Король гор. Человек со сломанным ухом

— Но почему, — спрашивал ее Леон, — вы ставите мое счастье в зависимость от результатов эксперимен-
Полк во главе с полковником Фугасом быстро занял высоту
та? Все обычные формальности соблюдены, сделаны публикации, расклеены объявления. Никто в мире не может помешать нам пожениться прямо завтра, а вы почему-то хотите ждать до 19-го числа. Что общего между нами и этим засушенным господином, который мирно спит в ящике? Он не ваш родственник и не мой. Я просмотрел все документы вашей семьи вплоть до шестого колена и не нашел никого по фамилии Фугас. Он ведь не дедушка, чтобы участвовать в церемонии. Тогда в чем дело? Злые языки в Фонтенбло и так уверяют, что вы испытываете страсть к этому фетишу 1813-го года, хотя лично я уверен в ваших чувствах ко мне и надеюсь, что вы не будете любить его так же сильно, как меня. А пока что меня величают соперником спящего полковника.
— Не говорите глупости, — отвечала Клементина с ангельской улыбкой. — Я не собираюсь говорить о моих чувствах к бедному Фугасу, однако я его очень люблю и это точно. Я люблю его, как отца, если хотите, как брата, потому что он почти так же молод, как я. Когда мы его воскресим, я, возможно, буду любить его, как сына, но вы, дорогой мой Леон, ничего от этого не потеряете. Вы занимаете в моем сердце особое место, самое лучшее, и никто у вас его не отнимет, даже он 46.
Такая часто случавшаяся ссора двух голубков, которая всегда завершалась поцелуем, была однажды прервана визитом комиссара полиции.
Почтенный чиновник не стал настаивать на своем официальном статусе и попросил молодого Рено уделить ему время, как частному лицу. Когда они остались одни, он сказал:
— Сударь, я понимаю, с кем имею дело, и надеюсь, что вы правильно отнесетесь к моим словам и мыслям, внушенным мне чувством долга.
Леон вытаращил глаза и стал ждать продолжение этого неожиданного заявления.
— Как вы понимаете, сударь, — продолжил комиссар, — речь идет об исполнении закона, касающегося погребального дела. Его положения однозначны и не допускают никаких исключений. Власти могли бы закрыть глаза на то, что сейчас происходит, но дело получило огласку, и к тому же личность покойного, не говоря уже о религиозной стороне дела, заставляет нас предпринимать определенные действия... касающиеся, разумеется, вас...
Леон понимал его все меньше и меньше. Но кончилось тем, что стиль беседы сменился с доверительного на официальный, и комиссар заявил, что Фугас должен быть захоронен на городском кладбище.
— Но, сударь, — сказал Леон, — если вы имеете в виду полковника Фугаса, то вам должны были сказать, что мы не считаем его мертвым.
— Сударь, — с тонкой улыбкой ответил комиссар, — каждый волен иметь свое собственное мнение. Но судебный врач, который имел удовольствие осмотреть покойного, сообщил нам о необходимости срочного захоронения.
— Так вот, сударь, если даже Фугас мертв, то мы все равно имеем намерение его оживить.
— Мне уже докладывали об этом, сударь, но лично я не очень в это верю.
— Вы поверите, когда сами во всем убедитесь, и я надеюсь, сударь, что вам не долго осталось ждать.
— Надеюсь, сударь, что вы все согласовали в установленном порядке.
— С кем?
— Этого я не знаю, сударь. Но я предполагаю, что, прежде чем предпринимать подобные действия, необходимо получить соответствующее разрешение.
— От кого?
— Но послушайте, сударь, вы должны признать, что воскрешение человека — это вещь сама по себе исключительная. Что касается меня, то я об этом слышу в первый раз. Однако полиция для того и существует, чтобы не допускать в стране каких бы то ни было исключительных, я бы даже сказал, чрезвычайных, действий.
— Вот, что я вам скажу, сударь. Мы имеем дело с человеком, который не умер. Я с полным основанием рассчитываю на то, что через три дня мы вернем его к жизни. Ваш врач, который утверждает обратное, на самом деле ошибается. Неужели вы возьмете на себя ответственность и прикажете похоронить Фугаса?
 
— Конечно же, нет! Бог не допустит, чтобы я брал на себя какую бы то ни было ответственность. Однако, сударь, приняв решение о захоронении Фугаса, я буду действовать в соответствии с установленным порядком и законом. В конце концов, по какому праву вы намерены воскрешать человека? В какой стране существует обычай воскрешения? Покажите мне текст закона, разрешающего воскрешать людей!
— А вам известен закон, который запрещает это делать? В конце концов, разрешено все, что не запрещено.
— С точки зрения судебной власти, так, возможно, и обстоит дело. Но полиция обязана предупреждать и пресекать любые беспорядки. Так вот, сударь, воскрешение есть неслыханное деяние, способное вызвать беспорядки.
— Надеюсь, вы не станете отрицать, что такое нарушение порядка преследует благую цель?
— У беспорядка не могут быть благие цели. Не забывайте также, что ваш покойный — это не какой-нибудь первый встречный. Если бы речь шла о безродном бродяге, мы могли бы проявить снисходительность. Но в данном случае мы имеем дело с военным, заслуженным офицером и кавалером орденов. Этот человек занимал серьезное положение в армии. В армии, сударь! Мы не можем покушаться на армию!
— Послушайте, сударь, я покушаюсь на армию не больше, чем лечащий раны хирург покушается на жизнь больного. Я-то как раз собираюсь возвратить армии полковника. Вернуть его в строй! А вот вы из бюрократических соображений хотите лишить ее полковника!
— Умоляю вас, сударь, не надо так волноваться! И не говорите так громко: нас могут услышать. Считайте, что наполовину я на вашей стороне и поддерживаю то, что вы собираетесь сделать для нашей прекрасной славной армии. Но вы подумали о религиозной стороне дела?
— Что еще за религиозная сторона?
— По правде говоря, сударь (надеюсь, то, что я скажу, останется между нами), это, конечно, вопрос второстепенный, но одновременно весьма деликатный. Ко мне обратились граждане, высказавшие вполне разумные соображения. Сам факт объявления о ваших намерениях вызвал беспокойство в некоторых кругах. Есть опасения, что успешное проведение такого рода мероприятий нанесет удар по вере и возмутит, скажем так, доселе безмятежные души. В конце концов, раз господин Фугас умер, значит, так захотел Бог. Не опасаетесь ли вы, что, воскресив его, вы выступите против Божьей воли?
— Нет, сударь. Я уверен, что нам не удастся воскресить Фугаса, если Бог того не захочет. Бог допускает, что человек может простудиться, но Бог так же разре-
шает врачу вылечить его. Бог допустил, чтобы отважный солдат Империи был схвачен четырьмя русскими пропойцами, чтобы его приговорили к смерти за шпионаж, заморозили в башне, и чтобы какой-то старый немец высушил его с помощью вакуумного насоса. Но Бог допустил также, чтобы я отыскал этого несчастного в лавке старьевщика, привез его в Фонтенбло, и не препятствовал тому, чтобы видные ученые его исследовали и нашли достаточно надежный способ его оживить. Все это доказывает лишь одно: Бог более справедлив, милостив и милосерден, чем те, кто используют Его имя, чтобы нарушить ваш покой.
— Уверяю вас, сударь, что мой покой никто не нарушал. Я согласен с вашими доводами, потому что они убедительны и потому что вы человек известный в нашем городе. Кроме того, я надеюсь, что вы не осуждаете меня за то рвение, с которым я выполняю рекомендации некоторых лиц. Ведь что такое чиновник? Это человек, который занимает определенное место. Представьте на минуту, что чиновники потеряют свои места. Во что тогда превратится Франция? В ничто, сударь, абсолютное ничто. Честь имею кланяться.
Утром 15 августа Карл Нибор вместе с доктором Марту и назначенной в Париже комиссией нанес визит господину Рено. Как это часто случается в провинции, свалившаяся с неба знаменитость многих разочаровала. Например, госпожа Рено ожидала увидеть если не волшебника в халате, усыпанном золотыми звездами, то по крайней мере величественного и необычайно важного старца. Однако Карл Нибор оказался человеком среднего роста, светловолосым и очень щуплым. Возможно, доктору уже и исполнилось сорок лет, но никто не дал бы ему больше тридцати пяти. Его лицо украшали усы