Выбор королевского дознавателя
Аливетта так не считала. Видимо, понятие «вреда» у них с зайта́ном[2] дознавателем разнилось. В приюте нам тоже всегда говорили, что не причиняют вреда. «Скажите спасибо, что вас не секут, как в других заведениях», – ядовито цедила директриса. Возможно, и стоило сказать спасибо, но у меня как-то язык не поворачивался.
– Кажется, я забыл представиться. Меня зовут Арше́с, – он снова потёрся лицом о мои ладони и посмотрел в глаза. – Виола, прошу вас, не молчите…
Как и все гайроны, дознаватель был скуласт, высок и широкоплеч. Я не знала, красив ли он по сравнению с другими мужчинами, потому что последний раз видела мужчину так близко ещё в детстве. В приюте общение с противоположным полом было строжайше запрещено. И теперь под взглядом зайтана дознавателя я испытывала волнение, страх и в то же время… предвкушение?
От его прикосновений по телу ползло странное томление и тепло, а сердце вдруг затрепетало и стало биться в каком-то рваном ритме. Кожа у гайрона на лице была горячая и гладкая, а щетина – довольно мягкая. Я украдкой провела пальцем по точёной скуле. Почему-то это оказалось приятно.
– Вы знаете, что такие насыщенно-карие глаза, как у вас, бывают только у чистокровных людей? Если бы у вас в предках отметился хоть один гайрон, то глаза были бы светлыми. В крайнем случае – ореховыми.
Я окончательно растерялась. Это не допрос, это какое-то издевательство! Горячая рука скользнула под подол ойха́ла[3] и погладила мою ногу. Оторопев, я вытаращилась на зайтана сумасшедшего. Вот кто так пытает?! Мне вообще-то приятно! Как его не уволили ещё с таким подходом? Представив, как дознаватель в такой манере ластится к нашей пожилой директрисе, я нервно задрожала, сдерживая истерический смех. Аля бы оценила!
– Виола, милая, вы очень напряжены и, кажется, замёрзли. А я знаю отличный способ расслабиться и согреться, – гайрон пружинисто поднялся с пола, одной рукой сплёл аркан портала, а другой потянул меня внутрь.
Я испуганно вцепилась в край кровати и воскликнула:
– Вы не имеете права!
– Что вы, Виола, я имею право на всё, что угодно. Видите ли, милая, я не просто дознаватель, а королевский дознаватель с неограниченными полномочиями, единственный в Абе́ррии. Так что если я чувствую, что наш разговор лучше сложится в другом месте, то я имею все права вас туда отвести.
С этими словами, он втянул меня в портал. Ослеплённая золотым магическим светом, я сначала не разглядела то место, куда он меня привёл. Купальни? Горячий источник?
Новым арканом Аршес зажёг свечи, и они мягко осветили помещение. Действительно купальни, причём древние и огромные: потолок разглядеть я не смогла, только несколько ванн или даже бассейнов с исходящей паром водой.
– У вас, кстати, удивительно приятный голос. Такой мягкий и обволакивающий…
Я в ужасе посмотрела на наделённого абсолютной властью гайрона… и отступила на два шага назад.
– Виола, честное слово, мне претит эта ситуация. Понимаете, я совершенно не хочу причинять вам боль. Имею право, могу, но не хочу. Давайте вы всё расскажете сами и не станете толкать меня на крайние меры? Неужели вы верите, что я хочу делать вам больно?
– Я считаю, что вы для этого сюда и пришли, – честно ответила я осипшим голосом.
– Нет, в самом деле, нужно что-то делать с репутацией дознавателя, – весело фыркнул он. – Знаете, а ведь я даже не способен лгать. Как и все чародеи моей профессии. Видите ли, Виола, ложь претит нам на очень глубинном уровне. Мы её не выносим. Категорически. Поэтому дознаватели всегда говорят правду. Это обратная сторона нашей способности чуять ложь. После магических клятв, которые мы даём, лгать становится не то чтобы невозможно, но неприятно до такой степени, что лучше этого не делать.
Об этом я слышала. Но неужели это действительно так?
– Зачем вы мне это говорите?
– Чтобы вы не думали, что я хочу вас обидеть, Виола. Вы мне понравились. Очень. Вы пахнете… сложно это описать, но очень приятно. А ещё вы очень красивы: редко встретишь девушку с такими тёмным глазами и светлыми пшеничными волосами. Я, как мужчина, совершенно беззащитен перед вашей красотой и ароматом. Это мне следовало бы вас опасаться, Виола. Но, к счастью, вы слишком неопытны, чтобы это понимать. Но давайте вернёмся к истории Аливетты. Понимаете, я не могу отступиться, я обязан вас допрашивать и выудить из вас всю информацию, единственное, что я могу выбирать – методы. Итак, Виола, предлагаю последний раз, а дальше буду действовать на своё усмотрение, и мой другой способ допроса может понравиться вам куда меньше. Сто доблонов за информацию о вашей подруге.
Дознаватель словно выжигал на мне тяжёлым взглядом клеймо – настолько осязаемым он был.
– Нет, – глухо ответила я.
– Тысяча? – заинтересованно спросил он.
– Нет. Я ни за какие деньги не предам подругу.
– Что ж, этого я боялся, но в тайне надеялся на такой исход, – нахально улыбнулся он. – Тогда попробуем по-другому.
Окончательно ошарашив, гайрон приблизился ко мне и зачем-то развернул к себе спиной, а затем шепнул на ухо:
– У вас есть ровно одна секунда, чтобы раздеться и забраться в воду. Если не захотите сделать этого сами, то я вам помогу…
Прозвучало скорее как угроза, чем просьба. Я замешкалась, не зная, что предпринять. Прыгать в воду прямо в ойхале? Сопротивляться? А что я могу ему противопоставить?
Я даже воспротивиться не успела, как по коже вдоль позвоночника прошлось что-то гладкое и затрещала ткань. Я с ужасом осознала, что он разрезал на мне одежду. Когтем! Хорошо хоть целомудренное приютское бельё осталось на мне. Пока.
Гайрон взялся за края ткани и сорвал ойха́л с меня окончательно, коротко поцеловал в плечо.
– Ну же, Виола, бросайтесь в воду, иначе я буду вас разглядывать, – дразняще сказал он. – А платье я подарю вам новое. Это – совершенно ужасно и абсолютно вам не к лицу. Больше напоминает половую тряпку, чем одежду. Без него вы куда красивее, поверьте. И однозначно достойны лучшего.
Запутавшись в остатках ойхала, я едва не рухнула на пол. Но в последний момент удержалась на ногах и сделала два шага к тёмной воде. От дерзости гайрона и шока коленки задрожали, только в последний момент я взяла себя в руки и макнула пальцы ноги в бассейн. А то вдруг там кипяток, и вот они – долгожданные пытки?
Вода была потрясающе тёплая. Не горячая, а именно такая, как нужно для полного расслабления. Каска́рров[4] гайрон, чего он добивается?!
Во мне смешались удивление, стыд, волнение, нежелание открываться ему и жажда рассказать всё. Может, выдать ему хотя бы часть информации? Все в приюте знали, что директриса ворует. Каждый раз после поставки продуктов у ворот выстраивалась вереница телег. Они забирали мясо, крупы, самые лучшие фрукты и овощи. Нам оставляли лишь подгнившее, червивое, испорченное.
Воспитатели питались отдельно, а нас кормили помоями. И только втайне можно было обменять информацию о чьих-то проделках, плане сбежать или чём-то подобном на вкуснейшее свежее песочное печенье. Я ненавидела это печенье и его великолепный вкус предательства.
Однажды я заложила одногруппницу. Пусть с этой заносчивой выскочкой мы никогда не дружили, я всё равно пожалела о своём поступке. После того как рассказала воспитательнице, что Рита́на принудила девочку из младшей группы отдать свою порцию ужина, я почувствовала себя такой же мерзкой, как сама Рита́на.
Аливетта тогда отказалась от дарованного мне печенья и оттаскала Ритану за волосы.
«Когда ты взяла это печенье, Ви, ты поддержала систему. Ты согласилась с тем, что она правильная», – сказала Аля и отвернулась от меня.
Больше я никогда так не делала, а с любой несправедливостью боролась сама. Ритану тогда заперли в холодной комнате на много часов, после чего она сильно заболела. Каждый раз глядя на её покрытое лихорадочной испариной лицо, я чувствовала во рту привкус этого печенья и ненавидела его.
Аршес тем временем раздевался, совершенно не заботясь о том, что я могла его видеть. Через голову стянул рубашку и бросил на пол, а когда принялся за шальвары, я отвернулась и отплыла на дальнюю сторону бассейна. Не будет же он меня по нему гонять? И только потом осознала, что умею плавать.