Я буду держать тебя (СИ)

После того последнего выдоха, который она сделала, собравшись и попрощавшись с Денисом, давая ему возможность не думать ни о чём, кроме того, что было важно. 
А игра важнее. Ему важно. Ида знала. 
Если бы Денис тогда перезвонил, сразу после её прощания, то наверное услышал холодную и расчётливую взрослую женщину, которой Аделаида снова стала, придя в себя после безумия, в которое позволила себе провалится в новогоднюю ночь и почти два дня после неё. 
  
Тогда, утонув в тумане иррационального, сумасшествии – отдалась во власть человека, который несколько часов назад показал настолько он может быть чудовищным и беспощадным. 
Они как-то говорили с ним про спорт и Денис сказал, что если бы не хоккей, то он бы пошёл в бокс или в смешанные единоборства, посмеялся, что его чувства внутри огороженного бортами льда, мало чем отличались бы от чувств бойца внутри октагона. 
Пошутил, что ему там самое место – зверь в клетке. 
Переполненный кипящей, как лава, злобой зверь. Красивый и идеальный в своей сущности. 
Он напугал её до обморози, но и она точно знала, что может им управлять. Это причиняло страдание и опьяняло восторгом. Двинуло голову, по-настоящему, словно отключило – Аделаида поменялась с Денисом местами, так ярко ощутила это, так ухнула в пропасть, что отрезвление, падение не могло бы быть безболезненным. Не могло… 
И конечно стало. 
Она упала и разбилась вдребезги. 
Её хватило на единственный выдох, когда сбросила вызов, трусливо вычеркнув Дениса из жизни. Хватило на то, чтобы втянуть воздух и пройти на кухню. Выпить стакан воды. 
Понять, осознать себя снова той, какой была раньше, до умопомрачения и до Сорокина… 
Потом выйти в коридор и наткнуться глазами на его пальто. 
Ида порывисто сдёрнула его с вешалки, попыталась обуться, с намерением добраться до Дениса и отдать ему вещь и не только. 
Волной внутри поднялась злость, обида, потеря!.. Но так же сшибла с ног – Ида осела в коридоре, обнимая пальто и плача. 
Ненадолго хватило решительности и запала… 
Да… да! Она вернулась к себе прежней, но уже не нашла себя, потому что изменилась. Изменилась. Теперь точно не подняться и не пойти снова. 
И в который раз её спасла Марго. Спасла, утешая, гладя по голове своими тёплыми руками и очень советуя набрать Денису, поговорить с ним. Что Ида, конечно большая девочка, но и поступила очень опрометчиво. Очень. Глупо. Пусть Марго всегда говорила, что понимает. Но… 
А Ида упрямилась. Сквозь слёзы говорила, что не нужна ему такая, и уж конечно не будет навязываться. 
Ни за что! 
Марго только качала головой, гладила заплаканные щёки и приговаривала, что Ида дурочка. И никакая не взрослая. Совсем. 
А третьего марта позвонили из пансионата и сказали, что Маргарита Петровна утром не проснулась. Накануне племянница говорила с ней и тётка пожаловалась на самочувствие, что не может найти себе места, а ещё на дурные сны. 
Аделаида осталась одна. 
Она хотела встать с кровати, хотела ехать в пансионат, не веря, что ей только что сказали, но… у неё отнялись ноги. 
Если бы не Виталина, которая, как только Ида позвонила и сказала, что случилось, примчалась с Николаем – Ида не справилась бы. 
Женщина была бесконечно благодарна тем, кто помог – папа Николая, Алексей. И Паша, который, конечно, поддержал, терпеливо был рядом, пусть Ида и не просила, но он последний родной человек. 
Тем не менее и ему навязываться не хотела, просить о помощи, пусть и горе её перемешало, стиснуло, опустошило – она перестала ходить не из-за льда, она перестала ходить из-за осознания тотального внутреннего горя и пустоты. Потери смысла продолжать жить. 
Это она нашла в себе, потому что ей прописали курс психотерапии. И Ида стоически слушала всё, что на онлайн-сессиях выговаривал ей доктор. Отвечала на болезненные вопросы, выворачивала душу. 
А ещё упрямо работала над собой и пыталась, в который раз, договорится со своим телом. Почти получилось. 
Она начала передвигаться по дому, опираясь на стены, а на улице лишь с палкой. За руль только не получалось вернуться. Но и на это, убеждала себя, нужно время. 
И тут из пансионата позвонили и попросили приехать разобрать вещи Марго. Иде ничего не оставалось, как попросить помощи у Паши, потому что Николая ей тревожить было неудобно. 
Только вот… 
Зарецкий, конечно, приехал, без вопросов. Стоял и смотрел, как она одевается, вздохнул, когда она уронила футболку и потянулась полнять её. И, в очередной раз, не выдержал: 
— Ида, может хватит? Пожалуйста, прошу, вернись домой. К чему всё это представление, что ты творишь? – он вернулся к обсуждению вопроса, которым изводил весь апрель. — Ида, я люблю тебя, мне надоело твоё упрямство и этот детский сад. Начни мыслить рационально. По-взрослому. 
— Мы обсуждали развод, Паша, – напомнила ему Ида, замирая. 
Муж никак не соглашался, никак не желал развестись, а болезнь её стала для него поводом, чтобы вообще делать вид, будто развод, всего лишь блажь жены, не больше. Ей становилось неизменно страшно рядом с ним таким – ком в горле застревал и хотелось провалиться на месте. 
— Какой развод, Плотникава, ну зачем? – он шагнул к ней, вцепился в неё, обнимая, притягивая к себе, — ещё понял бы, если бы кто был у тебя, тогда ладно, хоть ясно, чего тебе не так. Но Ида, ты одна, детка, ты одна и так будет дальше. Будешь постоянно просить о помощи, но зачем просить, если можно вернуться? И я буду рядом. 
— Паша, пусти, – пропищала Ида, когда он прижал ещё сильнее. А ей ничего не оставалось, как прижаться в ответ, ведь оттолкнуть его она физически была не способна, для этого нужно твёрдо стоять на ногах. 
— Очень соскучился, – Зарецкий поцеловал в шею, потом в скулу. — Правда, хватит дурить! Я тебя люблю, столько времени вместе, задолбала вести себя, как стерва. Ты ею никогда не была, Ида. Тебе не идёт и… но в сексе, конечно, неплохо.
Она хватанула воздух, а Паша впился в губы жестоким поцелуем. Хотя очень давно не целовал её. Перестал намного раньше, чем она решила от него уйти. Иду встряхнуло, она в нескольких мгновениях, испытала столько всего – страх, обречённость, желание сдаться. 
— Паша, нет, – выдохнула всё же, но Зарецкий только усмехнулся. 
И женщина поняла, что проще сдаться, давая Паше волю делать, что ему хочется. 
  
30
 
Телефонный звонок остался без ответа. 
Надо было уйти. 
Впервые Денис не находил в себе силы на какие-то активные действия, такие, чтобы потом расхлёбывать и включать дебила, оправдываясь. 
Оглянулся на дверь. 
Он просто не мог решиться нажать на дверной звонок или постучать. 
Дверь, конечно, та же, замок дебильный. Название одно. И то и другое. Можно открыть с пинка. 
Денису надо увидеть Аду. Надо отдать ей крестик её мамы, пусть у него ничего и не останется тогда. Или может она разрешит оставить? А он купит ей другой. Он думал об этом, даже заходил ювелирку в Сан-Хосе. 
Сорокин ткнулся обречённо лбом в дверь и… снова не хера не закрыто! 
Он шагнул в дом, где, на самом деле, поймал в свои руки тепло, такому, как он, неположенное, незаслуженное. Словил кошечку свою, маленькую, напуганную и шипящую, но стоило только обнять, прижать, как он затарахтела ласково и нежно… 
Его Ада, его! 
И он застыл. Дениса перекрыло от увиденного. Наверное, он был в том состоянии, когда можно бы натворить столько всего, что хватит не на одну спущенную нах жизнь, повторить подвиги папаши? Только Аделаида спасала его, спасала. Как-то без осознания этого – просто она была в его жизни и он очень сильно хотел уберечь её от всего жуткого, даже от себя самого, по итогу. 
  
Ида выдохнула очередной утонувший в напоре мужа протест, жмурясь от обиды, что последний близкий человек, не слышит её, да и не услышит никогда, а в следующий момент Паша исчез. Она потеряла равновесие, слабые пока ещё ноги подкосило, и матрас, ставший наказанием последние недели, пока не могла нормально вставать с него, спас от падения на пол.