Вариант «Бис»: Дебют. Миттельшпиль. Эндшпиль
Слово «Берлин» витало в воздухе. До города еще оставалось сто с лишним километров, напичканных минами, противотанковыми надолбами и отборными немецкими частями, но первые наметки будущих планов по его окружению и штурму уже начали проскальзывать в обсуждениях, вызывая вполне понятное волнение. К этому короткому осеннему месяцу все они шли многие годы, принося невиданные в истории человеческие жертвы, и теперь каждый пробовал это слово на вкус… «Берлин»… Вкус был металлическим и соленым, почти как человеческая кровь.
Два самых мощных фронта – 1-й Украинский и 1-й Белорусский – смотрели в сторону Берлина с вожделением и опаской, как стая волков, загнавших в болото лося. Очень хочется впиться ему в горло, насладившись убийством, но торопиться и начинать первым не хочется совсем – лось силен, матер, как и сами волки, и терять ему уже нечего. Фронты копили силы, перегоняли технику, подтягивали к переднему краю сотни составов с боеприпасами и сотни маршевых рот – и ждали.
Каждый день развития наступления на севере был выгоден советской стороне. Немцы сконцентрировали слишком много сил в центральной части Германии и, нервничая, наблюдали, как русские широким фронтом продвигаются им за спину, готовые развернуть острие удара в их сторону, но все еще этого не делающие.
Это была война нервов. Гитлер приказал ни одну дивизию, ни одну роту от берлинских рубежей не отводить и продолжал усиливать играющую центральную роль в обороне Берлина 4-ю танковую армию Неринга за счет частей, активно перебрасываемых с Западного фронта. Остатки доставались Мекленбургу, но это напоминало бросание в костер сухих листьев: в течение двух дней вступающие в бой дивизии становились инвалидными командами, теряя до двух третей боеспособности.
К пятнадцатому октября группа армий «Висла» была расформирована – чисто официальное телодвижение германской военной бюрократии, худшей из всех возможных. Падение Афин не позволило немцам высвободить какие-либо дополнительные силы, которые можно было бы перебросить на север, поскольку англичане проявили удивительную цепкость, загоняя отступающие германские части в Югославию – на прокорм дружелюбным до невозможности ребятам Тито.
Шестнадцатого октября 70-я армия форсировала Эльбу своими передовыми частями в самом устье, через день дотянулась до Любека и остановилась, вцепившись в город железной хваткой. Попов предпочел потерять день, дожидаясь отставшие на марше части, но не поворачивать на север к Килю без надлежащего превосходства в силах и разведки. Слишком велик был риск нарваться на встречный удар свежих немецких частей – как совсем недавно нарвалась 48-я армия.
Развернутые фронтом на север армии Говорова, Еременко, Черняховского и Баграмяна дожимали отрезанную группировку, состоящую из 21-й немецкой армии, корпусной группы «Свинемюнде» и ошметков всякого фронтового мусора, включая последние остатки голландских и эстонских эсэсовцев. Масштабы развернувшейся бойни приблизились к советским поражениям сорок второго, почти зеркально повторив ситуацию: шарахающиеся взад и вперед массы пехоты, лишенной воздушной поддержки и разведки, непрерывные бомбежки мостов и переправ, штурмовки колонн, давящие людей танки передовых русских частей. И к этому – отсутствие приказов, отсутствие горючего, отсутствие всякого понимания масштабов происходящего.
Немецкий флот проявил исключительную и редкую настойчивость, пытаясь хоть как-то облегчить положение своих прижатых к морю войск. Эвакуация оторвавшихся от преследования подразделений, персонала военных и гражданских администраций, просто мирного населения, внезапно осознавшего реальность русского нашествия, – все это легло на корабли и суда кригсмарине. Крейсера, эсминцы и миноносцы, расстреливающие свой боезапас по наступающим русским войскам, сумели несколько снизить давление авиации на порты погрузки и конвои на переходе, но несколько случаев успешных торпедных атак советских подводных лодок и катеров привели к огромным людским потерям.
Немцы снова активизировали авиацию, но было видно, что та уже находится при последнем издыхании. Большая часть потерь ВВС РККА в эти дни приходилась на действия немногочисленных пар «охотников» из состава чертовых «зеленых задниц» [80], бороться с которыми было практически невозможно. Это приходилось принимать как неизбежное зло, и, несмотря на все попытки плотно прикрыть небо в прифронтовой зоне, для десяти-пятнадцати экипажей в день слова Wir greifen аn! [81] были последними, которые они слышали в жизни. Впрочем, в ответ однажды удалось поймать и знаменитого «охотника» Хафнера, звено которого целиком было уничтожено «яками» в свалке, положившей конец его карьере везунчика [82].
На фоне всего этого перед советским командованием одна за другой вставали тысячи проблем, которых не было раньше. Если будет новая война, как к ней готовиться? Что будет с Дальним Востоком? Как бороться с тысячами четырехмоторных бомбардировщиков? Если подвешивать к перехватчикам «эрэсы», как делали в начале войны, то это резко ухудшит их летные данные, и они не смогут эффективно противостоять истребителям прикрытия. Значит, нужно смешивать в атакующих порядках собственно ударные машины и те, которые будут их защищать.
Немалое число торпедных катеров, используемых флотами, были американской постройки – значит, если американцы перебросят в Европу свои собственные, их надо будет как-то различать. Если война начнется неожиданно, то их авиация настолько плотно перекроет все проливы, что эскадре вырваться в открытые моря будет невозможно, – значит, нужно выходить до официального начала этой фазы событий. Причем идти вдоль берегов, откуда действуют еще и германские бомбардировщики, субмарины, шнелльботы.
Если бы страна могла строить линкоры на севере! Но об этом не приходилось и мечтать. Верховный и Ставка давили на Говорова, который вступал в Данию буквально на цыпочках. Нужно было в быстром темпе перебрасывать на захваченные прибрежные аэродромы свою авиацию, переводить тральщики и начинать чистить фарватеры, которыми советские моряки не ходили несколько лет. Существовал Кильский канал, но бомбежки превратили его в цепочку вытянувшихся с востока на запад грязных мелких луж, шлюзы лежали в руинах. Нужно было кончать с немецкой 21-й армией и вырываться к Голландии и Скагену, чтобы уже на новых позициях, максимально отдаленных от родных городов, встречать гостей, подходящих к раздаче пирогов.
Все это требовало совершенно разных решений, обстановка менялась со сказочной быстротой, и реакция обычного человека просто не могла за ней поспевать. Единственный плюс заключался в том, что принципы управления западных держав придавали им такую инерцию, что на резких поворотах истории они не могли достаточно быстро отвечать на смену этой обстановки и теряли темп.
Немецкие части в Дании продержались два дня, их даже не пришлось сбрасывать в море. Осознав бесполезность попыток удержать русских на аккуратных датских равнинах, немцы отвели свои войска с полуострова, перебросив на запад все боеспособные корабли с Балтики. Базирующиеся теперь на Борнхольме и в Заснице части советской морской авиации совместно с катерами добили несколько отставших миноносцев и тральщиков, после чего в море наступило относительное затишье.
Датчане встречали освободителей цветами. Сохранившиеся за годы оккупации нетронутыми потрясающей, невиданной красоты города были заполнены тысячами людей. Выстроившись по обеим сторонам улиц, по которым грохотали траки идущих на север облепленных десантом танков, датчане с воем восторга размахивали красно-белыми и просто красными флагами.
Это была первая после Польши страна, освобожденная Красной армией, и первая, не выглядевшая так, будто ее двести лет топтала монгольская конница. Свинина и пиво подавались на стол в каждой расквартированной части, зализывающей раны после боев за Киль и Гамбург. Датские полицейские, снова щеголяющие с оружием и национальными эмблемами, отдавали честь русским регулировщицам в невиданных здесь ватниках, проталкивающим через их города колонны наземных служб авиации и флота.