Сирена и Оракул (СИ)

Она чуть повернулась в тесноте, насколько позволяло пространство.
— Кажется, мы снова оторвались. Пока что. Теперь главный вопрос — как нам выбраться из этой металлической гробницы незамеченными и, желательно, до того, как у меня начнется приступ клаустрофобии или аллергии на вековую пыль. И да, флешку мы так и не проверили.
Мы просидели в тесноте и пыли еще минут десять, прислушиваясь. Шаги и голоса наемников стихли, но это не означало, что они ушли. Скорее всего, заняли позиции у выходов, ожидая, что мы попытаемся выбраться. Просто сидеть здесь было не вариантом — рано или поздно нас бы нашли, или мы бы просто задохнулись в этой металлической ловушке.
  
— Так, план действий, Морган? — прошептала Сирена, ее голос был едва слышен в замкнутом пространстве. — Кроме как медитировать на тему бренности бытия в компании ржавчины и дохлых насекомых.
Я осторожно выглянул сквозь щель в решетке. Видимость была плохой, но я мог различить силуэты у дальнего выхода. Ближний, через который мы вошли, казался чистым, но это могло быть обманчиво. Нужно было отвлечь их, заставить сосредоточиться на другом направлении. Мой взгляд упал на кучу металлических бочек недалеко от нашей шахты.
— Нам нужно создать шум, — прошептал я в ответ. — Сильный шум. Вон там, у главного входа. Чтобы они решили, что мы пытаемся прорваться там. Пока они будут проверять, мы сможем выскользнуть через тот проход, которым пришли, и к машине.
— Гениально, — в голосе Сирены слышался знакомый сарказм — и как ты предлагаешь устроить «сильный шум», не вылезая из этой консервной банки и не подставляя свою драгоценную голову под пули? Телекинезом бочки раскидать?
— Почти, — я нашарил в кармане небольшой, но тяжелый гаечный ключ, который подобрал еще в том проходе, когда мы бежали сюда — помнишь тот стеллаж, что рядом с нами упал? Он неустойчив. Если я метну ключ вон в ту опору под ним, он может обрушиться окончательно и потянуть за собой пару бочек. Грохоту будет достаточно.
Я прикинул траекторию и силу броска в полумраке. Рискованно. Но других вариантов не было.
— Как только я метну, считаем до трех и выскакиваем. Бежим быстро и не оглядываемся.
Сирена помолчала секунду, словно взвешивая абсурдность плана. Потом тихо хмыкнула.
— Ладно, Тарзан. Метай свою железку. Надеюсь, твой глазомер так же хорош, как и твои водительские навыки в стиле «разрушь все вокруг».
Я прицелился и с силой метнул ключ в темноту. Раздался резкий металлический лязг удара, затем скрип, и через мгновение — оглушительный грохот падающего металла и гулкий стук покатившихся бочек. С дальнего конца склада донеслись встревоженные крики и топот — наемники рванули к источнику шума.
— Раз! — начал я отсчет шепотом.
— Два! — подхватила Сирена.
— Три!
Я выбил решетку наружу, и мы пулей вылетели из вентиляционной шахты, ныряя в спасительную темноту прохода между зданиями. Мы неслись, не разбирая дороги, спотыкаясь, но не останавливаясь. Звуки погони остались позади, поглощенные шумом рухнувшего стеллажа.
Добравшись до двора, где стояла наша изрешеченная пулями машина, мы замерли на секунду, осматриваясь. Чисто.
— Ключи, — бросила Сирена, уже забираясь на пассажирское сиденье.
Я завел двигатель с первой попытки — к счастью, жизненно важные части не пострадали. Выруливая из двора на улицу, я бросил взгляд на Сирену. Она сидела, откинувшись на спинку сиденья, и смотрела на меня странным, изучающим взглядом.
— Арти, — протянула она медленно, и в ее голосе не было обычной язвительности, скорее задумчивость. — когда ты такой умный, ты меня заводишь. Неожиданно, правда? Прямолинейный громила с тактическим мышлением…что же ты с девушкой делаешь?
Я не ответил, сосредоточившись на дороге. Мы молчали всю дорогу. Ощущение опасности немного притупилось, сменившись густой, вязкой усталостью и странным, вибрирующим напряжением между нами. Адреналин спадал, оставляя после себя пустоту, которую начинало заполнять что-то другое.
Поднявшись в квартиру Сирены почувствовал, как напряжение достигло пика. Шум погони, свист пуль, страх за нее, за себя, за эту чертову флешку — все смешалось в гремучий коктейль. Я посмотрел на Сирену, которая скинула туфли и подошла к панорамному окну, глядя на ночной город. Свет фонарей очерчивал ее силуэт, и я вдруг остро почувствовал, насколько близко мы были к тому, чтобы этот силуэт исчез навсегда. И это осознание вызвало не только облегчение, но и острую, почти болезненную волну желания. Я понял, что она права — она подсадила меня на крючок. И дело было не только в работе.
Я достал флешку, собираясь наконец подключить ее к ее компьютеру, стоявшему на массивном столе. Нужно было закончить дело. Но когда я повернулся, Сирена уже стояла передо мной, совсем близко. Ее глаза — обычно насмешливые или пронзительно-острые — сейчас смотрели прямо в мои, и в них плескалось что-то темное, первобытное. То же самое, что кипело сейчас во мне.
— Потом, — сказала она тихо, но твердо, ее рука перехватила мою, не давая вставить флешку в порт. — Я хочу тебя, Арториус. Прямо здесь. Прямо сейчас. И мне глубоко плевать, что ты думаешь по этому поводу.
Ее слова ударили как разряд тока, сметая последние остатки самоконтроля. Не было больше циничной журналистки и ее стажера. Не было игр в доминирование, сарказма, анализа. Только двое людей, вырвавшихся из лап смерти, отчаянно цепляющихся друг за друга, за жизнь, за этот момент.
Ее руки вцепились в мои волосы, мой рот нашел ее губы — жадно, грубо, без всякой нежности. Мы рухнули на ближайший диван, срывая друг с друга одежду, словно пытаясь добраться до самой сути, до кожи, до тепла, которое доказывало, что мы все еще живы. Это был не секс — это был взрыв, выплеск всего накопившегося страха, адреналина, напряжения и внезапно обнажившегося, неуправляемого желания. Движения были резкими, почти животными, подчиненными инстинкту, а не разуму. Мы дышали в унисон — рвано, хрипло. Я чувствовал ее ногти на своей спине, ее горячую кожу под ладонями, и единственной мыслью было — удержать ее, не отпускать, впечатать это ощущение жизни в каждую клетку. Границы стерлись окончательно — работа, опасность, личное — все сплавилось в этом отчаянном, яростном акте близости.
Позже, когда все закончилось, мы лежали на смятых подушках дивана, тяжело дыша. Сирена почти сразу уснула, ее дыхание стало ровным, лицо — непривычно безмятежным. Я смотрел на нее в тусклом свете ночного города, пробивавшемся сквозь жалюзи. Осколки стекла из разбитого окна машины все еще поблескивали в ее волосах, как странные, опасные драгоценности.
Именно тогда, в этой тишине после бури, ко мне пришло понимание. Холодное, ясное и пугающее. Эта женщина — саркастичная, невыносимая, умная, рисковая — стремительно становилась центром моей новой, искалеченной жизни. Смыслом, которого я не искал и которого боялся. Я, Арториус Морган, человек, который просто хотел стать хорошим журналистом, был готов пойти на все ради нее. Защищать ее стало не просто работой. Это стало потребностью.
Это было опасно. Невероятно опасно — для меня, для нее, для всего хрупкого подобия порядка, которое я пытался выстроить. Привязанность в нашем мире была слабостью, мишенью. Но, глядя на ее спящее лицо, я понял, что мне уже все равно. Пусть будет опасно.
  
Глава 8. Призраки прошлого, цена молчания
 
Утренний свет, пробивающийся сквозь щели в жалюзи, неприятно резал глаза. Я проснулся от запаха свежесваренного кофе и чего-то жареного. Тело ломило после вчерашних кульбитов и бурной ночи, но голова была на удивление ясной. Рядом на диване было пусто, только смятые простыни и подушки напоминали о том, что произошло несколько часов назад.
  
Я сел, оглядываясь. Квартира Сирены при дневном свете выглядела еще более стильной и немного богемной. Дорогая мебель, разбросанные книги и журналы, современное искусство на стенах. И посреди всего этого — она. Сирена стояла у кухонной стойки, спиной ко мне, одетая в мою вчерашнюю рубашку, которая была ей велика и едва прикрывала бедра. Она помешивала что-то на сковороде, и вид ее длинных ног под моей рубашкой вызвал новый прилив того самого огня, что бушевал между нами ночью.