Я буду держать тебя (СИ)

— Ей так страшно, что он её не простит, – зачем-то пожаловалась, потом поняла, что снова надавила на болезненное, ожидала взрыва, но Сорокин усмехнулся, сильнее прижав к себе. 
— Чё? Шутишь? Да он уже давно простил, просто не переварил ещё, – улыбнулся, когда Ида смогла поднять голову и глянуть на Дениса. — Отвечаю. Они вот посрались. Посрались же? А он мне сообщение написал, чтобы я за ней присмотрел. Пиздец… нашёл, бля, смотрителя. 
  
Она хихикнула. 
— И я понял, что хрень какая-то, когда ты мне сказала, что она у тебя, но написал ему, что нормально с ней всё… 
— Откуда тебе было знать? 
— С тобой и не в порядке? – прищурился Денис. — С тобой вот и я в порядке, скоро стану милым и пушистым, – проворчал, и ей хотелось спросить, что это значит вообще, а ещё понять с какой интонацией это сказано, но он добавил, — Козырев святой, он бы и сам наверное с ней уже носился во всю, просто скорее всего не может. 
— Поэтому тебя попросил? 
— Ну, а кому его просить? Он-то знает, что я сделаю, – конечно подразумевалось высказанное ранее Идой сомнение в том, что о готовности помочь знает Вита. 
— А где он? – решила спросить. 
— Понятия не имею, я не спрашивал, – пожал плечом Денис. — Но он из тех, кто раз не может, значит не может… без подвоха, то есть у него реально вилы какие, а не просто хер положил. 
— Денис… 
— Ну, как есть… он знаешь, – Сорокин задумался, потом поцеловал Иду в висок. — Я, когда мне было лет десять-двенадцать, очень увлекался историей времён наполеоновских войн. 
— Оу, – не смогла сдержать удивления она. Тут же очень расстроилась, потому что мысль, что задела Сорокина, что вдруг он расценит этот возглас, как сомнение в его уме или эрудированности. 
Но он лишь усмехнулся. 
— Угу, не знаю, чего мне было до них, вот убей… я тогда мечтал попасть в Бородинскую панораму, прям очень, – рассмеялся и Иду будто обнял его смех. — Короче, вот Козырев – прям “ваше благородие”, понимаешь? Он, как аристократ, голубая кровь. Про него иначе не сказать. Порода, мать её. 
— Ты так давно знаешь его? 
— Да, мы в одну секцию ходили, а потом нас обоих взяли в резерв молодёжного клуба, ну и так далее… так что, да, – Сорокин кивнул словно сам себе в подтверждение. — И вот это классика – он такой благородный офицер, она такая вся леди, только мамаша её… торгашка, ну или как там, короче из тех, кто вот готов на всё пойти, чтобы добраться до вершин там каких – богатство, признание, величие, хуй знает! Но можно сказать, что живи они тогда, в начале девятнадцатого века, Виту бы втюхали какому деду, главное с титулом и бабками, такой прям настоящий мезальянс. 
Ида снова удивилась, ей и правда было поразительно – вот он “хуй знает”, а вот уже “мезальянс”. Поразительный же, ну… просто слов нет! 
— Тебе бы роман написать, – захихикала она всё же. 
— Давай, а чё, норм, – он и сам веселился изрядно. — Они тогда знаешь, это же – вся команда, бля, видела, что Козырев флягой засвистел, он прям слюной захлёбывался на Агаеву. Мы все знали, что потеряли пацана. Ладно, боевого друга, пропал наш офицер, скажем… хм, поручик? Да? Вот. 
Ида уже не могла унять себя – Денис был потрясающим в этот момент. 
— Поручику нужна была помощь, потому что мамаша нашей героини зыркала, как коршун, не меньше, постоянно была начеку, – он простонал. — Знаешь, чего нам всем стоило отвлекать её, чтобы наши Козырь и снежная фигуристка, любовь всей, мать его, жизни, могли пообжиматься в раздевалках там и прочих укромных уголках комплекса? И нет, у них это, – он усмехнулся, — вот скажи Сорока и пообжимался, так Сорока там жарил бы во всю, а Козырь – это ж “мимими”, благородство, порода, поручик ни в жисть бы не посягнул на честь дамы своей, сечёшь? 
Ида рассмеялась, кивая. 
— Так. А мне чаще всего приходилось эту жуткую тётку отвлекать, не поверишь, как я там изгалялся, а-а-а! Но, – он кажется там даже пальцем повёл, но Ида не видела, потому что до сих пор обнимал её, согревая. — Я благодаря этой… – он тяжело вздохнул, — короче, прокачал свой навык шута, паяца и любимчика публики. Работает до сих пор, да? 
— Да? 
— Я неотразим, Ада! Чё? Ты не согласна? 
— Согласна, – взвизгнула она, когда Денис всего одним движением подмял её под себя. И не могла остановить смех. Но и сам Сорокин фырчал недовольно, но очень даже озорно. 
— То-то же! – снова согрел её, выдыхая долго воздух в кожу у плеча, потом переместился на другой бок, но Иду из рук не выпустил. — Они подходили друг другу. Очень. Оттого и зло берёт, что Вита так поступила. 
— Ты же сказал, что он простил… 
— И сколько так можно? Ей надо самой научится грести, Ада, – заметил Денис. — Хотя признаю, что иногда люди есть, которые этого просто не умеют. Им всегда кто-то нужен, чтобы справляться. 
— Всем нужен, Денис, – всмотрелась в него Ида, сердце защемило, сколько в его заключении боли отозвалось. 
— Угу, – и всего лишь прикрыл глаза. 
— А ты, кем был в истории времён наполеоновских войн? – попыталась переключить разговор, вернуть в более лёгкое русло. 
— Я? Да кем… солдат простой, или партизанил бы в лесах, француза на вилы ловил, – улыбнулся он. — Чего ещё от меня ждать? Чернь, как есть. 
— Чернь? – удивилась она, кажется не понимая, что он серьёзно это говорит. 
— Ну так, а кто? Голь, рвань… Мы вот с тобой — ты такая же, как Козырь, Витка, благородная дама, а я шпана из проулка, гопарь из подворотни, – Денис присвистнул, а потом рассмеялся, прижимая Иду, и целуя в глаз. 
— Перестань, ну, какая благородная дама? – заупрямилась она. — Я между прочим в детстве жила в коммуналке, мы с папой в одной комнате, а в соседних двух ещё семьи. Я гимнастикой занималась в прихожей, она была больше, чем наша комната. Нашёл благородную, пфф! 
— Неа, – всмотрелся в неё Сорокин. — Это вообще не важно. Некоторые рождаются в золотой ложкой в жопе, а дерьмо, как есть, по жизни, у них стати и крови сильно… даже вошь покормить не наберётся – борзота и гонор, всё богатство души. А другие может на днище, но в них видно это, видно. Так что – хоть как ты бы жила, но знать и дворянство, вооот тут, – он осторожно провёл по лбу, по щеке, скуле, — не стереть, дурочка. 
— Сам дурак, – смутилась она, утыкаясь в него, давясь снова непрошенными слезами. 
Глупость какая, они же шутили, а ей так хотелось доказать ему, что он ошибается, что вот же прав-прав, дело не в породе там какой-то, дело в поступках, дело в том что и как люди делают для других, и он, пусть сто раз шпана, ведь сложно спорить было бы, правда хулиганьё, но только благородства, открытости, честности в нём бесконечно много. Вот столько… какой он сам – здоровенный очень, и очень… 
Ида провалилась в тягучую тьму сна, только услышала, как Денис от её высказывания, конечно, рассмеялся, шепнул что-то, но она уже не разобрала.
Утро с ним вообще не могло пройти иначе – сексуальный, очень сексуальный, террорист, Денис сам её разбудил, утянул за собой и своим желанием, не давая сообразить – ни сколько времени, ни даже, кажется, понять, где она вообще. Ида отключила мозги, не вылезая из сна, утонула, решив, что не имеет всё это никакого значения в самом деле. 
И только, вынырнув после скрутившего оргазма, под одобрительные пошлости Дениса, который дошёл после неё всего в несколько движений, поняла, что находится у него. Вспомнила вчера… Но несмотря на проехавшееся по ней катком вчера, сегодня она совершенно не чувствует себя подавленной или разбитой. 
Сидя на кухне и глядя, как Сорокин уминает счастливо пюре и рыбу, почувствовала себя поваром экстра-класса – никто никогда не ел то, что она готовила, с таким энтузиазмом. Печаль невольно коснулась Иду, когда она вспомнила откуда это в нём. Чтобы отвлечь себя, написала сообщение Виталине. 
  
— Ответила? – уточнил Денис, кивая на телефон. 
— Прочитала. 
— Значит жива, класс! 
— Ты невыносим, – улыбнулась Ида и так захотелось… ей очень хотелось отдать ему то, что она от него получала. А она же получала так много. Невообразимо…