Я буду держать тебя (СИ)

Эмоции долбили её, как никогда. Даже то, что она ушла от мужа. Даже первая её ночь в этой квартире – с тараканами, клопами и разводами чёрной плесени на ванной… не вызвали такое переживание, как сейчас.
Нет, тогда Аделаида тоже плакала, но только как-то… иначе? Просто немного жалости к себе. Чуть-чуть, но она верила, что справится и что поступает правильно. Потом, конечно, много раз сожалела, особенно, когда Паша, как сегодня, пытался “поговорить”.
  
А сейчас она сожалела? Нет. Ей надо было выставить его. Надменного мальчишку, который решил, что ему можно больше, чем… что? Аделаида свалила всё на себя. Конечно – она плакала из-за адреналина, который взвинтил её на нереальный какой-то предел. Сначала жёсткой секс, на остроте этих эмоций, злости, ярости друг на друга, бешенства, что скрутило горло, а потом охрененный оргазм, стало даже страшно, что она повернулась окончательно.
Но эта ремарка от Дениса.
Она же переживала за него, за ногу… Господи, она думала, как бы его ударить, чтобы не в прооперированную ногу, а он… засранец! Мелкий…
И!
Ида сломалась – конечно она ему кто? Тётка. Ещё и нагло соврала. Не хрена себе, скрыла факт того, что вообще у неё есть муж.
Почему-то в голову полезли мысли, что Денис мог узнать и раньше и, если он сегодня Сашку сожрать хотел, а Ида внутри испытала какой-то дикий триумф от того, что такое вообще возможно, то чего говорить о том же Паше, налетевшем на неё, когда она уезжала с арены в пансионат к Марго? Денис покалечил бы мужа Иды, за то, что тот так бесцеремонно хватал её, в попытке “поговорить”.
Снова она схлопнулась, зависла на своих пониманиях приличий – Аделаида не говорила с этой девицей Паши, Эммой Гусевой, больше положенного. Только в рамках тренировок. Никогда не показывала, что у неё какие-то претензии к девушке. Да и чего там – она так верила Павлу. А когда узнала все эти подробности в слухах, а муж не опроверг их, хотя и не подтвердил. Но и совести же хватило у него не сказать, что не было ничего.
Благодарности бесконечные и на этом.
А Эмма – да много ли у той понимания что к чему? Ида же видела, как Гусева на неё смотрела, словно женщина её сожрёт, не меньше.
Хотела бы, чтобы Паша узнал о том, что у неё кто-то есть? А есть? Это же просто секс, но Иду же грыз стыд перед Павлом за это. Груз!
Не надо было начинать эти странные отношения. Не надо. Даже если просто секс. Первый раз был ошибкой, но она не устояла – напор Дениса, это его диковатое восхищение ею, категоричность заявилений. Ей не хватало в жизни этого? Или может поэтому она терпела того же Давыдова и его властный мерзкий характер? Любила, чтобы её прижимали и были с ней уродами?
Ида не знала, почему в эти истеричные мысли, наполненные метанием совести, трясучкой в теле и подкреплённые рыданиями, вклинились мысли об Артуре.
Она провыла в рукава толстовки, что дура, заставила себя встать, сдёрнула со стены полотно бумажного полотенца, висящие там на держателе. Не важно насколько много отмотала – вытерла слёзы, высморкалась.
Огляделась. Остервенело собрала испорченные замороженные овощи, рассыпавшиеся по всей кухне из лопнувшего пакета, соединившиеся с осколками кружки. Безликой, купленной просто чтобы была. Как и всё сейчас в жизни Иды – раньше она так любила покупать в дом кружки, стаканы всякие красивые, тарелки… а теперь у неё была пара кружек, пара тарелок, такие никакие, которые можно заменить. Всегда.
Но на деле всё же можно заменить? Интересно из её любимой кружки пьёт Эмма? И вообще бывает же дома у них? Точнее у Паши. Там теперь дом Паши! И всё, что есть в этом доме, больше Иде не принадлежит, как и кружка с суровой овечкой и надписью “Не говорите со мной, пока кружка не будет пуста”.
И утопая в этой мысли, Ида неосторожно схватилась за осколок, поранив руку.
Разозлилась ещё сильнее.
Плевать. Собрала всё, оставляя кровавые следы – воительница…
Это слово, сказанное Денисом, взвинтило до максимума.
Денис… Денис… Мать его, гадёныш!
И ведь поэтому, вот поэтому, Аделаида никогда, вообще никогда не ругалась, не истерила, не кидалась вещами! Посудой!
Рациональное в ней – кинешь, разобьёшь, а кто это будет убирать? Да и были ли поводы для такого безобразного поведения? Измена Паши?.. Или их болезненное прошлое? Даже тогда Ида скорее не злилась, а находилась в тотальном штиле – депрессия, пустота, никакого направления и непроницаемая обида на саму себя.
А тут перекрыло до полного затмения.
Но и понятно – слишком эмоционально у них получилось, что даже Марго заметила изменения в Иде! А сама она почувствовала себя бесноватой и чокнутой.
Выгнала и хорошо. Всё. Этого достаточно. Ей нечего было ждать от этих отношений. У них не было будущего.
Как и у неё самой.
Мысль, что сама она тащит всех в эту пустоту своего быта, резанула с такой силой, что истерика накатила второй волной.
Ида забралась под одеяло, подтянув под себя одеяло, очень постаралась взять себя в руки.
Но только эти образы не оставляли её. Впервые стало мерзко от того, что не с кем поделиться своими переживаниями – она одна. Она останется одна. У неё нет даже кошки какой или собаки. Даже рыбки в аквариуме, хотя могла бы быть, да?
Ведь образ её жизни не предполагает, что она куда-то сдвинется, что кто-то внезапно позовёт её в новую жизнь, или в приключение? Пляж на юге страны самое огромное переживание за последние годы. У Иды сейчас даже загранпаспорта не было. И она не планировала путешествовать, потому что в своей карьере фигуристки больше всего ей не нравилось именно это – переезды.
Аделаила с таким счастьем возвращалась домой, утопала в объятиях папы, который целовал её в щёки и говорил, что она его героиня, ведь почти всегда она была среди лучших. А теперь внутри бесконечно пусто, бесконечно тяжело – никто и ничто не держит её на одном месте, а она держится. Она будто якорь корабля, только корабля нет – якорь этот покоится на дне, застрявший в камнях, покрытый вековыми наростами из ракушек, кораллов, ила… чего там ещё?
Корабль рубанул этот якорь, оставил на дне, а сам уплыл за горизонт. А был ли этот корабль вообще?
Ида почувствовала, как её окутывает это спокойствие – ей всё равно. Она справится. Она вышла вон из отношений, которые длились больше двадцати лет. А сейчас выставила вон всего лишь мальчишку, который решил, что ему можно больше, чем кому бы то ни было, и даже ей самой?
Чёрта с два!
Она закончила. И не сожалеет.
Не будет!
Завтра она поставит его телефон в чёрный список. Завтра всё встанет на свои места. Утро – растяжка, тренировка личная, тренировка девочек… Ида не поддастся!
  
17
 
Утро долбануло по башке. Денис с трудом разлепил глаза. Выругался от отвратного вкуса во рту. Выбрался на кухню. Налил стакан воды, изучая попутно странную рану на руке – словно на иголки накололся.
Чё за хрень?
Вроде не бил ничего вчера, ни у Ады, ни у Козыря.
Бухал. Точно помнит, как попал на квартиру, которую больше полугода называет домом.
— Доброго утра, – возвестила девица из клининга, натыкаясь на Сорокина на кухне – со стаканом воды, в трусах и со стояком.
Голос её неприятно проехался по страдающему от похмелья сознанию. Девица вроде новая, он такую ещё не видел. Или видел и не запомнил? Но обычно убирала в хате друга женщина лет пятидесяти, строгая такая, смотрящая на него, как воспиталка в детсаду – он даже поймал себя на том, что первое время ему было как-то не комильфо перед ней раскидывать трусы. Потом отпустило, конечно. Но…
  
— Ты кто? – поинтересовался Денис, разглядывая девицу.
— Александра, – пропела она. — Дина Марковна попросила помочь ей, она с вами не справляется, – улыбнулась очень однозначно, — видимо.
Сорока фыркнул. Александра эта настолько нагло его рассматривала, что не надо быть умником, чтобы понять, куда мысли у неё попёрли и что она тут себе напридумывала.