Желанная для диктатора (СИ)

— В знак благодарности, Касым. Мне сложно здесь кому-то доверять, кроме Громова. И только ты можешь занять его место в его отсутствие.
— Понимаю.
— Ты охраняешь мою жизнь, но любая услуга должна быть оплачена.
— Оставьте, Вероника, пожалуйста.
Забывшись, Касым обворожительно улыбается. У наемника ямочки на щеках? Дергаюсь с каждым разом сильнее, и мужчина, наконец, отпускает мою руку.
— Ведь ты присутствуешь на общих собраниях, которые проводит Громов? Будешь все мне рассказывать. Я должна быть в курсе.
— А вы уверены, что хотите знать?
— Абсолютно!
Касым клонит голову набок и разводит руки в стороны, мол, как скажешь. Он расслаблен и спокоен. Разворачиваюсь и выхожу из кабинета. За спиной слышу шаги Касыма.
— Оставайся на расстоянии. Это приказ!
— Но, Вероника…
— Ты обещал!
Я двигаюсь по коридору, заглядываю в каждую комнату и ищу Артёма. Спускаюсь на первый этаж и сразу иду в столовую. Там Замут, как всегда, жрет на ночь.
— Где Громов?
Настроение у меня недружелюбное в связи с последней информацией и многочасового отсутствия отца Арины. А ей угрожает опасность.
— Добрый вечер. Гром устал. В лучшем случае сможет навестить тебя завтра.
Наемник отвечает с набитым ртом. Первой мыслью было натравить на него Касыма, но я глубоко вдыхаю, считаю до трех и смахиваю тарелку с мясом на пол.
— Какого?!. Выпей успокоительное!
— Где Громов? Я не шучу, Замут. Он мне нужен срочно. Прямо сейчас!
Это не каприз и не прихоть. Я действительно начинаю сходить с ума в этом доме, зная, что здесь предатель и он в любой момент может напасть. Я готова схватиться за пистолет и не смыкать глаз вообще. А Громов устал и навестит нас завтра!
— Он на улице в третьем ангаре. — Сдается наемник. — Только, Сергеевна, лучше и впрямь вам поговорить позже!
Я иду к двери.
Говорю воспитанному Касыму оставаться в доме и дергаю дверную ручку, оказываясь на улице. Выскакиваю в шортах и шлепанцах.
Замут называет ангарами бетонные одноэтажки, что тянутся вдоль ограды на заднем дворе. Внутри я никогда не была — Артём категорически запрещает. Всего строений пять. Мне в центральное. Чем ближе подхожу, тем медленнее шагаю. На улице совсем темно, но в этом жутком и неуютном месте фонари всегда горят. Я вижу безымянных наемников. Один дежурит рядом с входом.
— Вам нельзя входить.
— Силой удержишь?
Прикасаться ко мне никто не имеет права, кроме Громова. И наемник выбирает меньшее из зол. Рычит тихо, но отходит в сторону. Я тянусь к тяжелой стальной дверце. С противным скрежетом распахиваю. Переступаю порог. Щурюсь от яркого света ламп. Мне тошно от запаха спирта и хлора, что резко ударяет в ноздри. Крадусь, оглядываюсь.
Здесь что-то гудит, и на стенах обшарпалась бледная краска. Тут белые ширмы, кушетки и шкафчики из стали. Сухожар. На полках стеклянные колбы и препараты. Это лечебница…
Место, где псы Громова и сам предводитель зализывают свои раны. Я по привычке обнимаю себя руками и в самом дальнем углу за одной из одинаковых ширм слышу лязг металлических инструментов. Тяжкое знакомое дыхание.
Сердце саднит и сжимается, когда взгляд падает на окровавленные тряпки, разбросанные на полу. Трясусь от страха и, кажется, что вот-вот дух покинет тело. Рвано соплю, впиваюсь в себя ногтями. Слезы жгучей горечью проступают на глазах. Мой Громов…
— Артём?.. — тихонечко шепчу через всхлип, приближаясь к ширме.
— Зачем пришла?
Его тон не такой строгий, как обычно, и от этого мне горько. Лучше накричи, обматери, только не позволь увидеть тебя умирающим и испытать скорбь. Вот почему я отошла от окна, едва заметив внедорожник? Стоило остаться и быть внимательнее. Тогда бы сразу увидела, что Артём ранен.
Сейчас мне все равно. И даже план по разоблачению крысы становится неважным.
  
Глава 19.
 
До пояса обнаженный Громов сидит на кушетке. И только он может сам себе зашивать рану иглой. Даже бровью не ведет.
— Кто это сделал? — в полуобмороке бормочу при виде крови.
 
От запаха смерти меня выворачивает наизнанку, внутренности сжимаются. Я опускаю взгляд на правый бок Артёма и еле успеваю придержаться, чтобы не упасть.
— Якут, — сквозь зубы отвечает и делает очередной прокол.
Я охаю и вспоминаю рассказ одной из спутниц бандитов, что была на встрече в клубе. Она лично бралась за спасительные манипуляции своего рискового мужчины, что изо дня в день разгуливает по лезвию ножа.
— Давай помогу, — говорю.
— Испугалась, что ли? Красивая, мне не больно. Пуля прошла по касательной.
— Столько тряпок окровавленных… — оглядываю пол рядом с кушеткой, разворачиваюсь к железному столику. — Я обработаю рану.
Беру раствор. Мне страшно вздохнуть, а Громов бранно ругается, обрезая нить. Я возвращаюсь, лью жидкость на марлю, трясущейся рукой прислоняю к ране. Марля тут же пропитывается кровью. Мне сложно быть невозмутимой и соответствовать преступному лидеру.
А он наблюдает с упоением, будто он очень давно ждал моей заботы. Искренней. С переживаниями и трепетом. И вот дождался, жаль, ситуация страшная. Лучше бы массаж попросил сделать.
Громов наблюдает, и взгляд его становится совсем мягким, а на лице появляется легкая улыбка. Он опирается руками на кушетку и лишь изредка хмурится, когда я давлю слишком сильно.
А по-другому никак. Нельзя, чтобы зараза попала в кровь. Она окрасила мои пальцы в алый и пропитала кожу.
— Вам удалось схватить Якута?
— Он напал неожиданно. Падла. Мы перебили его людей, но Айхан вырвался, шмальнул в меня и прыгнул в тачку. Мои бойцы преследовали его. Скрылся.
— Гад такой, — фырчу с раздражением. Громов шипит. — Ой, прости, Артём. Опять надавила? Вроде все. Зеленка есть? Нужно пройтись по краю.
— Это лишнее. Спасибо, Фортуна.
Я киваю и беру новый бинт. Помогаю с перевязкой. Командую уже смелее:
— Ручки в стороны, Громов!
— На бантик завязывать не надо.
— Ладно-ладно…
Я хотела отстраниться, чтобы вернуть на место остатки бинта, но Громов неожиданно заводит руку мне за спину. Пальцами сжимает кофточку. Резко подтягивает к себе так, что я еле успеваю придержаться и не завалиться на него.
Его светлые глаза слишком близко к моим. Его дыхание окутывает мое лицо. Я замираю. Застываю и не верю себе. Громов смотрит на меня с нежностью. Нет, это не мираж. Его взгляд наполнен любовью, аж дух захватывает. И быть такого не может. Невероятно.
— Желанная моя, — говорит совсем тихо, почти неслышно и глубоко вдыхает. — Лучшая анестезия.
Я обнимаю его за плечи, одариваю теплом своего тела. Склоняю голову.
— Желанная для Диктатора.
— Почему Диктатора?
— Но ведь ты же здесь всеми командуешь.
— Смешно.
Он отвечает так, будто не смешно. И, скорее всего, с каменной мимикой. Громов не слишком эмоционально реагирует на мои шуточки. Но оценил. И оценит еще. Ведь у меня есть козырь в рукаве. Коронная и тайная шуточка про говно. По секрету рассказанная Викторией Алиевой.
Мужчина скользит пальцами вдоль моего позвоночника и слегка щекочет. А мне до дрожи не хочется, чтобы откровение, возникшее между нами, заканчивалось.
— Думал повременить с вашим переездом, но медлить нельзя. Завтра же я отвезу вас в безопасное место.
— Ты ранен.
— Царапина.
— Не очень-то похоже на царапину.
Для Громова все царапина. Это я уже поняла. Вот когда кишки в тазик вывалит, тогда да, признает, что ему нужно пару дней отлежаться. А я волнуюсь. И колкая холодная скорбь ядовитой змеей опутывает сердце.
— Не спорь, Фортуна. Доверься.
Артём от ранения и потери крови бледный. У Громова ледяные ладони. Хотя всегда он был раскален, горел подобно вольфраму. Непробиваемый Громов сейчас морозит мне кожу, дотрагиваясь до голой спины под кофтой. Спускается к пояснице, греет свою ладонь под резинкой шорт.
Осторожно касаюсь его груди и вздыхаю. Артём запрещает мне причитать и божиться. В его присутствии особенно. Несколько раз я была в этом замечена. Поэтому только вздыхаю.