Газлайтер. Том 26 (СИ)

Паскевич сидит у складного стола, поджав губы и не выказывая ни малейшей спешки. Он собрал бояр едва Филинов умчался в пургу — догонять свою чилийскую принцессу. Княжич и сам не терял времени: слил монахам координаты колонны. Пусть попробуют грохнуть её, а то иначе Данила зря мёрзнет. А теперь, пока того нет, пора заняться важным — обработкой вот этих деревянных голов, что называют себя Семибоярщиной.
  
В срубе тепло, печка потрескивает, стены напоены смолой и дымом. Пространство тесное, как гроб, и в нём собирается вся верхушка: Хлестаков, Трубецкой, Шереметьев, Годунов, Лыков, Мстиславский.
— О, граф Вещий-Филинов здесь, — с ленцой произносит Паскевич, делая глоток. — Только не как участник разговора, а как его тема.
Шереметьев приподнимает бровь.
— В смысле? Зачем нам обсуждать Филинова?
— Ну, есть причина. Вы же не хотите отдавать ему Междуречье? — спрашивает Паскевич, сложив ладони на стол. — Давайте это обсудим.
— Что за глупая тема? — обрывает его Хлестаков. — Как будто у нас есть выбор, Дмитрий Степанович. Всё уже решено наверху.
— О, выбор есть всегда, — говорит Паскевич, спокойно, без нажима. — Вы ведь великие бояре, герои гражданской войны. Вас чтят, вас боятся.
Трубецкой мрачно бурчит, не отрываясь от кружки:
— Гражданская прошла давно. Решения Царя обжалованию не подлежат. К чему этот фарс, княжич? Хочешь нас поразвлечь?
— Отнюдь, — кривит губы Паскевич в вежливой улыбке. — Просто хочу напомнить: у вас есть возможность остаться при своих. Очень простая возможность. Когда начнём распределять участки для штурма Обители — предложите Филинову атаковать западную стену.
— Почему именно западную? — щурится Шереметьев.
— Потому что там сплошной склон, — объясняет Паскевич. — Камни, обрывы, узкие проходы. Единственный вариант пробиться — прорываться под прикрытием с воздуха. На Золотом Драконе, например, который, как вы знаете, уже прибыл.
— Прибыл, — кивает Хлестаков. — Но что-то я не вижу связи. Если Филинов возьмёт западную стену, как мы оставим за собой Междуречье?
— Просто поверьте мне, — улыбается Паскевчив, хотя он прекрасно знал: бояре не уймутся.
Годунов, как всегда, вскипел резко:
— Не пойдёт! Уж будь добр, выкладывай, Дмитрий Степанович.
Паскевич пожимает плечами. Раз уж настаивают — пожалуйста.
— Моя родовая разведка доложила: на западном берегу, под водой, стоит строй големов.
Бояре переглядываются. Первым подает голос Трубецкой:
— А идея-то не так уж и плоха. Эти големы явно не просто так зарылись, а чтобы устроить сюрприз наступающим. Неплохо, и правда, туда направить Филинова.
Годунов кривит губы, ворчит:
— Да что ж мы опять за старое! Мало он нас размазал в прошлый раз⁈ А если не получится — мы же одним Междуречьем уже не отделаемся!
В разговор вмешивается Мстиславский:
— Это шанс, Федот. Шанс покончить с мальчишкой. И почему, скажи на милость, мы должны его упускать?
Паскевич переводит взгляд на Годунова и говорит с вежливой усмешкой:
— Не переживайте, Федот Геннадьевич, — говорит Паскевич с вежливой полуулыбкой. — Возможно, это действительно всего лишь обломки или брак, выброшенный в море за ненадобностью. Кто знает, что творится в головах у монахов? Мы ведь просто даём молодому графу шанс проявить себя на западной стене.
Годунов бурчит что-то неразборчивое, но Паскевич уже видит — остальные клюнули. Внешне прикрытие вполне сойдет. Големы под водой? Ну, мало ли, что это. Вдруг, правда, мусор, так что из-за него откладывать удачный штурм? И Филинову не надо сообщать о каком-то мусоре!
Шереметьев ставит точку:
— Ну да. Если это действительно просто мусор, то и ладно.
На этом расходятся. Бояре идут к себе, потирая руки. Паскевич выходит из сруба последним. Он неспешно идёт вдоль палаток, наслаждаясь планом, пока не видит Феанора.
Воитель стоит у самого края лагеря, в одной жилетке, с голыми руками, будто не в Антарктиде, а на южном склоне Тавиринии. Его пристальный взгляд направлен на стены Обители.
Паскевича передёргивает.
Он терпеть не может альвов. Надменные, длинноухие выродки.
Злость поднимается волной. Ну Филинов, ну молодец. Мало ему было Золотого Дракона — так теперь и Феанор пожаловал. Сам Воитель. Живой символ, мать его.
Нет, с этим выродком что-то нужно делать. Надо рассорить их с Филиновым. Посеять между ними трещину.
Ну а что? Я же всё-таки Тёмный Попутчик. Импровизируем.
Феанор, по слухам, вспыльчив. А вспыльчивых всегда можно подтолкнуть в пропасть. Особенно если учесть, что какой-то человечишка— обычный смертный — вот-вот примерит на себя альвийскую корону.
Паскевич подходит к нему не спеша. Позади тянется лагерь, снег тихо хрустит под сапогами.
— Воитель, добрый день, — произносит Паскевич негромко, будто между делом. — Она просила передать, чтобы вы были осторожнее на войне.
Феанор поворачивает голову медленно, как будто заранее рассчитывает траекторию удара. На лице лёгкая тень недоумения.
— Ты кто такой, человечишка? И что еще за « она»?
— Княжич Дмитрий Паскевич из Москвы, если это вам о чём-то говорит, — отвечает он с вежливой усталостью, будто представляться — утомительно и недостойно. — А она, ну вы же знаете. Не может быть, чтобы не знали. — Паскевич говорит без конкретики, просто на удачу. И не попасть он не может. У каждого мужика есть она. И есть шанс, что альв сейчас сам даст ответ.
Феанор прищуривается, явно прикидывая. В его взгляде мелькает что-то личное.
— Неужели Гепара?
«Вот это подарок», — думает Паскевич. Тупой Воитель сам подал имя. Даже не пришлось хитрить. Значит, Воитель влюбился в избранницу Филинова? Да это же замечательно!
— Да, — кивает княжич с оттенком понимания. — Она передаёт, что скучает, но, увы, вашему счастью мешает только одно.
Паскевич разворачивается и уходит. Не перегибать. Бросить приманку — и отдалиться
— Стой, человечишка, — доносится сзади рокочущий голос Феанора. — Стой нахрен, я сказал! Ты не договорил! Что нам мешает⁈
Паскевич оборачивается через плечо и с грустью бросает.
— Филинов, — и уходит дальше.
Пусть теперь Воитель воюет с Филиновым за мутантку.
* * *
Подъезжаем к лагерю. Сквозь морозную пыль уже виднеется Золотой — наш желточешуйчатый ящер растянулся в снегу и дрыхнет без задних лап. Видимо, восстанавливает силы через сон. Вполне логично. Хотя пора бы, наверное, снять с него эту диету. Замёрзнет ведь бедняга в Антарктиде без говядины. Ему еще монахов сжигать, а без красного мяса он не дракон, а какой-то вегетарианский змей.
На ходу сканирую лагерь ментально. Ну да, Феанор заявился. Вот уж кого здесь никто не заказывал.
— Настя, займись размещением Ее Высочества, — бросаю через плечо, кивая на принцессу. — А мне надо поговорить с одним заблудшим Воителем.
Настя моргает, удивлённо:
— Феанор здесь?
— Ага. Прикатил зачем-то. Видимо, за новой порцией воинской славы. Или драматично умереть — кто его поймёт.
Жена коротко кивает и уводит принцессу к теплому срубу. А я шагаю через лагерь.
Слева горит костёр, справа кто-то обнимается с котелком, а между этим разворачивается драматичная сцена. Горзул, наш рекрутированный Горгон, неподвижно стоит и с наблюдает за парой пингвинов. Самец, важно переваливаясь с лапы на лапу, протягивает самке круглый камушек. Та, немного поколебавшись, вертит его в лапках, трётся щекой о подателя и принимает подарок.
Горзул, похоже, глубоко впечатлён. Он мотает головой, быстро оглядывается, подбирает с земли булыжник — побольше, чем у пингвина, чтоб наверняка — и с полной решимостью направляется к Змейке.
  
Он подходит к хищниец и, преисполненный торжественности, протягивает ей камень. Змейка молча принимает его, изучает взглядом, на несколько секунд замирает, а затем, не говоря ни слова, с идеальной точностью метает булыжник прямо в лобешник Горзулу. Глухой звук, тяжёлый, как сход лавины, и Горгон падает в снег, раскинув лапы.