Тень (СИ)
— Что, страшно? — прохрипел мой бывший одногруппник.
— Да не то, чтобы страшно…- я пожал плечами: — У тебя что-то болит? Зубы?
— Нет, не зубы. — Саша опять отвернул голову: — Это просто я сломался, полностью и бесповоротно.
История, рассказанная моим бывшим одногруппником была одновременно банальной и очень страшной.
Несколько месяцев назад Александр поехал в соседнюю область, навестить родных. Последнее, что он помнил из жизни «до» — он занял место в плацкартном вагоне, поезд тронулся и на его полку присела проводница, что пошла проверять билеты у пассажиров.
Следующий миг, в котором Саша осознал себя случился примерно через две недели. Он лежал на вонючем матрасе в каком-то мрачном помещении, уставленном кроватями, а конечности его были привязаны к раме продавленной панцирной кровати. На естественную реакцию оперуполномоченного уголовного розыска на эту ситуацию — рваться и орать, орать и рваться, появились два мрачных мужика в условно белых медицинских халатах, которые парой болезненных зуботычин привели моего знакомого к молчанию. Пока, ошеломленный таким обращением, Александр пытался собраться с мыслями, и понять, какое «АУМ сенрике» его похитило, появился еще один тип, назвавшийся лечащимся врачом и попытался разъяснить ситуацию.
Со слов доктора Яблоков успел проехать в поезде пару часов, после чего, без всякой видимой причины встал со своего места и двинулся к головному вагону поезда, где бился в заблокированную дверь, ругался матом и применил физическое насилие к проводникам, которые пытались его образумить.
Подоспевшие, во время остановки на узловой станции, сотрудники линейного отдела смогли спеленать коллегу, после чего передали его в заботливые руки докторов, так как неадекватность гражданина была заметна не вооруженным глазом.
Пролежав в больнице около двух месяцев, в полной мере насладившись таблетками галоперидола и испепеляющих уколов магнезии, Саше был поставлен сокрушительный диагноз, который закрывал перед ним все двери.
— Мне третью группу инвалидности поставили, но она «рабочая», пенсия мне не положена. С милиции меня, как ты понимаешь, поперли, работы в поселке, где все друг друга знают, для меня нет, никакой. — Александр опять отвернулся, глаз дергался в тике, голос его звучал глухо, да к тому же, часть слов он выговаривал не очень четко.
— Я потыкался –потыкался, а жена меня из квартиры выперла — я же к ней примаком пришел. Мне к родителям возвращаться — не вариант, там в маленьком домике кроме бабки и папы с мамой еще двое младших братьев и сестра, все младшие, денег нет. Я по райцентру пометался, ко всем. Буквально, всем знакомым обратился, но от меня шарахаются, как от прокаженного, видимо, заразится боятся.
Яблоков бросил на меня короткий испытывающий взгляд исподлобья, но я с криком не убегал, а продолжал внимательно слушать исповедь человека, мгновенно вычеркнутого из социума.
— Я в Город поехал, всех обошел, кого знал. Прямо по списку из записной книжки, один человек денег занял, на этом всё. Ты последний остался, к кому я обратился, я тебе неделю дозвониться не мог… — с какой-то обидой завершил свое признание Саша.
— Думаешь, у тебя только проблемы? — усмехнулся я: — Ладно, я тебя услышал. Чего ты хочешь от меня, чем я могу тебе помочь?
— Да хот чем…- с надеждой, заговорил мой визави: — У меня все равно ничего нет, я ни от чего не откажусь…
— Ну, во-первых, денег у меня сейчас нет…- я всмотрелся в мгновенно погасшие глаза Саши: — Все в дело вложены, но вот комнату в общежитии я тебе предоставить могу и, наверное, какое-то питание. Когда с деньгами будет полегче, то можно будет о деньгах поговорить. В обмен мне надо, чтобы ты периодически выполнял разовые поручения, но там ничего сложного…
— Что, с деньгами совсем никак? — визитер, как и ожидалось, решил попробовать меня немного продавить.
— С деньгами — никак. — отрезал я: — У меня с собой только на проезд и на хлеб осталось.
— Но мне надо жить на что-то, одеваться… — Саша провел ладонью по штанине потертых и мятых брюк: — Я же сейчас на вокзале живу…
— Ну а кто тебе мешает? Иди и устраивайся на работу. Тут Город, о том, что у тебя проблемы со здоровьем, никто не знает, в отличие от вашего поселка. Если не пойдешь на крупное государственное предприятие, где даже юристов и бухгалтеров заставляют медицинскую комиссию проходить, то до твоего диагноза никому дела не будет. А мои поручения будут достаточно редко, в твоей работе не помешают. Давай, решай, я опаздываю.
— Ладно, пошли. — за мной Яблоков шел, как обреченный на казнь. Правда, когда на месте он выяснил, что я его заселяю в отдельную, пусть и малогабаритную квартиру, настроение бывшего одногруппника взлетело, как космическая ракета. А пройдя на кухню и обнаружив несколько пакетов с крупами и какими-то макаронами, Саша чуть не бросился в пляс, тут-же залил водой какую-то крупу и ринулся ее варить. Видимо, действительно, в последние дни питался, бедолага, немного и нерегулярно.
— Ты мне в следующий раз копию справки со своим диагнозом приготовь…- это я уже из коридора Яблокову крикнул, собираясь уходить.
На кухне грохнула, опрокинутая табуретка и в коридоре возник мой неожиданный квартирант.
— Это зачем тебе моя справка? — Саша опять отворачивал от меня свое лицо, видимо моя просьба ему не понравилась и у парня вновь начались судороги.
— Саша, ты извини, но я человек циничный, и поэтому скажу тебе прямо, как юрист юристу. У тебя сейчас состояние нормальное, но если ты завтра, по моему поручению, будешь в суде выступать, и там, не знаю, по какой причине, скажешь или сделаешь что-то неправильно, не по моей юридической позиции, я хочу предъявить суду хотя- бы копию такой справки, что у моего представителя могут быть проблемы с ясностью сознания. И я не хочу за тобой бегать и тебя уговаривать, чтобы ты дал мне копию этой справки. Мне твой диагноз сам по себе не интересен, если хочешь, можешь справку в конверт запечатать, я его вскрою только в случае, если ты сильно «накосячишь».
Июнь 1994 года.
Окрестности Левобережного народного суда.
О том, что я пригрел Сашу я не пожалел. Комната в общежитии все равно стояла пустой, за свет, с учетом пятидесятипроцентной скидки, я платил какие-то копейки, других проблем мой бывший одногруппник мне не приносил. Пару раз я заходил в общежитие и удивлялся чистоте и порядку в жилище, которое поддерживал молодой мужчина, зато пользы от нашего сотрудничества я получил немало. Пару раз, в шесть утра, в общежитие заезжали милиционеры, которые разыскивали меня, но так как повестки на мой вызов под роспись Яблокову они не оставляли, я решил ничего не предпринимать по этому поводу. Как я и предсказывал, Саша устроился в небольшую конторку юристом, за небольшие деньги, но с минимумом обязанностей. Состояние здоровья нового юрисконсульта никого не интересовало, а вот диплом уважаемого учебного заведения пришелся к месту. Кроме судороги, иногда пробегающей по лицу моего конфидента, иных проявлений его болезни я не видел, рассуждал он вполне здраво, искал применения своим способностям, так как нынешняя скромная заработная плата его устраивать не могла. В конце мая, по моей доверенности, Яблоков сходил в областной суд, где рассматривалось определение Левобережного суда по моему иску о восстановлении на службе милиции. В деле нашлось мое заявление, что я проживаю и прописан в общежитие Завода, Александр предъявил соответствующую выписку из домовой книги, а вот доказательств, что суд отправлял мне повестки по новому месту жительства в деле не нашлось, что, впрочем, в это время, делом было весьма обыденным. На этом основании мой иск отправили обратно в Левобережный суд, для его разрешения, по существу. С учетом скорости работы российской почты и сезоном летних отпусков судебного корпуса, до сентября месяца не было смысла ожидать новых вызовов по этому делу, чему я был весьма рад, надеясь, что к осени мое будущее обретет в моих планах какие-то, более чёткие, очертания. А пока Саше предстояло сходить в суд. Где рассматривались восемь заявлений по признанию факта вступления в наследство в деревне Журавлевка.