Стратагемы заговорщика (СИ)

Подпольщица устало вздохнула.
— Как человек, я благодарна за это, и хотела бы вернуть долг. Но посвятив себя борьбе, я обязана учитывать и такую возможность: он спас меня, чтобы я попала к вам и помогла потом его сыну внедриться в ваши ряды.
"Слишком сложно", — отмахнулся островитянин. — "Даже я, знавший тебя получше других, не думал, что ты сможешь устроить бунт на невольничьей барке! Илана — принцесса пиратов!"
Он оттопырил верхнюю губу и весело хрюкнул. Дочь плавильщика раздражённо фыркнула, но на её губах сама собой появилась довольная улыбка.
"Ладно", — перешла она на язык жестов. — "Это могло быть совпадением. Но мы не знаем, действительно ли мёртв Улагай Дамдин, или его пальцы до сих пор дёргают за нити, связывающие Тукуура. Поэтому мы обязаны исходить из того, что Тукуур — шпион. И из того, что враги знают ваш следующий шаг".
"А ты — нет", — быстрым движением показал Высокий Пятый.
Илана хмуро кивнула. То, что мятежники не спешили делиться с ней своими планами, было естественным, но в свете рассказа знатока церемоний могло стоить им больших потерь.
"Я не прошу рассказать", — показала она. — "Я прошу принять меры".
"Дарге это не понравится".
Подпольщица невесело усмехнулась. Капитан Дарга возглавлял людей, примкнувших к восстанию Детей Грома. Этот грузный моряк с красноватым плоским лицом, вечно теребящий свои длинные усы со вплетёнными в них деревянными колечками, изображал выходца из низов, но слишком хорошо читал карты и обращался с астролябией.
"Дарга добыл для Айяны ту джонку", — напомнила девушка.
Высокий Пятый недовольно надул щёчные мешки и встопорщил шерсть на плечах.
"Он ведь служитель Хора, верно?" — уточнила она. — "Связной между вами и Баиром?"
Островитянин нехотя кивнул. Илана в который раз порадовалась своей удаче. Если бы капитан Дарга не остался на острове, у неё не было бы шанса перетянуть старого друга на свою сторону. Её пальцы энергично запорхали в воздухе.
"Если Улан Баир предатель, и Дарга — его человек, то всё твоё дело в опасности".
Высокий Пятый тихо зашипел и ещё раз кивнул.
"Мы готовились сжечь корабли Ордена в бириистэнском порту", — скупыми жестами, смешивая звуки и знаки, показал он. — "Много лодок с порохом, маслом и смолой".
"Если они ждут этого, отбиться очень легко", — ответила подпольщица. — "Поставить плоты и шлюпки с часовыми вокруг флотилии. Они не пропустят лодки с огнём. Потом бить по берегу разрывными ядрами. После этого напасть на ваш лагерь — и конец надеждам на свободу народа тени и листьев".
"Что ты предлагаешь?"
"Перевезти больше людей на остров Гэрэл, потом послать оттуда птицу с просьбой о помощи. Выманить их из Бириистэна, и встретить вот здесь", — Илана показала место на карте, где главное русло Великой реки изгибалось, зажатое между множества плоских островков. — "Лодки с огнём здесь нанесут меньше ущерба, но если угадать момент, потери флотилии будут такими, что они не смогут вернуть Прибрежную Цитадель".
"Согласен. Но, если Дарга шпион, он предупредит Орден. Что мы можем с этим сделать?"
"Кажется, у нас есть способ отвлечь его внимание. Приманкой станет Тукуур. Надеюсь, добровольно".
  
Стратагема 7. Поднять шум на западе, напасть на востоке
 
Тукуур не мог заснуть. Его тревожил сырой ветер, скрип ворота и недоверчивые взгляды матросов. К полуночи зарядил ливень, угрожая затопить палубу, и команде пришлось натягивать над ней большой тент из промасленной ткани. Шаман попытался помочь, но быстро понял, что только путается под ногами. Он примостился на носу между бухтами канатов, слушая, как барабанят капли по матерчатому пологу. Вода просачивалась через швы и мелкие прорехи, скапливаясь в углублениях палубы. Под самые заметные прорехи подставляли бочки: всё-таки, это была пресная вода, пусть не самая чистая и с горьковатым привкусом старого пальмового масла. Тукуур мог только догадываться почему её набирают — потому ли, что четырёх бочек с острова Гэрэл не хватит до конца перехода, или потому только, что выливать пресную воду по морским поверьям значило накликать беду. Он не знал даже, кто он на этом корабле — пассажир или пленник, и, хотя разум подсказывал, что иначе и не могло быть, в сердце тлели обида и разочарование.
 
Казалось, вместе с незримыми веригами Дамдин оплёл дух Тукуура тайным проклятием, и теперь каждый, кого он знал и любил, оказывались словно бы отражёнными в мутном и кривом зеркале. Лучший друг пытался использовать его, и даже не успел толком объяснить, для чего. Законоучитель Токта увидел в нём какое-то исчадие нижнего мира, а родители — убийцу Токты. Пусть ненадолго, но это было тяжелее тюрьмы и побоев. Наконец, Илана, встретившая шамана холодным взглядом и сухой вежливостью. Илана, оказавшаяся заговорщицей, как и говорил Улагай Дамдин. Действительно ли она не знала о планах отца и судьбе младшей сестры, или это была игра опытной притворщицы? Всего неделю назад он не сомневался в искренности дочери плавильщика, но теперь был готов признать, что любовь затуманила его взор.
Знаток церемоний не мог больше отрицать очевидного: девушка не разделяла его чувств. Он мог сколько угодно объяснять её холодную отстранённость разладом с отцом, страхом перед соглядатаями Ордена, двойной жизнью подпольщицы. Но даже в таких тяжёлых обстоятельствах Илана могла бы попытаться привлечь Тукуура на свою сторону или хотя бы отвлечься от забот учёной или светской беседой. То, что этого не произошло, говорило о многом. Конечно, он мог бы, наперекор всему, стать острым мечом в руках возлюбленной, надеясь занять в её сердце то место, которое освободит свершившаяся месть. Только непрошеные жертвы редко приносят благие плоды. Зная это, хотел ли шаман погнаться за очередным миражом?
В памяти снова всплыл образ среброволосой колдуньи. Что это было? Сохранённое волшебством маяка отражение прошлого? Или живой дух Айяны чудовищным образом оказался заперт внутри прозрачной колонны так же, как взывавший к Тукууру во снах Великий Дракон? Что таил в себе светящийся камень? Порой шаману казалось, что он всё ещё слышит его печальную мелодию, далёкую и тихую, словно шелест листьев в ночном саду. Вместе с этой мелодией в его сердце поселилась необъяснимая тоска, ставшая ещё сильнее, когда Илана отняла у него шар. Знаток церемоний чувствовал, что должен во что бы то ни стало выяснить, что же произошло в пещере на острове Гэрэл. Зов этой тайны словно морской ветер врывался в сердце Тукуура, не давая ему наполняться горечью неразделённой любви.
Увлечённый им, шаман вслушивался в плеск волн и стук дождевых капель, пока, наконец, не заснул. Его сон был глубоким и мрачным, полным смутных видений и незнакомых голосов, но среди них не было того, кого он больше всего хотел бы услышать. Великий Дракон молчал. Гневался ли он на своего служителя за нерасторопность, или предвидел то, что произойдёт? Или, быть может, это болотный огонь Дамдина внушил шаману образ Последнего Судьи? Ведь Дракон в видениях приказывал Тукууру то же, что столичный прорицатель наяву, а голос Его умолк после того, как слуги Ордена разбили Дамдинов шар о гребное колесо "Огненного Буйвола".
С ужасом осознав, сколь глуп и беззащитен он перед силами древних, шаман проснулся. Небо на востоке серело, возвещая начало нового дня. Одеяло Тукуура пропиталось росой, и пронизывающая сырость дополняла чувство тоски и одиночества, сжимавшее его сердце холодными тисками. Знаток церемоний чувствовал себя совсем разбитым, но холод дождливого утра не давал ему снова погрузиться в сон. Шаман порывисто встал, но тут же схватился за борт и осторожно опустился на свёрнутый канат. Голову пронзило острой болью, перед глазами поплыли радужные круги. Тукуур болезненно зажмурился и принялся на ощупь растирать затёкшие руки и ноги. Плечи снова саднили, по спине ползали мурашки. Неужели он умудрился поймать болотную хворь? "Как не вовремя", — с досадой подумал шаман, плавно поднимаясь на ноги. Он и здоровым-то был не слишком нужен заговорщикам, а уж больного могли и за борт выбросить, чтобы не разносил заразу. Впрочем, это вряд ли. Болотной хвори никто не боялся: помаешься дня три-четыре, и снова за работу, как ничего и не было. Некоторые наставники внутренней гармонии советовали больным больше лежать и пить, другие — двигаться, чтобы не застаивались телесные жидкости. Помня, что гэрэльской воды осталось немного, знаток церемоний последовал второму совету. Он плавно скользил между ящиками и канатами, чередуя элементы танца четырёх Защитников и те приёмы гимнастики "кулака трёх миров", от которых не слишком сильно болела голова. Матросы бросали на него взгляды, любопытные или снисходительные, но пока не враждебные. Постепенно его мышцы разогрелись и движения стали увереннее, но боль в голове и плечах не отпускала. Утомившись, он снова сел на свёрнутый канат.