростом, но зато гуттаперчевый в постели – так что жёны нахваливают его, что называется, наперебой. Если она сегодня не убежит и захочет, он ей продемонстрирует свою силу. Она не в росте. Уж он-то врач и знает, что у низкорослых все соки уходят в корень.
Абдуль приподнял гладковыбритый, раздвоенный подбородок и поправил галстук, устанавливая узел посередине шеи. Потом по-родственному, как третью жену, чмокнул меня в щёку и, повесив на ручку с внешней стороны двери табличку «не беспокоить», мягко захлопнул за собой массивную дверь.
***
Я полежала некоторое время, разглядывая безукоризненный потолок. Повернув голову, обнаружила на «своей» тумбочке такую же шоколадную конфету, как и во вчерашнем номере. Повертев её в пальцах, положила на прежнее место.
«Нельзя долго лежать, а то усну прямо в одежде. Стирать, срочно стирать, чтобы успело просохнуть к утру»! Мысль о несвежей одежде подбросила вверх, и я сумела встать.
Увидев своё отражение в зеркале ванной комнаты, я ощутила новый приступ жалости к себе. Потерянное, измученное выражение бледного лица меня раздражало. Опять эта складка между бровей – смотреть невозможно.
Я вспомнила, как в эйфории складывала вещи в чемодан, готовясь к встрече с Серёжей. Как хотела быть для него красивой… Как ехала поздно вечером через Альпы, преодолевая усталость, как гнала потом машину на Турин… С нарушением хронологии вспомнила клопов, бессонную, оскароносную ночь, покупку фотоаппарата… Всё напрасно, всё – коту под хвост! Дурацкое выражение – не передаёт, не отражает! Лишь оскорбляет возвышенные старания во имя любви.